– Ну да ладно, – перебив этот эмоциональный выступ заведующего отделением, говорит Антип, – со всеми бывает, и этот ваш отступ спишем на вашу человечность. Но всё-таки скажите мне. Если в основе веры заключена информационная составляющая, то как тогда быть с понятием веры, для которой не нужны ни факты, ни аргументы, а иначе это уже будет не вера, а какая-нибудь теорема или закономерность? – вопросил Антип. И заведующий отделением после небольшой паузы, которая однозначно пошла ему на пользу, всё-таки заговорил.
– Знания, а мы как я понимаю, о них говорим, знаниям рознь. И упомянутая тобой информационная основа веры, есть всего лишь элементарная частица того строительного материала субъективности, на котором строится вся конструкция человеческого мироздания. – Со всей своей убедительностью сказал заведующий отделением, видимо уже окончательно придя в себя.
– Вот значит как. – Сказал, задумавшись Антип. И у заведующего отделением, а также у всех остальных в палате людей, создаётся ощущение, что на этом эта тема закрыта, и сейчас Антип спустится с небес на землю и начнёт жаловаться на свои нездоровые отношения со своим организмом, но видимо они ещё плохо знали Антипа. И Антип выходит из своей задумчивости, переводит свой взгляд на заведующего отделением и пристально в него вглядевшись, начинает говорить. – Тогда я просто обязан отблагодарить вас за то, что вы мне открыли глаза на столько вещей. И я думаю, что за знания нужно расплачиваться знаниями.
Здесь заведующий отделением привстал на ноги, чтобы уйти и оставить Антипа с неоплаченным долгом, но Антип вновь предупреждает этот его уход от разговора (а ведь он так и не поинтересовался у него о его самочувствии). – Я вас на долго не задержу. Всего одно предложение. – Сказал Антип и, не давая возможности заведующему отделением отмахнуться от него рукой, проговаривает это своё предложение, прозвучавшее как какой-то заговор. – Как только все слова будут сказаны, так придёт время сделать итоговый вывод: этому браку всё.
И только Антип это сказал, как заведующий отделением, на этот раз с помертвевшим лицом, как будто подламывается в ногах и падает обратно на стул, где он до этого сидел. После чего он упирается изучающим взглядом в Антипа, пытаясь в нём что-то для себя высмотреть, и после этого замедления, шепотом тому говорит. – Да ты сам дьявол. Знаешь же, что она попала в аварию и сейчас не может полноценно говорить.
– Язык прикусила что ли. – Чуть не сдержался от искушения это спросить Антип. И с трудом сдержав накатившиеся эмоции, с серьёзным видом заговорил. – А может это бог тебя простил и даёт знаковые подсказки. Мол, ты уже достаточно настрадался и искупил свою вину отступничества от меня, так что можешь обратно вернуться в лоно церкви. Ты же знаешь, что я тебя всегда жду. – Так же тихо ответил Антип.
– Не ёрничай. – Исказился в злобе заведующий отделением.
– Тогда сам решай, кто же тебя решил укрепить в вере в себя(?). – Сказал Антип, после чего откидывается на подушку и, заложив за голову руки, закрывает глаза. Ну а заведующему отделением ничего другого не остаётся делать, как оставить Антипа, и приступить к настоящему делу, ради которого он сюда и пришёл.
И так как он пошёл в первую очередь не к Григорию и даже не к новичку, а к ближайшей койке, на которой своё место занимал Язва, то это перебило все букмекерские расклады Григория на сегодняшнюю ставку самого тяжёлого больного. Правда, он как раз не остался в накладе, на Язву, несмотря на огромное желание, никто не поставил. При этом от этого подхода заведующего отделением, судя по всему, больше всех был недоволен именно Язва, хотя ближайшую неделю именно ему носить титул самого тяжёлого больного, со всеми полагающимися к этому титулу преференциями – первоочередное обслуживание больничного персонала, сопровождение по своим делам со стороны более крепких больных, разрешение курения без любого рода ограничений, в том числе и замечаний со стороны медицинского персонала, который не будет напоминать ему о вредности курения (он самый тяжёлый больной и ему уже хуже не будет) и т.д. и т.п.
Когда же обход закончился, и дверь за последним врачом закрылась, то наступило время подведения своих итогов этому обходу. И пациенты палаты под руководством Корнея начали корректировать свои планы на эту неделю. И, исходя из рекомендаций и заключений заведующего отделением, который сегодня был особенно придирчив и язвительно жесток по отношению к ним, эта неделя предстояла быть особенно для всех них насыщенной на процедуры, осмотры с головы до ног, МРТ и другого рода скопии. И что-то суровому на взгляд Корею подсказывает, что за всё это им стоит благодарить Антипа. И он бы немедленно поинтересовался у Антипа, на кой им всем такое счастье, если бы Антип стал дожидаться, когда он решит задаться этим вопросом, а не вышел вон из палаты.
