— Что-о-о?! — выпучила она глаза.

Мне, честно, хотелось спросить о том же самом, но я и сообразить-то толком не успела. В этот момент из квартиры послышался женский голос:

— Анют, все хорошо? Кто там?

— Да, мам! Наш программист. Явился не запылился. — И добавила тише, обращаясь уже к брату: — А что Соня? Ты ведь сделал ей предложение и…

Штефан усмехнулся:

— Ань, в квартиру-то пустишь? Или прям здесь допрос проведем?

— Ой! Точно… Проходите, — спохватилась она, отходя подальше. Приветливо мне улыбнулась, здороваясь на немецком, а следом, видя мое замешательство, на английском. И сказала виновато: — Я Анна, сестра этого обалдуя. Вы простите за мою реакцию… Мы с ним немного с разных планет, часто друг друга не понимаем, как это принято в обычных семьях.

— Лидия, — слабо улыбнулась я в ответ на звонкий смех, позволяя Штефану помочь мне снять шубу. Упоминание Софии слегка омрачило мой и без того шаткий настрой.

Аня меж тем шепнула брату, теребя тонкую цепочку на шее и наблюдая за нами:

— А она красивая. С открытым лицом, будто книгу читаешь. И в ней нет той адской перчинки, как во взгляде Софи. Даже сравнивать не хочется, — чуть поморщилась она, рассчитывая, что я не замечу. — Знаешь что? Я таких мало видела. Искренних.

— Можно узнать, на что ты намекаешь? — с деланным непониманием сощурился Штефан.

Я зашла в ванную, куда меня с любезностью проводили, а перед тем только и успела заметить, как Анька закатила глаза:

— На то, что пора бы уже включать мозг, братишка.

— Без сопливых разберемся, — фыркнул он.

— Язвишь и «мыкаешь»? Хороший признак, — со знанием дела съехидничала она. Явно ведь знала брата, как облупленного!

Идиотская улыбка так и распирала. Я не узнавала отражения в зеркале: и вот эта девушка готова была плакать навзрыд жалких пять минут назад? Не верю!

Предложение, София… Да какая разница, если он сам ясно дал понять, что все в прошлом?! А раз так, то не значит ли это, что у меня… есть шанс?

Держите. Мое. Сердце. Пока из ушей не выпрыгнуло!

Уф!.. Вдох, выдох. Я спокойна. Как удав. Желательно — дохлый.

Мытье рук, во время которого я честно не старалась подслушать разговор брата с сестрой, ибо попросту не получалось, не заняло много времени. Как ни хотелось задержаться чуточку дольше — поправить назойливый локон, перевести дыхание, усмирить безумный блеск в глазах, — но… Перед смертью не надышишься.

Всего-то вышла из ванной, а ощущение, будто из огня в полымя нырнула с головой. В прихожей сделалось тесно.

— Итак, мама и папа, Аня. Знакомьтесь: это Лида. Моя девушка, — сказал Штефан. По-русски.

Радушие Циммерманов-старших сменилось маской удивления на их лицах. Анька тоже изменилась в лице. Ткнула брата локтем в бок и тихо прошипела:

— А сразу сказать нельзя было?!

Очевидно, имела в виду язык. Мне же было не до размышлений: снова сделалось дурно. Я стояла напротив чужой семьи, кажется, лишь сейчас осознавая ситуацию до конца. И совершенно не представляя, что делать дальше.

На язык настойчиво просилось «разлучница».

26

И действительно. Мало того, что сын заявляется на ужин не с невестой, а какой-то посторонней особой, свалившейся подобно снегу на голову, так еще и сообщает, что с ней порвал. С невестой, в смысле. «Удачное» стечение обстоятельств? Вряд ли Циммерманы-старшие подумали так же.

Я сглотнула, стараясь проделать простое движение не слишком уж явно.

Господи. Какая же ты дура, Лида! Словно дитя малое, ей-богу. Когда уже головой начнешь думать?! А не тем, что находится явно пониже.

Мысленно я уже готовилась к чему угодно, но… Родители Штефана, к неописуемой моей радости, оказались людьми намного более порядочными. Нежели я в их глазах. Да уж… Ситуация, конечно, выдалась щекотливая. Но если я ожидала как минимум скрытого порицания во взгляде, а возможно даже откровенной неприязни, то ничего подобного не произошло. И была ли в том заслуга безупречного воспитания — можно было только гадать.

