Между тем Левша, верно догадавшись насчёт Макария, не стал развивать дальше мысль, а углубившись в собственные мысли, дал немного времени Гаю для собственных умозаключений. Когда же эта вдумчивая пауза проходит, Левша, видимо всё расставив по своим местам насчёт использования в будущем этой полученной от Гая информации, распрямляется в лице и с напускной или искренней, что поначалу и не поймёшь, доброжелательностью обращается к Гаю.
– Но всё же есть свои исключения из правил, – говорит Левша, – врач-ординатор со звучным именем Сирена. Это мы её так между собой прозвали, а так её зовут Варвара, – Левша делает оговорку, – при звуке её голоса обо всём забываешь, и как тебя звали в том числе. – Левша теперь уже мечтательно уходит в себя. Так проходит где-то с минуту, а для Левши может и целая история трагической любви. Где всей команде корабля, на котором он плыл, залепили уши воском, а его вместе с Одиссеем привязали к мачте корабля, когда их корабль приблизился к острову сирен, чтобы они могли услышать голос сирен и остаться живыми. И лучше бы Левша не послушал свою гордость, а залепил вместе со всеми свои уши воском и спокойно жил как раньше. А теперь разве это жизнь, после того, что он там вместе с Одиссеем на острове услышал. И если физически они с Одиссеем выжили, которого он, кстати, после этого на дух не переносит, как и тот его, то душой они умерли, оставив навсегда себя там, на острове.
В общем, Левша возвращается из своего мысленного углубления уже не таким одухотворённым, а с некоторой претензией к этому пустому миру, и делает разворот на 180% от прежнего своего рассуждения. – Хотя с ней не всё так просто, – рассудительно заявляет Левша, – и вполне возможно, что врачебный персонал посредством её использования проверяет нас на чувствительность и на восприятие окружающего мира. Живое, как известно, всегда тянется к красоте, и если в тебе ещё есть крупицы разума, а они отвечают в человеке за живое, то они обязательно среагируют на красоту и проявятся. – Эти слова Левши заставили задуматься Гая, как, впрочем, и самого Левшу, но только на совсем чуть-чуть. – А врачи тебя постараются поймать на этом. – Добавляет Левша, затем делает многозначительное лицо и говорит. – Но ничего, я тебе, если что помогу. Как возникнут сложности, то смотри на меня и я тебе подскажу, что нужно делать.
И тут Гай сам того не понимает, что на него нашло, – может от долгого вынужденного молчания у него возникла потребность словесно заявить о себе, – и он с долей строптивости в голосе, вопросительно возражает Левше. – А я что, своим умом не справлюсь. – Левша в ответ слегка отстраняется от Гая назад, откуда он изучающе на него смотрит и, улыбнувшись, делает свои выводы из увиденного в Гае. – Проявление крайней степени упёртости, со своим фанатичным уверованием во что-то исключительно своё, это то, что нужно, – сказал Левша, – а вот то, что ты в отстаивании своей правоты полагаешься только на себя, то это самая распространённая ошибка среди людей, симулирующих своё потерявшее равновесие состояние. В таком деле, как расстройство личности, должно иметь место…– но Левше не удаётся закончить своё предложение, а Гай не успевает возмутиться по поводу таких предположений на свой счёт со стороны Левши: « С какой стати, он решил его записать в симулянты?!», – так как дверь в палату открывается и находящихся в палате пациентов в момент обдаёт свежестью открытий со стороны двери, а Левшу как ветром сдуло от койки Гая. Гай же только было повернулся в сторону двери, чтобы зафиксировать для себя того, кто там вошёл, как он уже замечен вошедшими – сбивающей со всякой мысли и дыхания девушки высшей совершенности и находящимся в её тени доктором с прямолинейным взглядом на него своих светлых глаз, которые прямиком направились к нему.
