Зачем и кому все это нужно? Ведь наша задача – учиться, изучать атомные реакторы и уметь их правильно эксплуатировать. И, честно сказать, не находил убедительного ответа, кроме одного слова – «надо». Кстати, поиск ответов на «идиотизмы» флотской жизни, где «круглое тянут, а квадратное катят», привел меня в дальнейшем к серьезным стычкам с командиром роты, и я подумывал даже об уходе из «Системы». Но сейчас не об этом.
Наступил 1969 год. Новогодний праздник я встретил в «Системе». Мы заступили дежурной ротой. Погода была ветреной и холодной, минус два-три градуса, но снега не было.
В начале января в газетах промелькнуло сообщение о первом в мире полете сверхзвукового пассажирского лайнера ТУ-144 с крейсерской скоростью 2500 километров в час. Это крупнейшее достижение советской науки и техники в авиастроении. Здорово!
После Нового года началась горячка нашей первой зимней экзаменационной сессии.
Именно тогда, перед первой в своей жизни сессией, я начал писать шпаргалки. Да, да, не удивляйтесь. Написание шпаргалок систематизирует знания, позволяет вспомнить материал и разложить его в памяти по полочкам, позволяет на экзамене застраховать себя от «случайностей». Шпора находилась со мной – это придавало уверенность. Но написанное не означает, что шпаргалку следует применять. Здесь каждый действует на свой страх и риск. Хотя находились виртуозы, которые использовали «самолеты» – написанные вкривь и вкось листы с ответами, которые подкладывались, вынимая из-за пазухи сразу на стол. Были любители шпаргалок, которые писались очень крупно на больших листах и показывались через окно, если экзамен проходил в аудитории на первом этаже. Были специалисты по микро-шпаргалкам, для чего нужно было обладать острым зрением…
С горем пополам переползли через свою первую сессию… Кто-то остался в «академиках» – так называли курсантов, не сдавших экзамены и оставшихся в училище пересдавать их в отпуске. Сессия была очень тяжелой – и от непривычки, и от того, что многое было запущено, и от того, что одна высшая математика или начертательная геометрия чего стоила. Так, мой одноклассник не мог несколько раз сдать экзамен по начертательной геометрии. Остался в «академии» и, выкрасив белой краской переплеты десятка высоких полукруглых в верхней части оконных рам чертежного зала, все-таки получил выстраданный, вернее «выкрашенный» зачет.
Класс наш, в общем-то, дружный. Конечно, как и в любом коллективе, в нем имелись группки по интересам. Скажу о себе: человек я не конфликтный, со всеми поддерживал ровные отношения. Но были ребята, с кем я общался больше, чем с остальными. Одноклассник, сидевший за конторкой впереди меня, которого все звали Камо, по созвучию с его фамилией, и чей стриженный затылок я наблюдал все пять лет, был одним из них. Отличный парень. За товарища, как говорится, «последнюю рубаху отдаст». Интересный факт – по его рассказам, в историческом музее их республики было выставлено старинное седло его пращура. Их род вошел в историю. Не каждый может этим похвастаться. Не знаю почему, видимо по какому-то связанному с историей их народа наитию, я сам себе вроде бы в шутку говорил: «Быть Камо адмиралом».
Пройдет несколько десятков лет, и он, всей своей многолетней службой, отношением к делу, требовательностью, честностью, проницательностью и дальновидностью доказавший, что заслужил, станет адмиралом военного флота своей уже страны, на Каспийском море.
Другой одноклассник – умный, начитанный, открытый парень, с кем мне было интересно общаться, сидел за конторкой позади меня. Через много-много лет мы, случайно встретившись в городе на Неве, разговорились и выяснилось, что он морячил больше нас всех. После службы на флоте много лет управлял реакторами современнейшего атомного ледокола, не раз ходил к Северному полюсу…
Вот такими стали во взрослой жизни мои училищные товарищи.
Тепло расплывалось в природе, давая жизнь траве, цветам, деревьям. Южная весна благоухала ароматами цветущей вишни и черешни…
В марте 1969 года дважды прогремели короткие и страшные бои с китайцами на реке Уссури. В газетах и журналах, среди будничных статей, появились фотоснимки наших солдат, идущих в атаку на дальнем, вообще неизвестном доселе, островке Даманский. Печатались списки награжденных, среди которых много фамилий было с пометкой «посмертно».
