Вспомните, никто из нас не мог представить Кландона, покорно берущего леденцы от возможного преступника, в полночь.

— Но ботулинус? Яд? Зачем? — недоумевал Шеф. — Они были совсем лишними...

— Грегори так не считал. Он приказал сообщникам оглушить Бакстера и открыть ампулу перед уходом. У внешней двери лаборатории номер один находился один из них, его заметил наблюдавший из окна своего дома за коридором лаборатории Кландон. Когда Кландон с пистолетом в руке прибежал задержать преступника, второй подкрался сзади, выбил пистолет. Затем они насильно всунули ему в рот отравленный леденец. Один бог знает, успел ли Кландон понять, что ему давали, — умер раньше, чем узнал.

— Изверги, — пробормотал Шеф, — жестокие изверги.

— Все было сделано для того, чтобы внушить мысль о знакомстве Бакстера и Кландона с убийцей. И это, конечно, сработало. Это третий трюк, направивший нас по ложному следу. Выигрыш времени, только выигрыш времени.

У Грегори необыкновенный дар обманывать. Он одурачил меня также первым телефонным звонком в Лондон, в десять вечера, вчера. Он это сделал сам.

Еще один трюк, черт знает какой по счету.

— Грегори звонил? — Шеф пристально посмотрел на меня. — У него ведь имелось алиби как раз на то время, когда был звонок. Вы лично проверяли.

Кажется, печатал книгу.

— Задним умом Кэвел крепок, тут вы его не собьете, — кисло отметил я.

— Звук пишущей машинки шел несомненно из его комнаты. Он заранее записал его на пленку магнитофона и включил, перед тем как выйти через окно. В комнате был особый запах и куча белого пепла в камине, когда я сегодня рано утром пришел к нему. Остатки пленки.

— И все же, зачем все эти трюки?.. — начал было Харденджер, но сержант прервал его:

— Сейчас будет автозаправка.

— Въезжай, — приказал Харденджер. — Наведи справки.

Мы съехали с главной дороги, водитель включил полицейскую сирену, звук которой разбудил бы и мертвого, но дежурный заправщик бензина не появился. Сидящий впереди сержант не стал ждать, выскочил из машины и ворвался в ярко освещенную станцию. Почти в тот же миг он снова выскочил и скрылся за углом. Я сразу все понял и рванулся следом. Харденджер тоже не мешкал.

Мы нашли заправщика в гараже за станцией, надежно связанного, с кляпом во рту, без сознания. Ему нанесли сильный удар по затылку. Однако, когда мы подходили, он уже приходил в сознание. Полный, средних лет субъект с багровым лицом — от злости и желания освободиться от пут. Мы развязали ему руки и ноги, содрали с лица липкую ленту и помогли сесть. Он нещадно ругался. Хотя мы отчаянно спешили, но пришлось подождать несколько секунд, пока Харденджер не оборвет этот поток брани резким словом:

— Хорошо. Этого достаточно. С вами расправился беглый преступник, а мы полицейские. Каждая секунда дорога, он убегает, а вы ругаетесь. Быстро и коротко расскажите, что и как.

Заправщик помотал головой. Не нужно быть врачом, чтобы увидеть, что человек все еще оглушен и не пришел в себя.

— Смуглый, средних лет, — сказал он, — вошел запыхавшись и попросил бензина. Это было в шесть тридцать. Он спросил...

— В шесть тридцать?! — перебил я его. — Всего двадцать минут назад!

Точно?

— Точно, — ответил он. — У его машины кончился бензин в одной или двух милях от станции. Сильно спешил. Он попросил галлон бензина с собой.

Я повернулся, хотел идти за бензином, но тут он меня саданул этой штукой и связал. Я сделал вид, что потерял сознание. Потом я увидел человека с пистолетом, ведущего девушку, блондинку. А тот тип, который меня по макушке стукнул, уже выводил машину хозяина из ворот и...

— Опишите цвет и назовите номер машины, — перебил его Харденджер.

Потом не мешкая записал ответ и добавил:

— Оставайтесь здесь, никуда не ходите, не двигайтесь. У вас сотрясение мозга. Я свяжусь с полицией Альфингема, и скоро сюда прибудет машина с врачом.

Десять секунд спустя мы уже мчались по дороге, оставив держащегося за голову и очумело глядящего нам вслед заправщика.

— Двадцать минут, — произнес я, прислушиваясь к сержанту, передающему сообщение по телефону быстро и обстоятельно. — Они еще потеряли время, сталкивая машину с дороги и добираясь до заправочной. Двадцать минут.

