– Смотри, Флавий, они открываются, сейчас она будет выезжать! – восторженно прокричал Винченцо, показывая указательным пальцем в сторону дворца.

Массивные ворота распахнулись, и из внутреннего двора вырвалась тройка хрустальных морских скакунов, запряженных в огромную карету в виде улиточной ракушки, из которой выглядывало большое мускулистое туловище чернокожего мужчины в золотой маске. Карета была украшена по бокам серебряными цифрами, которые закручивались в спираль, принимая очертания часового циферблата, а массивные стрелки, что были закреплены посередине, то и дело переливались россыпью всевозможных оттенков под лучами палящего солнца. Сверху на карете элегантно сидела полуобнаженная юная девушка с черными крыльями за спиной. На ее голове красовалась корона из золота и меха с жемчужными вставками по краям. Прима, мило улыбаясь, приветствовала рукой ликующую толпу, от чего та еще больше приходила в полнейший восторг.

– Кстати, а ты знаешь, что этих прекрасных скакунов нашему правителю подарили хранители данных? Это древний орден монахов, что следят за порядком во всей Вселенной. Ну, по крайней мере, про них ходят такие легенды, – безостановочно рассказывал Винченцо Флавию, интенсивно махая небольшим флагом.

Но тот его уже не слушал, его пристальный взгляд приковала Она. Прима большого императорского театра была божественна, словно неземное создание. Она как будто купалась в овациях и в восхищении людей, которые бросали множество всевозможных цветов, словно устилая ей дорогу. С этого момента для Флавия всё, кроме неё, перестало существовать; мир словно был поставлен на паузу и замер.

Но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Вот и в моей жизни произошли печальные перемены. Я посмел возжелать то, о чем даже думать не смел, и был за это жестоко наказан.

Лил сильный холодный дождь. К массивным железным воротам, на которых огромными буквами было выковано «Психиатрическая лечебница Святого Патриция», приближалась карета желтого цвета. Лечебница была самым старым зданием в городе Физа и находилась за ним на берегу глубокого озера Скёдж, в которое стекали промышленные отходы с фабрики по изготовлению всевозможных лаков и красок. Раскаты грома и молний вперемешку с ночными фонарями, которые висели, покачиваясь на столбах вдоль дороги, тускло освещали выложенный из брусчатки извилистый путь.

Карета остановилась у ворот, и из нее вышел небольшого роста сутулый пожилой человек в шляпе и с тростью. Он позвонил в колокол, после чего из небольшой сторожки показался охранник в черном плаще.

– Милсон, голубчик, будьте так любезны, пропустите, – мягким голосом проговорил мужчина.

– Сию минуту, сэр!

Мужчина в длинном плаще метнулся обратно к себе на сторожевой пост и нажал на рычаг.

Ворота распахнулись, и карета удалилась вверх по холму, на котором стоял старый обветшалый замок с большими высокими башнями и окнами, выполненными в готическом викторианском стиле.

Величественные каменные горгульи, словно защитники здешних мест, сидели на верхушках строений и грозно наблюдали за всеми посетителями свысока, крепко держа в руке рукоять меча.

– Пожалуйста, остановите возле парадного входа!

– С вас один золотник и три сребреника, – картаво произнёс извозчик.

– Вот, возьмите, сдачи не нужно.

Старик вышел из кареты и аккуратно захлопнул за собой дверь. Не успел он пройти и пары шагов, как на лестнице к нему приблизилась знакомая худощавая тень с зонтом в одной руке и масляным фонарем в другой.

– Добрый вечер, сэр, погодка просто ужасная, – торопливо выпалил второй охранник с пышными седеющими усами и пятном от яичницы на воротнике.

– Генри, вы случайно не слушали вчера по радиоприемнику бейсбольный матч? Не подскажете, кто лидирует на сегодняшний день в турнирной таблице? А то я уснул и пропустил чемпионат…

– Буйволы, сэр. «Красные Буйволы»!

– Вот как, хм, это уже интересно. А какой счет?

– 4:2. «Пурпурная звезда» снова проиграла, – расстроенно ответил охранник.