Ну а там, в этом вон, его уже ждёт Иван, у которого не меньше чем у всех остальных вопросов к Антипу. С чем он прямо сейчас бы накинулся на Антипа, но Антип, прекрасно понимая, что сейчас волнует Ивана, сразу его срезает на полпути к этому своему вопрошанию. – Отойдём куда-нибудь, где народу поменьше. – Говорит Антип и сразу удивляется Ивану, который и не знает, где на его рабочем месте есть места потише. – Я, – говорит Иван, пожимая плечами, – и не знаю таких. Здесь везде днём людно. – И приходится Антипу брать на себя роль проводника к этим малолюдным местам. Правда, когда они вышли на задний двор клиники, а там тоже было не безлюдно, то Иван имел полное право указать Антипу на то, что и он сам не знает таких мест, и значит, он был прав. Но Иван не стал так мелочиться, тем более у него накопилась масса к Антипу вопросов, которые ему нужно первым задать, пока Антип сам не задал ему всю ночь не дававший уснуть вопрос-монолог:
– И где же ты был, когда меня те бандитские морды ломали через колено, чтобы выудить информацию насчёт тебя? Но не дрейфь, я им тебя не выдал, хоть мне и было крайне не просто это сделать. Они же настырные сволочи, и они не только меня со всех своих рук и ног били, но и пытались меня соблазнить заманчивыми предложениями в виде сногсшибательных красоток. Но я им сказал, как отрезал: Я никогда своего друга не променяю даже на самую сногсшибательную красотку, которой мне, может быть, никогда в своей жизни не заполучить. И пусть я потом буду кусать свои локти (это я их ввёл в заблуждение, я ведь до локтей не дотянусь), вспоминая предложенную вами Изабеллу, – до сих пор бросает в пот и дрожь при воспоминании её, – но дружба для меня священна. Как и для Ивана, который также бы поступил со мной, встреться ему на его пути красотка и предложи она ему в счёт себя бросить меня на растерзание негодяям. Я всё верно про тебя думаю, Иван?
И чтобы ему на это смог ответить Иван? Вот то тоже, что ничего. Так что пока он не задался этим вопросом, Иван срочно должен его отвлечь. И хотя у него ещё с вечера было заготовлено столько срочных, первостепенной важности вопросов, он задаётся совсем не той первоочередной важности вопросом. – Я так и не понял, ты что такое знаешь о заведующем отделением, что он так закипел? – спросил Иван, ставший свидетелем разговора Антипа с заведующим отделения (Иван был среди участников обхода).
– Тебе это так интересно? – переспросил его Антип, видимо и сам не ожидая от Ивана такой очередности в вопросах. Ну а Ивану деваться некуда и он подтверждает.
– Да, в общем, ничего особенного. Батюшка Леонид…– Кто, кто? – Иван в удивлении перебивает Антипа. – То, что слышал. – Таким образом, уточняет Антип, и продолжает. – Так вот, батю…пусть будет Леонид, когда пришло своё время для его искуса, то он по своим внутренним причинам не устоял и, соблазнившись мирской жизнью с мирянкой Елизаветой, («Откуда такие слова, – удивился Иван») до совершенства искусно вылепленной природой, ну а то, что она болтлива, то это даже не недостаток, а природная сущность хозяек своего языка, стал отступником, как он себя посчитал. Впрочем, Леонида, человека талантливого и душевно неспокойного, одна мирская жизнь не могла устроить, и он, переквалифицировавшись из ловца душ во врача, решил, значит, посвятить себя борьбе со следствиями душевных пороков человека, его болезнями тела. Что у него не плохо со временем стало получаться, и он достиг на этом поприще достойных уважения успехов. И так он продолжал, пока со временем не упёрся в свой теологический потолок, где он вдруг осознал, что хочет опять лечить души. А вот как это сделать, имея за собой такой багаж прошлого как у него, он не представляет себе. Ведь он отступник перед самим собой, а этого он объяснить никому не сможет, кроме конечно того, кто это поймёт и всегда примет его. И этого, пожалуй, было бы достаточно, но только не для него, ведь есть ещё, как минимум Елизавета, которой и не объяснить все эти метания своей души. И всё это вместе взятое обозначает то, что он ещё не готов быть тем, кем он хочет. Ведь если сам в себе не можешь разобраться, то разве он достоин того, чтобы выступить в качестве врачевателя душ. Вот и мучается и теряется в сомнениях человек, что и сказывается на его работе. – Антип замолчал, ожидая от Ивана вопросов, которые тут же последовали.