— У них осталось всего двадцать минут, — уверенно сказал Харденджер, — а полдюжины полицейских машин уже полчаса патрулируют и знают окрестности так, как их знают только местные полицейские. Если хотя бы один из них нападет на след, то им никогда не отвязаться.

— Прикажите расставить оцепление, — сказал я, — Прикажите остановить их любой ценой.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Харденджер. — В своем ли вы уме, Кэвел? Хотите, чтобы вашу жену убили? Черт вас дери, вы ведь знаете, он будет прикрываться ею, как живым щитом! Для этого он ее держит. Грегори не встречал полицейских, кроме регулировщика, с того момента, как уехал от Макдональда. Вряд ли он знает, что мы объявили всеобщий розыск. Разве вам это не понятно?

— Оцепление, — повторил я. — Нужно расставить оцепление. Где же вы будете брать его? В центре Лондона? Там, где он собирается открыть ампулу с проклятым ботулинусом? Едва он окажется в Лондоне, полицейские потеряют его из вида, наверняка потеряют. Разве не ясно, что его необходимо остановить раньше? Если же он окажется в Лондоне...

— Но ведь вы согласились...

— Когда я не знал, что он направляется в Лондон.

— Шеф, — взмолился Харденджер, — не можете ли вы заставить Кэвела...

— Она мой единственный ребенок, Харденджер. У старика нечего спрашивать о жизни и смерти его единственного ребенка, — бесстрастно сказал Шеф. — Вы знаете, как я привязан к Мэри. — Он помолчал и продолжал так же бесстрастно:

— Я согласен с Кэвелом. Делайте, как он говорит.

Харденджер выругался вполголоса и наклонился вперед к сержанту. Когда он кончил отдавать распоряжения, Шеф спокойно сказал:

— Пока мы едем, мой мальчик, ты мог бы добавить некоторые штрихи к этому делу. Мне еще не все ясно. Хочу задать тебе такой же вопрос, как и старший инспектор. Трюки. Все эти трюки, зачем?

— Выиграть время. — Мне самому не все было ясно, но я догадывался о причине этой просьбы: отвлечься от мыслей о преступниках, за которыми мы гнались, уменьшить чувство беспокойства, уменьшить напряжение, которое овладело нами. Запинаясь, я продолжал:

— Нашему хитрому приятелю нужно выиграть время. Ложный след приводил нас в тупик не раз. Это отвлекало, требовало времени. И все же он недооценил нас. Несмотря на его трюки, мы продвигались с расследованием быстрей, чем он рассчитывал. Не забывайте, со времени преступления прошло только сорок часов. Он знал, что рано или поздно мы нападем на след. Больше всего внушал ему опасения Макдональд. Он знал, что рано или поздно придется его убить, но рассчитывал сделать это попозже, потому что через несколько часов после смерти Макдональда запечатанный конверт в банке или в полиции вскроют и бросятся его ловить.

В любом случае, Грегори было удобнее действовать под маской уважаемого члена альфингемской общины, а не как преступнику, за которым охотится половина полиции Англии.

— Очень трудно угрожать правительству и нации, когда за спиной чувствуется дыхание закона, — согласился Шеф. Решимость старика, его самообладание были невероятными. — Но зачем ему было нужно убивать Макдональда?

— Потому что тот знал истинную цель Грегори. Если бы Макдональд остался жив и вынужден был все рассказать, это расстроило бы все планы Грегори. И еще из-за миссис Турпин. Макдональд упрям, он мог и молчать в случае поимки. В конце концов почти очевидно, что он не принимал участия в убийстве, хотя по уши замешан. Но миссис Турпин могла бы его выдать. Мадам Галль сказала мне, что еще в Париже Макдональд был волокитой. Таким он и остался. Люди, в сущности, не меняются. Миссис Турпин привлекательная женщина. Она явно отстаивала интересы Макдональда, когда мы с ней говорили. Она была в него влюблена. Любил ли он ее, трудно сказать, да это и не так важно. Она тоже мешала планам Грегори. Думаю, что показания обоих, ее и Макдональда, были бы очень важны, настолько важны, что оба получили бы относительно легкое наказание. Считаю, что Макдональд не колебался бы в выборе между повешением за соучастие в убийстве, как того требует закон, и полным признанием, смягчающим наказание. А если бы он заколебался, то миссис Турпин проявила бы инициативу.