Вспомнился Серый. Вот он задумался над своими запретами. Где он сейчас? Чем занимается? Тома погрузилась в воспоминания.

Я вспомнил, как медведь приходил во второй раз. Я только начал жить у деда. И ничего не понимал. Потихоньку заживала моя нога, я понемногу шевелился по хозяйству. Конечно, удивительно, я городской парень, который привык, что еду ему готовит мама, а тут он должен готовить сам, да еще на двоих.

Старик тогда сказал: – Я, конечно, не хочу ослушаться Хозяина. Но думаю, что ты не тот человек, за которого выдаешь себя. И это подтвердил Хозяин. Но выгонять я тебя не хочу. Я не могу тебя заставить уйти, но скажу сразу – ты мне не нравишься.

Я смотрел на него и думал, как я смогу жить у безумного старика. Когда-нибудь он меня отравит или отдаст медведю. Нет, такая перспектива меня не устраивала. Опять же, вот заживет у меня нога, дальше что? Он выпроводит меня отсюда, и куда я? Надо что-то делать, и я не знаю что.

Когда-то тренер по рукопашке говорил, что жизнь иногда делает вызов, и надо принимать или не принимать его. Вот сейчас наверно такой момент настал. И я ничего не могу решить.

Старик посмотрел на меня и потом сказал, – давай так! Вот тебе неделя, как раз нога твоя заживет, а там решим, что с тобой делать? Ну а пока, раз ты тут живешь, давай-ка мне помогай. А после поговорим.

Неделя продолжалась. Ночью мне снились сны, в которых я от кого-то бегал. Днем я толок порошки, старик говорил, это на зиму. Мы почти не разговаривали. Он молчал, я же не решался с ним беседовать. В любой момент мог нарваться на грубость. И грубость его всегда была правильная. Главное очень обидная.

Как-то он сказал: – вот ты лентяй внутри себя. Ты всегда хочешь быстрее сделать работу, а потом отдыхать. А не понимаешь, что отдых твой тоже работа, только другая. И толку от твоего отдыха-работы никому нет. И тебе в первую очередь. Ты когда отдыхаешь, ты даже не радуешься.

Мне так хотелось возмутиться, как это я не радуюсь. Но старик опустил на стол свою большую ладонь, – нет, не радуешься. Потому что не умеешь. Да и кто тебя научил-то? Все люди, как слепые кутенки ползают по Земле, сами не знают чего хотят.

Я не стал спорить, зачем, что можно доказать старику. Прошла неделя и настало время, когда дед разрешил мне разрезать тугую повязку, сделанную наподобие гипса.

Попробовал сделать шаг, не больно, второй, тоже не больно. Все отлично. Настроение на глазах поднималось. Я уже решил остаться у деда. Но случилось вот что.

К деду пришел парень из деревни. Они поговорили, и дед засобирался. Мне сказал, что уходит на неделю. Лечить будет, в соседней деревне на мужика мишка напал. Сильно поломал его. Мне же дед сказал вести хозяйство. Если кто придет, то не показываться. Хотя старик никого и не ждал.

Я остался один, почувствовал какую-то свободу. Правда память о Михайло Потапыче была, но надеялся, что он не будет навещать меня.

Я сходил на второй день в свое убежище, о котором деду ничего не сказал. А зачем? Пусть это место будет на всякий случай.

Все было по-старому. Я еще там поделал кое-что. Закрыл дальше стену, сделал даже небольшую дверь, через которую можно было заползать в пещерку. Разжег костер, сам покоптился немного. И мой домик стал пахнуть жильем. Свое есть свое. Но зимовать в нем, конечно, нельзя, замерзнешь.

Прошло уже четыре дня, скоро должен был вернуться старик. Утром, когда я еще спал, в дверь избушки кто-то постучал. Я быстро скатился с лавки к окну. Никого. Может почудилось? Нет! Стук продолжился. Пришлось подойти и отодвинуть засов. В дверь вошел крупный бородатый мужчина. Я узнал его. Это был старший деревни. И что ему надо? Он когда-то говорил, что мне нужно уезжать отсюда.

Старший поздоровался и стоял у порога ждал. Я сообразил и пригласил его на лавку за стол. Он грузно сел и уставился на меня.

Первым разговор начал я, – вы что-то хотели?

– Я к тебе, парень. Знаю, что ты остаешься на зиму. Что разрешил тебе старик. Но ведь и я здесь тоже решаю. Зачем ты в наших краях? Только не ври мне.