— Какое приятное имя, совсем под стать внешности, — тепло улыбнулась женщина. — Не правда ли, милый?

Она отмерла первой. Протянула мне свою сухонькую ладошку. Теплую, совсем как у мамы в детстве… Меня ожгло воспоминанием. Дурнота мгновенно отошла на второй план и как бы померкла. Отпустила даже.

Мама! Папа!

Черт!.. А я хороша дочь, ничего не скажешь. Да и про подруг тоже ни разу не вспомнила. Как буду потом объясняться? Особенно с мамой: никогда не понимала, как она это делает, но раскусить мою ложь для нее — плевое дело. Но страшно другое: с годами в этом плане у нас мало что поменялось.

— Моя дорогая супруга, как всегда, в своем репертуаре. Прирожденный эстет! Недаром ведь столько лет в искусстве. Но не согласиться с ней сложно, — так по-доброму хохотнул отец Степы.

Мы с супругами обменялись теплыми дружескими рукопожатиями. Хотя напряжение пока никуда не делось. Напротив, поджилки мои тряслись чем дальше тем больше. Оставалось молиться, чтобы никто не заметил степени охватившего меня волнения.

— Очень приятно, — улыбнулась я, поочередно кивая. — Елена Николаевна. Хэр Густав. У вас отличный русский, — не покривила душой.

И правда: уже на первых минутах общения сложилось впечатление, будто говорю с носителем языка.

— О! Благодарю, — Густав улыбнулся шире. — Это все любовь.

— К женщине? — ленно уточнила Елена, улыбаясь. Голубые глаза сверкнули огоньком. Почему-то сейчас она отчетливо напомнила мне сытую тигрицу: вроде спокойна, но не стоит обманываться видимостью. Уж свое она из цепких коготков не выпустит наверняка. И эта мысль заставила проникнуться к ней уважением.

— К языку, культуре, стране… Любовь, вызванная женщиной, — добродушно пробухтел мужчина, обнимая жену за талию. И вернулся ко мне: — Хотя до Штефана и Анечки мне ой как далеко!

В этот момент я перевела взгляд на означенный субъект. Оказывается, все то время, что мы обменивались любезностями, Штефан стоял в двух шагах и молчал, наблюдая за нами с чересчур уж довольной миной. Прямо-таки живое воплощение Чеширского кота.

«Ну, погоди! Я тебе еще задам трепку. Главное, до дома дожить», — подумалось мне.

— Уже знакомы. Та самая Анечка, — как на построении, выдалась чуть вперед девушка в пижаме. И подмигнула: — Можно просто Анна Густавовна.

Все дружно рассмеялись, и напряжение, до тех пор ощущавшееся почти физически, стало быстро спадать.

Хех! Ну и затейница эта Анечка! А она мне тоже начинает нравиться. Определенно!

— Чего же мы стоим в проходной, — Густав пригласительно махнул рукой, — проходите, проходите! Гостям в нашем доме рады всегда, а уж из России!..

Елена Николаевна, засуетившись, убежала на кухню. Все приговаривала, как бы не подгорело «фирменное блюдо». А Анька, наспех переодевшаяся в домашнее платье, вызвалась ей помочь. Так что в гостиной, в компании отца и сына, я временно осталась почти совершенно одна. И это малость напрягало.

— Так где вы, говорите, познакомились? — спросил Густав, едва мы расселись за пышно сервированный стол, за которым свободно могли уместиться персон этак двенадцать.

Акцент в его речи был едва ли заметнее, чем у сына, но именно эта незначительная деталь вернула меня на землю. Вот и первый скользкий момент. К счастью, Штефан ответил быстрее, чем я успела открыть рот:

— В супермаркете.

— В супермаркете? — неподдельно изумился Густав.

Аня меж тем принесла поднос с дымящимися фарфоровыми чашками. Раздала их нам и уселась по правую руку от отца. Следом вошла Елена, она устроилась напротив дочери. А до меня лишь сейчас дошло, что в гости я пришла с пустыми руками.

М-да… Интересно, когда я успела стать настолько рассеянной? Или на меня так влияет общество одного немца? Если так, то он начинает меня откровенно пугать.

— Да, так все и было, — хохотнул Степа. — Представляешь, пап! Я умудрился отвлечься и совершенно не заметил, как наехал тележкой на одну очаровательную ножку.