Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Низшие служащие корпуса – дядьки, повара, писаря и другие – своим поведением особой радости к добытой свободе ничем не показывали. Они все время держались так, как будто все происходившие события их мало касались. Только один кандидат на классную должность, фельдшер Григорьев, еще совсем молодой человек, просидевший как у Христа за пазухой всю войну в корпусном лазарете, пропитался революционным духом. Спустя полмесяца после революции он неожиданно появился в главном зале корпуса и довольно независимым тоном предложил сидевшей на стульях группе кадет немедленно убрать стоявшие и висевшие в зале портреты Царственных особ. При этом позволил себе сказать несколько унизительных слов в адрес отрекшегося Царя.

Оскорбленные его замечанием кадеты моментально повскакали со своих мест и, дав ему основательную встрепку, выгнали вон из зала. После этого до конца учебного года он в стенах корпуса не проявлял больше своего революционного рвения. И портреты русских Царей, никем больше не тревожимые, продолжали оставаться в главном и ротных залах корпуса. Но в начале 1918 года, когда власть в городе окончательно перешла в руки большевиков, за свои заслуги перед революцией Григорьев был назначен комиссаром корпуса.

Прошло еще немного времени, и наконец и в городе Симбирске образовался комитет учеников всех среднеучебных заведений – защищать интересы почувствовавшей вольность юной молодежи, которая хотела поменьше учиться, а побольше веселиться.

Первая рота кадет пришла с завтрака, и командир роты полковник Соловьев объявил перед строем, что из общеученического комитета пришло требование: произвести среди кадет старших двух классов выборы делегатов – по три человека от каждого отделения. Выбранные кадеты должны будут ходить каждый четверг после вечерних занятий в город, на заседание этого комитета, которое будет производиться в здании высшеначального училища. И, добавив: «Выбирайте!» – распустил роту.

Кадеты сразу его окружили и заявили, что выбирать не будут: «Назначайте сами, кого хотите». Командир роты пожал плечами, сказав, что не может, и ушел. Кадеты разошлись по своим классным комнатам. Во 2-е отделение 6-го класса вошел вместе с ними и их отделенный офицер-воспитатель и, полушутя, сказал: «Ну что же, выбирайте!» Поднялся шум, и раздались возгласы: «Не будем, назначайте сами, господин капитан!»

Воспитатель, не зная, как поступить, стоял и улыбался, а кадеты продолжали твердить: «Назначайте!» Вдруг кто-то из кадет отделения ему подсказал: «Назначьте князя Макаева, Голеевского и Дубовицкого, они любят ходить в город». Воспитатель, ничего не ответив, повернулся и вышел из класса. На этом выборы и закончились.

Пришел очередной четверг, и нам троим пришлось собираться и идти. Из 7-го класса, кажется, пошли по желанию, но больше кадеты вице-унтер-офицеры. Все переоделись в отпускное обмундирование, и 12 делегатов под предводительством фельдфебеля роты двинулись в путь.

Высшеначальное училище находилось на главной, Гончаровской улице. Пришли кадеты туда немножко с опозданием. Заседание происходило в большом зале со сценою, на которой стоял длинный стол, с сидевшим за ним президиумом комитета. Перед сценой было довольно много рядов очень удобных кресел, занятых делегатами от всех среднеучебных заведений города.

Заседание уже было в полном разгаре. Выступал какой-то оратор-гимназист, из сидевших в зале. Кадеты разбрелись и расселись по незанятым местам. Фельдфебель поднялся на сцену и сел на свободный стул за столом президиума. Особенного внимания приход кадет у членов комитета не вызвал. Все были слишком заняты слушаньем оратора. Решались насущные проблемы не вполне созревшей молодежи.

В речах выступавших ораторов твердилось все больше одно и то же: «Нас притесняют наши педагоги, нам необходимо скорее и крепче объединиться и требовать от них большей свободы». Что под этой свободой они подразумевали, никто из них ясно ничего не говорил. Да из кадет толком никто ничего не слушал. Попав в неприятную для них революционную обстановку, они вначале себя не совсем уверенно чувствовали.