Бородатый мужик смотрел прямо в глаза и врать ему не стоило. Я точно знал, что он почувствует, если я буду врать. Значит надо говорить правду. Ну что ж!

Я сказал, что меня ищут люди. Я их не знаю. Это не власти. И мне нужно какое-то время переждать. О том что я здесь, не знает ни один человек. Добирался я сюда окольными путями, так что вот так.

Старший прищурил глаза и спросил, – так ли, что ни один человек не знает?

Пришлось сказать, что про это место мне говорила одна бабушка в Приморье, но она умерла.

– Значит время пришло, – отозвался старший. – Хорошо, я тебе верю. Про тебя в деревне знает только несколько человек. Они никому не скажут. Но и ты не ходи к нам. Мы раз в неделю посылаем парня к старику, он приносит еду. Будет приносить больше, но он тебя тоже не должен видеть.

Мужчина вздохнул, – если бы не его уменье лечить, то не жил был он здесь. Неудобный он человек. Да и тебе не разрешили бы. А так …

Старший достал котомку, из нее выложил три банки тушенки, два мешка с крупой, и два больших каравая хлеба.

– Передай старику, что я приходил, и что разрешил тебе остаться до начала лета.

Мужчина окинул взглядом избу, поморщился, и попрощавшись, вышел.

Вот оно как получилось! Что такое? Я уже и думать начинаю по-деревенски. Как быстро человек приспосабливается.

Прошло семь дней, старик все не приходил. Зато вечером заявился Михайло Потапыч. У меня снова начался мандраж. Да тут любого бы пробрало!

Медведь ходил вокруг избы и урчал. То ли жрать хотел, то общения жаждал. Но какое от меня общение. Я бегал от окна к двери и проверял, хорошо ли закрылся. Подумал о ружье, но отбросил эту мысль. На медведя и бывалые мужики боятся идти, не то, что я. Хотя если прижмет… я представил картину, что я стою перед избушкой, а на меня идет на задних лапах Михайло Потапыч. Я вскидываю ружье и … сильный удар сотряс избушку. Мне стало не до фантазий. Ведь если он захочет, то запросто раскатает ее по бревнышкам.

Я суетился, я не мог стоять на месте. Нужно что-то делать. А вот что? Никак не мог сообразить. Хватал то одну вещь, то другую. Все не то. Да и чем можно защититься от разъяренного зверя? А что он разъярен, это я уже чувствовал по ударам лапой по стенам избушки. У меня уже стала появляться мысль – а зачем я хочу здесь остаться? Когда-нибудь он меня сожрет.

Я вдруг сел на лавку и замер. Слышу медведь тоже затих. Я тихонько присел и стал пробираться к окну. И вот здесь я видимо задел что-то на полу, потому что мне вдруг пошли картины. Подземелье, освещенное чем-то. Ход тянется вдаль. Этот ход невысокий, человеку пролезть только если на карачках.

Послышалось сопение. Я чуть не помер. В окне была большая медвежья морда.

Я не мог трезво мыслить. Я замер, застыл, как в каталепсии. Морда исчезла. Я сидел на полу и тяжело дышал. Картина подземелья снова возникла передо мной. Только сейчас я сообразил – внизу же есть подземный ход.

Морда снова появилась в окне. Медведь словно хотел что-то разглядеть в избе. Как в трансе я полез под широкую лежанку и в углу нащупал шатающуюся доску. Я аккуратно подцепил ее ножом, отодвинул в сторону, и скользнул вниз. Как ни странно, я не забыл свечу и спички. Там тихонько я задвинул доску на место. Прислушался и только потом зажег спичку.

Да похоже это подземелье мне и виделось. Я пополз по нему и через пару метров остановился. До меня дошло – это подземелье не от медведя. Оно от человека. Ведь если я сейчас где-то вылезу, даже и за тридцать метров, пусть даже и сорок, медведь меня все равно почует. И тогда … все …

Я сидел в подземелье уже наверно пару часов. Свечку я, конечно, потушил, зачем зря расходовать. Вот и вспомнилась мне тренировка с землей на курсе. Я даже задремал. Разбудил меня мерный шум. Как будто кто-то заколачивал гвозди. Только все это слышно было глухо. Я осторожно стал двигаться обратно в избушку. Шум прекратился. И сколько я не прислушивался его больше не было.