И каждый отпечаток был безнадежно смазан, затемнен или перекрыт другими – за исключением двух отпечатков большого пальца. Они были оставлены с левой стороны листа: один – у верхней кромки, другой – чуть ниже центра. Оба ясные, отчетливые.

И оба, к несчастью, принадлежали сержанту Дэйву Мерчисону.

Сэм вздохнул. Какое вопиющее невезение! Ему никогда ничего не дается легко.

Когда Гроссман позвонил в восемьдесят седьмой, Хейз сидел в комнате для допросов над фотокопией письма. Было 11.17.

– Хейз?

– Да.

– Говорит Сэм Гроссман. Я насчет письма. Так как у вас мало времени, я решил воспользоваться телефоном.

– Валяй, – одобрил Хейз.

– От отпечатков пользы мало. Только два стоящих отпечатка, и те – вашего дежурного сержанта.

– Это на лицевой стороне?

– Да.

– А сзади?

– Все смазано. Письмо было сложено. Тот, кто это делал, провел кулаком по складкам. К сожалению, ничего, Хейз.

– А конверт?

– Отпечатки Мерчисона и твои. И еще какого-то ребенка. Ребенок держал в руках конверт?

– Да.

– Эти отпечатки хорошие. Если хочешь, я их пришлю.

– Да, пожалуйста. Что еще?

– Мы выяснили кое-что относительно самого письма. Это может вам пригодиться. Клеили письмо дешевым клеем фирмы «Бранди». Он бывает в пузырьках и в тюбиках. В одном уголке письма обнаружена микроскопическая крупинка синей краски. Поскольку фирма выпускает тюбики синего цвета, то, вероятно, ваш корреспондент пользовался тюбиком. Но вообще толку от этого мало, потому что тюбики эти – товар ходовой, и он мог купить его где угодно. А вот бумага...

– Да, да, что там за бумага?

– Это плотная мелованная бумага, выпускается компанией «Картрайт» в Бостоне, штат Массачусетс. Мы сверились с нашей картотекой водяных знаков. Ее номер по каталогу 142-Y. Стоимость – пять с половиной долларов за стопу.

– Значит, компания бостонская?

– Да, но они поставляют продукцию во все штаты. У нас есть их агент. Запишешь координаты?

– Да, конечно.

– "Истерн шиппинг". Это на Гэйдж-бульвар в Маджесте. Телефон нужен?

– Да.

– Принстон 4-9800.

Хейз записал.

– Еще что-нибудь?

– Да. Мы выяснили, откуда сделаны вырезки.

– Откуда?

– Нам помогла буква "т" в слове «что». Это "т" хорошо известно, Хейз.

– Из «Нью-Йорк таймс», да?

– Совершенно верно. Она продается во всех городах страны. Признаться, в лаборатории мы старых подшивок почти не держим. Но основной текущий материал – основные ежедневные газеты и крупные издания – у нас, в общем-то, есть. Иногда, к примеру, в газеты или обрывки газет завертывают разрезанный на куски труп, поэтому иметь подшивку не вредно.

– Понимаю, – сказал Хейз.

– На этот раз нам повезло. Взяв «Нью-Йорк таймс» за отправную точку, мы просмотрели свою подшивку и установили, какими разделами он пользовался, и число.

– И что же?

– Он пользовался журнальным и книжным обозрением воскресного выпуска от двадцать третьего июня. Мы нашли достаточно слов, так что совпадение исключается. Например, «Леди». Взята из книжного обозрения, из рекламы романа Конрада Рихтера. Буквы «де» в слове «действия» вырезаны из рекламного заголовка «Юная дева» в журнальном обозрении. Это одно из торговых названий фирмы дамского белья.

– Продолжай.

– Цифра восемь, не вызывает сомнений, тоже из журнального обозрения. Реклама пива «Баллантайн».

– Еще что-нибудь есть?

– Найти слова «я убью» было и того легче. Не всякий рекламный агент употребит такое слово, если оно не имеет прямого отношения к его товару. В той рекламе было что-то про дурной запах. «Я убью дурной запах в вашей уборной...» и название товара. Короче, мы твердо уверены, что он воспользовался выпуском «Нью-Йорк таймс» от двадцать третьего июня.

– А сегодня двадцать четвертое июля, – заметил Хейз.

– Да.

