Его голос хриплый, когда он говорит мне:

— Просто я буду занят. — Он откашливается и продолжает: — В этом семестре у меня восемнадцать зачетов плюс дополнительная смена в пекарне, и я не думаю...

— Кем ты себя возомнил?

— Что?

— Ты тот самый человек, с которым я разговаривала по телефону прошлой ночью? И позапрошлой, и поза позапрошлой ночью, и много дней до этого, когда дом был пуст, а Фрэнки в школе? Это был ты или какой-то другой парень, который говорил так же, как ты?

— Ты же знаешь, что это был я.

— Так что ты хочешь этим сказать?

Он скрещивает руки на груди. Совершенно не в силах смотреть на меня.

— Я говорю, что хочу отказаться от этой затеи.

— Этой затеи.

— Нас.

— Ты бросаешь меня?

— Мы никогда и не встречались.

Слова падают на землю между нами, и я смотрю на то место, где они приземляются, прямо перед его ногами. Замерзшая серая слякоть. Уэст стоит, напрягшись, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, дверь ресторана в паре метров от него светится, как маяк.

Он все спланировал. Он был готов к этому.

И он все еще делает действительно ужасную работу, притворяясь, что ему наплевать.

Мы никогда и не встречались.

Мы не друзья.

Менее сорока восьми часов назад он сказал мне, что хочет ласкать языком мой клитор до тех пор, пока мои бедра не задрожат. Не знаю, что изменилось. Что-то. Он не удосужился сказать мне об этом.

Потому что, в конце концов, когда он вообще утруждает себя тем, чтобы что-то мне рассказать?

Я должна злиться, но я так удивлена и так чертовски разочарована. Думала, что сейчас окажусь в его постели. Думала, что мы будем улыбаться, обнаженные, надевая презерватив, чтобы я наконец-то почувствовала его внутри себя.

Вместо этого он так далеко, что я даже не могу найти его в его собственном лице.

— Верно, — медленно говорю я, глядя на эти пять жалких слов на земле. — Мы никогда и не встречались.

Он бросает взгляд на ресторан позади себя.

— Мне пора идти.

Я должна позволить ему.

Должна сказать ему, чтобы он пошел к черту.

Но мне нужно что-то, какая-то нить, за которую можно ухватиться, какая-то идея, что будет дальше. Поэтому я спрашиваю:

— Мы увидимся? В пекарне, или ты придешь в субботу на регбийную вечеринку, или...

— Уверен, что еще увидимся.

— Ага. Отлично. Это просто чертовски здорово, Уэст.

Его брови нахмурились, как будто я немного его достала.

Может быть, это потому, что слезы оставляют горячие дорожки на моем лице, скапливаясь под челюстью.

Может поэтому.

— Отличной смены, — говорю я ему. — Еще увидимся. Хорошо, что мы не друзья, иначе, возможно, я бы скучала по тебе. Или что-то большее, чем друзья, хорошо, что мы не встречались, иначе меня бы сейчас выпотрошили. Только, знаешь ли, это не так. Мы встречались. Очевидно. Это настолько очевидно, что я не знаю, почему я не получила записку об этом. Может быть, все дело в сексе по телефону, затуманившем мой глупый женский мозг. Или, черт возьми, может быть, это были все те часы, которые мы провели вместе в пекарне, общаясь, или то время, когда я спала в твоей постели и плакала у тебя на коленях на полу в ванной. Я просто запуталась в том, кто мы такие. Я не получила записку.

— Кэролайн...

Я делаю шаг назад, теряю равновесие, оступаюсь и падаю на спину. Боль вызывает еще больше слез. Когда Уэст протягивает мне руку, я отталкиваю ее.

— Нет. Я в порядке. Приятного вечера.

Я неуклюже поднимаюсь, и, если его глаза наконец-то оттаяли, если выражение его лица наполнено таким же страданием, как и у меня, черт возьми, я не собираюсь позволять этому иметь значение.

Я собираюсь уйти от него, прежде чем все это настигнет меня.

Я быстро иду, а потом начинаю бежать трусцой, потому что боюсь, что, если позволю себе почувствовать все, что есть во мне прямо сейчас, мне придется смириться с тем, что он специально разбивает мне сердце, и он, черт возьми, не скажет мне почему.

