Заметив мой взгляд, девушка улыбнулась, светло и очень добро, и присела в глубоком реверансе, слегка приподнимая полы простого синего платья из плотной ткани.

— Ты кто? — неприветливо спросила я.

Улыбка сползла с лица девушки и она, опустив взгляд, тихо произнесла:

— Бонерия, моя госпожа. Ваша горничная.

— Не зови меня так, — раздраженно одернула её я, отчего девчонка вздрогнула всем телом и тут же рухнула на колени.

— Простите меня, моя гос…, - начала она, но оборвала саму себя на полуслове. — Я не хотела вас расстроить!

На мгновение опешив от такого представления, я тут же спрыгнула с кровати, приблизилась к уткнувшейся лицом в ковер незнакомке и сдержанно проговорила:

— Слушай, я плохо понимаю, что здесь происходит, но давай договоримся на берегу — не называй меня госпожой и не падай на колени. Хорошо?

Девушка согласно задергала головой, все еще погрузив моську в пушистый ворс.

— И было бы замечательно, если бы ты встала, — пробормотала я, протягивая руки, чтобы помочь ей. Но девушка вскочила на ноги быстрее, чем я успела к ней наклониться. От такой прыти я замерла в полусогнутой позе, словно готовилась к прыжкам в воду.

— А ты быстрая, — похвалила я, выпрямляясь. — Напомни еще раз, как тебя зовут?

Девушка, которая еще секунду назад мило улыбалась, тут же погрустнела и повторила:

— Бонерия.

— Мне такое не запомнить, слишком заковыристо. Будешь Боней, — решила я, наблюдая за тем, как лицо девушки в очередной раз изменилось. Она была такой открытой и такой светлой, что в буквальном смысле читалось у неё на лице. Все её эмоции были видны так, как если бы писались у маленьком смуглом лбу крупными буквами. Не девчонка, а открытая книга. Такой, наверное, трудно жить при дворе, где кругом один жлобы. — Ты чего расстроилась?

Девчонка опустила взгляд и шмыгнула носом, явно пытаясь скрыть выступившие слезы.

— Эй, кто-то умер, что ли? — я попыталась заглянуть ей в глаза, но она опускала голову все ниже и ниже, пока не уперлась подбородком в грудь. — Не стой так, еще шею себе вывихнешь.

— Разве это возможно? — горничная, которой на вид было не больше двадцати лет улыбнулась и быстро утерла слезу, скользнувшую по щеке.

— Конечно! Я вот однажды себе челюсть вывихнула, то еще веселье было, пока обратно не вправили, — поделилась я, усаживаясь прямо на пол возле кровати и жестом приглашая девушку последовать моему примеру. Ковер сюда еще доставал, а потому не приходилось сидеть голой попой на камнях. На мгновение лицо девушки отобразило сомнение, но она тут же мужественно отогнала его и аккуратно села туда, куда я показала. Надо же, какая исполнительная. — Итак, Боня, расскажи мне о себе, — попросила я, но тоном, более подходящим для приказов. Что-то мне подсказывало, что к проявлению доброй воли эта девушка была не приспособлена, а потому следовало управлять и направлять.

— Что рассказать? — растерялась она.

— Все, — кивнула я. — Например, как давно ты живешь здесь?

— Всю жизнь, — взмахнула она длинными и пушистыми, но бесцветными ресницами. В девчонке в принципе не хватало красок. Длинные, собранные в толстую косу волосы имели цвет мышиной шерсти. Большие серого цвета глаза были круглыми и близко посаженными, из-за чего создавалось впечатление, будто девушка пребывала в постоянном состоянии удивления. Телосложение у неё было мальчишеским, худым и плоским, напрочь лишенным каких-либо женственных изгибов. В целом, Боня была похожа на белый холст, ожидающий художника, который нарисует на нем что-нибудь достойное.

— Я родилась здесь, — продолжила девушка, смутившись от моего пристального и не прикрыто изучающего взгляда. — Моя мать была человеческой рабыней, а отец — сидхе из низших.

— Здесь есть рабы? — замерла я, оглушенная новой информацией.

В ответ Боня лишь кивнула.

— Откуда?