– Другими словами, план созрел у него еще месяц назад, он состряпал свое письмо и хранил его, пока не назначил день убийства.

– Похоже, что так. Если только он не схватил первую попавшуюся старую газету.

– В любом случае, липа исключается.

– И мне так кажется, Хейз, – согласился Гроссман. – Я говорил с нашим психологом. Он тоже так считает: когда человек отсылает письмо через месяц после написания, – это мало походит на липу. Еще он считает, что это вынужденный шаг. По его мнению, парень хочет, чтобы его остановили, и письмо должно подсказать, как это сделать.

– И как? – спросил Хейз.

– Этого он не сказал.

– М-м-м. Ну ладно, это все?

– Все. Нет, постой. Парень курит сигареты. В конверте были табачные крошки. Мы их обработали, но такой табак входит в состав большинства популярных сортов.

– Хорошо, Сэм. Большое спасибо.

– Не стоит. Я пришлю отпечатки пальцев ребенка. Пока.

Гроссман повесил трубку. Хейз взял фотокопию письма, открыл дверь и направился в кабинет лейтенанта Бернса. И тут только до него дошло, какой невообразимый шум в комнате дежурного. Пронзительные голоса, протесты, крики. В следующий миг перед ним открылась картина, похожая на празднование Дня независимости. В глазах рябило от красного, белого и синего. Хейз растерянно заморгал. По меньшей мере, тысяч восемь мальчишек в синих джинсах и белых в красную полоску футболках подпирали деревянную перегородку, облепили столы, шкафы, подоконники, стенды для сводок, выглядывали из всех углов комнаты.

– А ну, тихо! – раздался крик лейтенанта Бернса. – Прекратите этот галдеж!

В комнате постепенно установилась тишина.

– Добро пожаловать в детский сад «Гровер-парк», – сказал Карелла Хейзу, улыбнувшись.

– Ну и ну, – протянул Хейз. – Нашим полицейским не откажешь в оперативности...

Полицейские в точности следовали полученному приказу и забирали всех мальчишек десяти лет в джинсах и красно-белых футболках. Они не спрашивали у них свидетельства о рождении, поэтому возраст детей колебался от семи до тринадцати. Футболки тоже не все оказались футболками. Некоторые были с воротниками и пуговицами. Но полицейские сделали свое дело, и приблизительный подсчет внес поправку в ранее мелькнувшую у Хейза в уме цифру восемь тысяч – ребят было тысяч семь. А точнее, десятка три-четыре явно набралось. Очевидно, в этом районе города белые футболки в красную полоску считались криком моды. А может, сложилась новая уличная банда, и это была их униформа.

– Кто из вас сегодня утром передал нашему дежурному письмо? – спросил Бернс.

– Чё за письмо-то? – прозвучал встречный вопрос.

– Какая разница? Ты передавал его?

– Не-а.

– Тогда помолчи. Кто из вас передал письмо?

Молчание.

– Ну, ну, говорите же.

Восьмилетний малыш, явно воспитанный на голливудских боевиках, пропищал:

– Я хочу вызвать своего адвоката.

Раздался дружный смех.

– Замолчите! – прогремел Бернс. – Слушайте, вам нечего бояться. Просто мы ищем человека, который просил передать письмо. Поэтому если кто-то из вас принес его, пусть скажет.

– А что он сделал, этот парень? – спросил один, с виду двенадцатилетний.

– Ты передал письмо?

– Нет. Я только хотел узнать, что он сделал, этот парень.

– Кто из вас передал письмо? – в который раз спросил Бернс. Ребята качали головами. Бернс повернулся к Мерчисону. – А вы, Дэйв? Узнаете кого-нибудь?

– Трудно сказать. Но за одно я ручаюсь: он блондин. Можете отпустить всех темноволосых. Они ни при чем. Тот блондин.

– Стив, оставь только блондинов, – сказал Бернс, и Карелла стал ходить по комнате, производя отбор и отправляя детей по домам. Когда «чистка» была закончена, в комнате осталось четыре светловолосых мальчика. Остальные вышли за перегородку и остановились поглазеть, что будет дальше.

– Ну что встали? – прикрикнул Хейз. – Марш домой.

Ребята нехотя ушли.

Из четверых оставшихся блондинов двум было не меньше двенадцати.

– Эти слишком взрослые, – сказал Мерчисон.