***

О регбийной вечеринке ходят легенды.

На самом деле, она делится на три раунда. Сразу после ужина в «Ролинз лаундж» начинается предварительная вечеринка, назначенная только для команды. В девять в «Миннехан» начинается вечеринка для всего кампуса, которая всегда забита телами, потому что регбийная команда устраивает первую большую вечеринку после зимних каникул, играет лучшую музыку и там никогда не кончается пиво.

В промежутке между двумя раундами, — вот почему это легендарно, — конкурс «минетов».

В прошлом году я его пропустила. Наверное, я училась. Но на этот раз нет никаких сомнений, что я пойду. Я помогла Куинн с планированием, появилась, чтобы украсить «Миннехан» вырезанными из бумаги свирепыми женщинами, играющими в регби, и такой огромной фреской на стене, которая, по-моему, должна была быть изображением схватки в натуральную величину, но в итоге выглядела как гигантская лесбийская оргия, сплошные языки и руки. На самом деле нам просто повезло, что никто из колледжа не обращает внимания на украшения, поэтому вау.

Вау.

Куинн говорит, что собирается сохранить ее и повесить в своей комнате в общежитии после вечеринки.

Я приготовила соус с сыром и сальсой и чипсы, но никто не голоден. Они хотят пить. Куинн принесла одиннадцать литров фруктового пунша и три бутылки водки. Мы смешиваем напитки прямо в красных пластиковых стаканчиках. От моего у меня болит живот, с водкой всегда так, но я потягиваю его, стоя в сторонке и наблюдая, как танцуют остальные.

Я не хочу слишком много пить. Боюсь, что сделаю какую-нибудь глупость, например, появлюсь у двери Уэста и накричу на него.

Например, скажу ему, что, хотя я знаю, что у него нет времени на вечеринки, и он хочет отказаться от этой затеи. Я бы хотела, чтобы он был со мной сегодня вечером.

Чтобы я могла его ударить.

А потом, наверное, поцеловать.

Я бы с удовольствием выпила шесть шотов подряд, но это было бы глупо. И вот я здесь, медленно и осторожно потягиваю свой одинокий стаканчик пунша, как хорошая маленькая девочка, и когда Куинн пытается уговорить меня присоединиться к ней в танце, я просто улыбаюсь и говорю:

— Нет, спасибо, я просто постою и посмотрю.

Я буду смотреть, как Бриджит и Кришна смеются вместе в другом конце комнаты, мои друзья, которым официально не положено быть здесь, за исключением того, что они помогли нам с Куинн все устроить, и на самом деле это никого не волнует. Буду смотреть, как Куинн колышется, притворяясь медузой, потому что это ее назначенная тема танца. Буду следить за дверью, даже если он не придет. Я буду стоять здесь и смотреть, как моя жизнь проходит мимо меня, потому что я хорошая дочь, организатор вечеринок, трусливая трусиха, которая следует правилам. И судя по тому, как идут дела, это все, чем я когда-либо буду.

Мы покидаем разгромленную гостиную, надеваем куртки и шапки, наматываем шарфы и, спотыкаясь, выходим в пасмурную ночь. Температура выше нуля, снег густой и слякотный. Мы тащимся к полю для регби вдоль железнодорожных путей к месту за «Миннехан», которое мы с Куинн старательно расчистили ранее. Двенадцать метров свободной от снега дорожки, сверкающей параллельными линиями.

Вокруг уже толпятся люди, в основном друзья игроков, подружки, бойфренды. Когда мы достаем бутылки из рюкзаков и одноразовые стаканчики, чтобы выстроить их вдоль путей, толпа растет. У меня есть матерчатый конверт, полный денег. Я должна быть на контроле налички, но, когда Куинн опускается на колени рядом с рельсами и говорит:

— Давайте, девочки. Постройте их!

Я больше не хочу этого делать. Не хочу только наблюдать.

Я нахожу в толпе голову Кришны и подзываю его к себе.

— Ты отвечаешь за наличку, — говорю я, вкладывая ему в руку конверт.

— Только если ты сделаешь это бесплатно.

— Ладно. Ты можешь быть моим первым. — Я ловлю взгляд Куинн. — Я хочу участвовать в этом деле.