Я и князь Макаев, найдя два свободных места, уселись рядышком. По обеим сторонам сидели делегатки женских гимназий, с чрезвычайно серьезным выражением на их личиках. Их внимание было полностью поглощено происходившим заседанием. Нас они не одарили даже легким взглядом. Немного осмотревшись, князь ткнул меня локтем в бок и шепнул: «Посмотри, рядом со мною, какова революционерка!» Сидела очень миловидная блондинка с большими голубыми глазами и длинными темными ресницами.

«Славненькая! – ответил ему я и добавил: – Хорошо бы познакомиться».

Расхрабрившись, князь ее спросил: «Вы какой гимназии?» – хотя по форме отлично знал, из какой. Она даже не взглянула на него, коротко обрезала: «Не мешайте слушать».

Князь не унимался и продолжал: «Простите, пожалуйста, у вас в гимназии у всех такие чудесные ресницы, как у вас?»

«Не приставайте», – был ее короткий ответ. Он успокоился, и мы, разглядывая наших соседок и почти ничего не слушая, изредка перешептываясь между собою, просидели до конца первого заседания. Прелестные барышни, по-видимому, были поглощены революционными идеями, и отвлечь их от переживаемых событий не было никаких сил. По крайней мере, наши чары на них никак не действовали.

В следующие два четверга речи выступавших ораторов мало чем отличались от первого собрания, только наши милые соседки все же немного поразмякли и иногда стали отвечать на наши глупые вопросы. Появилась надежда на успех. Но внезапно все оборвалось. В четвертое наше посещение собрания общеученического комитета вначале все шло как обычно – тихо и спокойно. Вдруг с своего места вскочил небольшого роста гимназист и начал обвинять президиум комитета, что он не принимает никаких нужных мер и вообще ничего не делает, чтобы добиться желаемых поблажек от учебного персонала. И предложил всем среднеучебным заведениям города немедленно забастовать – просто перестать учиться.

Не успел он еще совсем окончить свое блестящее предложение, как выскочил другой гимназист и кратко заявил: «Здесь, среди нас, есть кадеты. Они самые дружные. Пускай кадеты забастуют первыми, а мы их поддержим!»

Поднялся со своего стула сидевший на сцене за столом президиума кадет-фельдфебель и ровным спокойным голосом начал объяснять революционному собранию, что нас, кадет, никто из нашего начальства не обижает, и мы всем довольны. Нам надо учиться, и бастовать мы ни в коем случае не будем. Тогда опять выскочил какой-то гимназист и громко закричал: «А мы придем и сорвем вас с уроков!»

Выступил второй кадет-оратор, кто-то из 7-го класса, и явно отчеканил: «Пожалуйста, приходите, и мы набьем вам морду!»

В зале поднялся шум возмущения, а кадеты, как один, встали и, под гневные взгляды присутствовавших, стали пробираться к выходным дверям. Выйдя на улицу и идя в корпус, весело обсуждали предстоявшее сражение с гимназистами.

Больше в зале заседаний общеученического комитета кадетские делегаты никогда не показывались, да, собственно, их никто и не приглашал. Угнетенные ученики средних школ города решали свою судьбу без них. Срывать кадет с уроков так никто и не приходил, и никакой общеученической забастовки в городе никогда не было. Корпусное начальство о поступке кадет своего мнения не высказывало, вероятно считая, что другого исхода и не могло бы быть.

Хорошенькую блондинку мне с князем так и не удалось нигде больше встретить, и пришлось постараться поскорее забыть прекрасные ресницы.

Быстро, но однообразно, без всяких перемен и приключений прошли дни почти до конца учебного года. В одно из предпоследних воскресений, весной 1917 года, перед роспуском кадет по домам на каникулы, неожиданно 7-м классом было объявлено: «Всем отпускным к двенадцати часам дня собраться в городском театре». В нем было назначено для всех среднеучебных заведений города общеученическое собрание – решить окончательно свое положение на революционном фронте. Кадеты 7-го класса, по-видимому, что-то задумали. Приказ был ими отдан неспроста.

12
{"b":"857297","o":1}