— Из мира людей, — так, словно это само собой разумеющееся ответила девушка и в явно защитном жесте подтянула к груди колени. — После каждой Дикой Охоты всадники привозят плененных человеческих женщин. Как правило, это очень красивые женщины и девушки, которые становятся наложницами своих похитителей.

— А как на это смотрят жёны?

— Никак, — пожала плечами Боня. — У сидхе распространен брак по расчету. Помолвка заключается родителями даже без присутствия детей. Зачастую случается так, что жених и невеста знакомятся уже непосредственно у алтаря. И, соответственно, в таком браке любви очень мало. На ложе новобрачные восходят исключительно для продолжения рода и зачатия потомков, к которым тоже не питают светлых чувств и едва ли не на следующий день после рождения сдают на попечение нянек.

— Сурово, — невесело хмыкнула я.

— Поэтому женам все равно, в чьих объятиях проводят ночи их мужья. Потому что сами они имеют по любовнику и не одному. Сидхе — очень страстные и не склонны к моногамии. Здесь все изменяют всем, и даже любовницы надолго не задерживаются. Надоевшую рабыню хозяин может отдать другому сидхе — в качестве уплаты долга или просто как дружеский жест.

— А вот это уже мерзко, — с отвращением поморщилась я.

— Такова жизнь среди сидхе, — меланхолично и немного устало ответила Боня.

— А почему просто не вернуть девушку туда, откуда взял, если игрушка надоела?

— Ты что? — испуганно отшатнулась от меня Боня. — Это убьет тебя, если ты человек!

— Почему?

— Потому что здесь время идет иначе, не так, как в мире людей. Медленнее, намного медленнее. И на девушку, которая попала к сидхе совсем молоденькой и прожила с ними не один год, обрушится все то время, которое миновало в мире людей пока её не было. Она просто в одну секунду превратится в горстку пепла. А здесь в мире сидхе, а еще долгое время будет жить, не вечно, конечно, вечность доступна только сидхе, но дольше, чем в человеческом мире.

— Вот это новость, — пораженно выдохнула я, вскакивая на ноги. — Почему мне, блин, раньше об этом никто не сказал?

— Потому что, вам и так об этом известно, — смиренно проговорила Боня, глядя на меня с каким-то странным выражением. — Вернее, мы так думали. Когда господин вернул вас домой, мы все очень обрадовались. А потом…пошли слухи, что с вами что-то не так. Это стало особенно очевидно, после того, как выяснилось, что к вам применяют усыпляющую магию, постоянно обновляя заклинание.

Она грустно опустила глаза, а на её лице застыл отпечаток невыразимой грусти.

— Расскажи мне, — попросила я, усаживаясь обратно. — Расскажи мне всё.

— Вам нужно готовиться к балу, — тревожно сложила кулачки на груди Боня. — Иначе король будет не доволен!

— Когда бал?

— Вечером, — она бросила взгляд за окно, где по-прежнему ярко светило солнце. — На закате.

— Пффф, — пренебрежительно фыркнула я. — До заката можно успеть в Мексику сгонять и вернуться обратно, с текилой и сомбреро. А не то, что подготовиться к какому-то балу.

— Во дворец съезжаются все двадцать четыре туата, чтобы лично засвидетельствовать ваше возвращение.

— А туаты — это у нас кто? — продолжала я задавать вопросы.

— Главы Великих Родов, — с некоторой заминкой ответила Боня. А после нерешительно добавила, следя за моим лицом: — Они единственные, помимо членов королевской семьи, имеют право первыми заговаривать с наследниками престола, то есть, с вами, госпожа и вашим братом.

— Как сложно, — я потерла лоб. — Ладно, успеем мы подготовится к этим танцулькам.

— Сегодняшняя торжество очень важно, — никак не могла успокоиться Боня, еще сильнее округлив и так круглые глаза, отчего стала похожа на взволнованную сову. — В первую очередь, для вашей семьи.

— А кто там нынче в моей семье числится? — прищурилась я с ощущением, как будто за пазуху скользнул кусочек льда. — А то я давно перекличку среди родственников не проводила.

— Это правда, — охнула Боня, прикрывая рот ладошкой. — Вы совсем ничего не помните.

— А разве это не было очевидным еще в начале нашей беседы? — запустила я руку в свои распущенные и от того сильно спутавшиеся волосы, уже начавшие постепенно превращаться в паклю.