Меня поразили тогда те газетные фотографии, где впервые после Великой Отечественной войны пригнувшиеся фигурки наших солдат в шинелях и ушанках, с автоматами, бегут по снежной целине под обстрелом… и кого? Китайцев – наших «друзей навек»… Китайцев, которым передавались военные технологии и оружие, которым строились заводы и фабрики, которые учились в наших вузах, которых Сталин ввел в Совет безопасности ООН, которые вышли победителями в войне с Японией именно благодаря нам, нашей стране…
Слава богу, быстро закончились и эти пограничные бои.
Много лет спустя стали известны подробности боев и причина их скоротечности – применение новейших, секретных тогда, установок залпового огня системы «Град». По китайским товарищам – по нескольким тысячам солдат и офицеров, бывших на островке, – наши установки «Град» открыли шквальный огонь, при этом плотность огня была таковой, что около девятисот человек было убито и более трех тысяч ранено в считанные минуты. Хотя стоил ли таких жертв клочок суши, который во время паводка на реке Уссури вообще скрывается под водой? Не знаю.
Однажды у нас на первом курсе работали военные психологи. Они раздали карточки с вопросами и коробки с металлическими рукоятками, похожими на «джойстики» в центре, подключенные к розеткам. Перемещая рукоятку вправо или влево можно было отвечать «Да» или «Нет», то есть давать правильный или неправильный ответ.
Если испытуемый отвечал на вопрос правильно – «Да», через металлическую рукоятку его било током. Сначала не сильно, но чем больше правильных ответов давалось, тем сильнее был разряд тока.
Ты имел право отвечать «Да» и продолжать получать все более сильные удары током или мог ответить «Нет», хотя знал правильный ответ, но зато не получить разряд током по руке. Я отвечал на все вопросы правильно. Честно скажу, удовольствие было ниже среднего, тем более что у меня был выбор, дать неправильный ответ и не получить удара.
Об этой комиссии в «Системе» говорили всякое, в том числе и то, что отрицательные результаты психологических тестов могут привести некоторых к отчислению из училища. Не знаю, комиссия уехала, и никаких последствий не было. Но я проверял лично себя, сколько выдержу – добрался до последних ответов.
В это время на пятом курсе шло дипломное проектирование. До защиты дипломов у них оставались считанные дни. Я хорошо чертил еще со школы, поэтому, хотя и был на первом курсе, помогал одному дипломнику-пятикурснику чертить схему атомного реактора. На столе «дралоскопа» – так назывался специальный стол со стеклом и подсветкой снизу, для перечерчивания («передирания») чертежей, – лежал чертеж и я, наклонившись над ним, обводил линии тушью, держа рейсфедер в правой руке, а крышечку, наполненную тушью, – в левой. Пятикурсник, которому я чертил, неожиданно вошел в класс и крикнул: «Ну, как? Чертеж готов?» Я, распрямился, повернулся к нему всем телом и ответил: «Да», при этом моя левая рука, разворачиваясь вместе с телом, непроизвольно наклонилась, и тушь, вытянувшись огромным черным пятном, разлилась по готовому чертежу. Немая сцена!
Всю ночь я срезал высохшую тушь лезвиями безопасной бритвы и снова чертил. Пятикурсник защитился на «отлично», но если бы преподаватели посмотрели его чертеж на просвет, то увидели бы, что он был как решето.
Весь первый курс мы привыкали к особенностям существования в «Системе». Даже, казалось бы, такое простое дело, как помывка в бане, имело здесь свои особенности. В «Системе» настоящей бани не было. Было старое здание, переоборудованное для мытья курсантов. Помывка осуществлялась или рано утром или поздно вечером. Именно ранним утром младшие курсы плелись мыться в баню, превращая нормальный гигиенический процесс (недаром говорится: «Помылся, как вновь народился») в преодоление тягот и лишений воинской службы. Идти мыться в шесть часов утра было тяжело и физически и морально, но командование составило именно такой график.