– Ну что ж, – остановившись рядом с койкой Гая и окинув его с этой близи, заговорил, как уже понял Гай, доктор Белоглазов, – надеюсь, что тут у нас не самый рядовой случай, с отсылкой на расслоение личности, где каждый себя мнит многослойной, со своими сложностями идентификации, личностью типа луковицы. А здесь действительно уникальный случай. – И Белоглазов так неоднозначно посмотрел исподлобья на Гая, что Гай почувствовал себя припёртым к стенке – этот взгляд Белоглазова прямо говорил, что он его насквозь видит, и предупреждает, чтобы он даже не думал перед ним хитрить и юлить, а если уж записался в люди, которым понадобилась врачебная помощь, то должен быть откровенно честен в своих ответах. И если доктору потребуется информация о его беспорядочных связях на стороне, то нечего даже думать возмущаться: «Это моё личное дело и никого не касается!», и задаваться вопросами: «На кой вам всё это надо знать?», а нужно сразу же, без запинки и заминки на укрытие самых скверных фактов из своей биографии, рассказать о своей второй жизни небезупречного человека (может это нужно знать Варваре-Сирене, она ищет для себя достойного жениха, а ты, дурак, упираешься).
Но доктор Белоглазов одного не учёл – Гай не самый обычный пациент, а он и сам врач, и его на один, хоть и внушающий ужас и уважение взгляд, не проймёшь. И Гай всё также непоколебимо, без того трепета во взгляде, который невольно появляется в глазах больных своими болезнями пациентов, смотрит в ответ на доктора Белоглазова, который тут же подспудно ощутил, что с этим пациентом что-то не так и с ним ему, пожалуй, придётся повозиться. И только забравшийся на свою койку Левша, преисполнился воодушевлением, при виде того, как крепко отстаивает свои взгляды на себя новичок – не иначе у него крепко что-то в голове засело или свихнулось, раз он так держится.
Между тем, доктор Белоглазов, видя какую крепкую позицию занял Гай, предпринимает в его сторону явно провокационный шаг. Он берёт стоящий у койки стул и прямо-таки ведёт себя бесцеремонно и не по-джентельменски по отношению к сопровождающей его даме (ну и что, что она находится у него в подчинении) – он не предлагает ей на него присесть, а придвинув его ближе к голове Гая, сам на него садится. Да так уверенно и крепко, как будто делает вызов всей внутренней джентльменской конституции Гая. – Ну и что ты на это всё скажешь? – так и читается во взгляде Белоглазове вот эта его принципиальная позиция на себя – вы все постоите, а я, несмотря на всю вашу красоту и на ваши прекрасные ноги, требующие к себе осторожного обращения, буду сидеть на своём заду и в ус не дуть. Тем более у меня усов нет, ха-ха.
И Гай сейчас бы, всё что он в один момент о нём и обо всех его чёртовых родственниках надумал, ему в лицо кулаком сказал, если бы на его месте был неопытный пациент, а так как Гай был посвящён в некоторые тайны медицинской профессии, где от первого знакомства в огромной степени зависит будущее лечение, и поэтому врачи, зная, как пациент подчас зажат и на счёт себя неоткровенен, для того чтобы расшевелить его, применяют различные психологические уловки и ухищрения. А это, несомненно, была психологическая уловка. А раз так, то это с хорошей стороны характеризует доктора Белоглазова, ну а Гай не ловится на эту его уловку. А Гай всё последнее несказанное, а красноречивыми намёками ему высказанное, пропускает мимо себя и даёт ответ на самые первые слова Белоглазова.
– Ну, человек, как минимум, природно двуличен. – Говорит Гай. – И это не та, всем известная лицемерная двуличность, а это природа, таким копировальным образом, обеспечивает запас прочности человеку. И если одна личность на протяжении своего жизненного пути, в ничто поистреплется, то как говорится, тут-то у человека и откроется второе дыхание, – а оно несомненно принадлежит второму человеческому я, – и это второе я, выйдя из тени первого я, вынесет то, что не донесло первое я. Ну а что насчёт луковицы, – размеренным тоном сказал Гай, бросив взгляд в сторону Сирены, – то её умение вызывать слёзы сочувствия, – а это, несомненно, ответная чувствительная реакция, – мне однозначно импонируют, и я не против так зваться.
– Да вы действительно уникальный случай, со своим философским подходом к проблематике существования своего я. – Самую малость, в пределах допустимости с иронизировал Белоглазов. – И скажите, эта ваша двуличность…нет, не так. А скажем так, неоднозначная личность…Кстати, а где я вас раньше мог видеть? – Белоглазов до сбивался до своего вопроса и его следствия, пристального всматривания в Гая и в свою память, где он пытался отыскать предположительные сходства.