– Спасибо. Ну не расстраивайтесь! Я слышал, что в «Пурпурную звезду» переходит новый питчер Стенли Гарет. Так что шансы еще есть, дружище! – приятельски похлопывая охранника по плечу, произнес старик.

– Да как тут не расстроишься-то? Уже десятый матч подряд проигрывают, обезьяны безрукие! Убить их мало!

– Успокойтесь, приятель. Вот я уверен, что они еще своё возьмут.

– Это точно, сэр!

– Кстати, Генри, как там ваша грыжа? Вы показались моему коллеге, мистеру Давенфорту?

– Послезавтра назначена операция.

– Отлично! Не забывайте принимать лекарство строго по графику, так, как я вам написал, а то все лечение пойдет насмарку. И да! Скажите, сегодня все спокойно? – спросил профессор, протягивая свой слегка помятый пропускной.

– Да, сэр, все спокойно. А насчет лекарства не переживайте: за приёмом следит моя жена, а у неё не забалуешь.

– Это хорошо. Ну тогда передавайте супруге привет. Удачного вам ночного дежурства, Генри!

– Конечно! И вам, профессор Джозеф…

Войдя в здание, профессор повернул направо и скрылся за деревянной дверью, которая вела в ординаторскую. Это место всегда его немного пугало. Холодные серые стены были словно пропитаны страданиями душевнобольных за долгую историю существования лечебницы. Душераздирающие вопли и стоны доносились из-за каждой двери в длинном каменном коридоре. В комнате было тепло и уютно, огромные дубовые шкафы доверху были набиты старыми папками с личными делами пациентов. Он поставил свою трость у шкафа и молча снял мокрый плащ, не обращая никакого внимания на молодого аспиранта, который сидел на диване и, как всегда, ничего не делал. Наверное, это был единственный человек в лечебнице, которого профессор, откровенно говоря, недолюбливал.

– Доброго вечера, профессор! – быстро буркнул себе под нос аспирант.

– Доброго, Якуб. Как грызется гранит науки? – спросил профессор, сняв с плиты алюминиевый старый чайник, который как раз закипел.

– Хорошо…

Якуб, нервно почесывая голову, начал активно искать свои конспекты, которые он небрежно бросил на пол ординаторской возле большого кожаного диванчика. Глядя на это, профессор неодобрительно покачал головой и сел в свое рабочее кресло, попивая крепкий свежезаваренный чай.

– Если вы, голубчик, ищете свои потерявшиеся конспекты, то они вон там, на полу, возле правой ножки дивана, – показывая указательным пальцем правой руки, произнес старик.

– Спасибо, профессор, – снова буркнул Якуб, в спешке поднимая свои записи с пола и стыдливо пряча свое покрасневшее лицо.

– А как дела у вашего отца? Помнится, он вроде бы хотел продать свою коллекцию старинных почтовых марок? – немного задумчиво поинтересовался профессор Джозеф.

– Да вроде бы еще нет. Мы с ним почти не видимся, – недовольно ответил Якуб.

– И что, вам совершенно неинтересно, почему он их продает? – повернувшись к аспиранту, спросил профессор.

– А с чего бы это меня интересовало? Он то и дело пропадает на своей работе. А если не работает, то часами сидит у себя в кабинете, рассматривая эти чертовые марки! – срываясь в голосе, ответил Якуб, отвернувшись к окну.

– Голубчик, ну разве так можно относиться к родному отцу? Он вон весь из кожи лезет, работая на фабрике, чтобы оплатить вашу учебу, а вы берете и валяете дурака. Ваш отец хочет, чтобы вы в этой непростой жизни стали человеком и получили достойную профессию! – немного пристыдил Якуба профессор, со сладким причмокиванием продолжая попивать чай с тонкой долькой ароматного лимона.

– В том-то и дело, что это он хочет! Ему плевать на то, чего хочу я! – гневно выпалил Якуб.

– Вы еще слишком молоды и не понимаете всего того, что для вас делает ваш отец. В вас бурлят гормоны, и разум застилает высокая стена под названием юношеский максимализм. Уверен, что пройдут годы и вы совсем по-другому посмотрите на поступки вашего отца. А пока что идите переодевайтесь – нас ждет очень тяжелая ночь, – тихо произнес профессор, внимательно разбирая старые свитки.