— Но это не так. Я — это фотографии. Фотографии — это я. Больше ничего нет. Я думаю о том парне, которого встретила, Скотте? Знаешь, почему я ему не звонила? Потому что мне интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы найти фотографии? Он еще не знает моего имени. Когда мы познакомились, он подумал, что я сказала «Кэрри», так что он думает, что меня зовут Кэрри, и это как... А что если бы это было так? Что если бы я была Кэрри Фиск? Тогда бы мне не пришлось волноваться: Как скоро он узнает? Что он подумает? Что он сделает?

— Если он осудит тебя за это, значит, он козел и тебе лучше не знать его.

— Это не... Это даже не только он, Уэст, это все. Все говорят: «Будьте осторожны с фотографиями. Интернет вечен. Не публикуйте пьяные снимки на Facebook. Мне может быть шестьдесят лет, а фотографии все еще будут в сети. Они могут быть там до конца моей жизни. Так что, даже если Скотту все равно, что если мы будем встречаться годами, обручимся, а потом его мама узнает? Или его отец, или его двоюродная бабушка, или кто угодно? Что если у него есть какой-нибудь извращенный кузен, который подрочит на мои фотографии и расскажет Скотту, понимаешь?

— Что если ты умрешь в результате несчастного случая на следующей неделе? Что если твой первенец заболеет лейкемией? Господи, Кэролайн, не делай это центром всей своей гребаной жизни!

Я слышу, как я звучу в наступившей тишине.

Взбешенно. Обвиняюще.

Я чувствую себя самым ничтожным существом. Хуже червяка. Что-то гнилое, отвратительное. Что-то разложилось во мне.

Я такой же плохой, как и все парни, о которых она беспокоится. Я дрочил, разговаривая с ней по телефону несколько часов назад и, если это не делает меня извращенцем и мудаком, то я не знаю, что может сделать.

Я просто ненавижу слушать, как она говорит об этом другом парне. Ненавижу, что ее надежда связана с чужим именем, ее будущее связано с чужим именем.

Стыд проникает в меня, горячий импульс, который заставляет меня злиться, что она молчит. Заставляет меня заполнить тишину еще большей глупостью.

— Это нормально, — говорю я ей. — Это сиськи и п*зда, ноги и задница — это не конец света, Кэр. Ты думаешь, что ты такая особенная, но в сети миллион кисок других девушек и большинство из них не стонут, что их жизнь кончена только потому, что какой-то случайный чувак получает удовольствие, глядя на них.

Снова тишина. В хорошем районе, где живет Кэролайн, все уже спят. Это заставляет меня чувствовать себя мерзко. Что она должна жить в этом месте, которое как раз такое, куда я хочу поместить Фрэнки. В окружении безопасности.

Что именно я здесь, сегодня, делаю его небезопасным.

Я рискую взглянуть на ее лицо. Она выглядит так, будто я дал ей пощечину.

Я и дал ей пощечину.

Хуже всего то, что у меня нет причин злиться на нее. Я не злюсь на нее — я просто злюсь в целом.

Я злюсь, что мир настолько отстойный, что это должно было случиться с ней, что она должна чувствовать себя так плохо из-за этого.

Я злюсь, что секс не может быть просто сексом, он должен быть и всем остальным — деньгами, властью, страданиями и удовольствием, смешанными вместе. Потому что я хочу ее, я злюсь на нее и это чертовски глупо.

Все. это. Глупо.

Я вздыхаю и встаю. Ухожу с крыши. Этот огромный дом, где Кэролайн провела всю свою жизнь, укрываясь от всего, что хоть вполовину хуже того, что сделал с ней ее бывший парень. Возможно, он тоже вырос в таком доме. Возможно, он разрушил весь ее мир, не задумываясь ни о чем.

Я возвращаюсь к Кэролайн.

— Мне жаль, — говорю я ей. — Это вышло... Мне просто жаль, хорошо?

Она качает головой и обхватывает руками свои ноги, отвернувшись от меня.

— Знаешь, я никогда не называла это так?

— Это?

— П*зда, —- говорит она, как будто это слово имеет неприятный вкус во рту. — П*зда. Щель. Сиськи. Член. Все эти слова — они никогда раньше не имели ко мне никакого отношения.

Она наклоняет голову ко мне, и я вижу ее глаза, полные слез.

— Я не хочу, чтобы они имели ко мне какое-то отношение.

Я сажусь в нескольких шагах от нее. Не уверен, что сказать ей.

— Есть так много вещей, которые я не уверена, что когда-нибудь смогу вернуть, — тихо говорит она. — Я имею в виду... Я понимаю, о чем ты говоришь. Понимаю, что жизнь не заканчивается из-за пары зернистых фотографий в интернете. Но отчасти это происходит, понимаешь? Потому что теперь все, что я видела, что люди говорили обо мне, есть во мне. У меня есть п*зда, я п*зда, я одета как шлюха, я и есть шлюха, я фригидная, я сука, мне хотят кончить на лицо — все эти грязные вещи, которые раньше ко мне не относились, теперь относятся. Они просто разъедают меня. Так что, если я что-то чувствую, если я хочу парня, если я.… если я становлюсь мокрой для парня, если я хочу, чтобы кто-то поцеловал меня — это уже преследует меня. И я ненавижу это.

— Ты хочешь, чтобы кто-нибудь тебя поцеловал? — спрашиваю я. — Это все теоретически или...

Ее руки плотнее обхватывают ноги.

— Это не теоретически.

— Скотт?

— Конечно, Скотт. То есть, может быть. Я только что встретила его. Но, что если да? Почему все должно быть испорчено еще до того, как все началось?

— Это не испорчено.

— Это кажется испорченным.

— Это отстой.

— Да.

Она рисует кончиком пальца круг на своей коленной чашечке.

— Я говорила с ним всего пару минут. Он мне понравился. Он легкий, понимаешь? И Куинн достала для меня его номер, но я просто не... Я не хочу думать о нем так. Я хочу, чтобы все эти слова и части тела не имели к нему никакого отношения. Кроме того, что они есть.

— Это практически неизбежно, если ты собираешься встречаться с парнем.

Она смотрит прямо на меня на секунду, затем обратно на крышу.

— Сегодня я уже начала чувствовать, что могу это сделать. Позвонить ему и пригласить на свидание после перерыва. Я думала... Но должна сказать, что ты вроде как разрушил всю эту идею, так что спасибо.

В ее голосе звучит улыбка. Небольшая, но она есть.

— Я понимаю, что был придурком, но не понимаю, что я испортил. Тебе придется это объяснить.

— Не думаю, что смогу это сделать. Ничего из этого. Я собираюсь стать монахиней.

— Это было бы пустой тратой времени, — теперь я вижу улыбку, хотя она все еще не смотрит на меня.

— Нет, теперь я вижу, что это единственный выход.

— Сестра Кэролайн, — говорю я. — Мученица интернет-порно.

Она поднимает голову. Я не могу отвести взгляд от блеска ее зубов, ее губ, потому что у меня возникает внезапная, ужасная, потрясающая идея, и я концентрирую все свое внимание на том, чтобы она не вырвалась у меня изо рта.

Я могу поцеловать тебя.

Вот что я пытаюсь не сказать.

Я могу заставить тебя забыть все эти гребаные фотографии.

Я мог бы заставить тебя чувствовать себя хорошо, стереть весь этот стыд, показать тебе, что должно происходить в твоей голове, когда ты с парнем.

Я могу. Я.

— Он тебе очень нравится, — говорю я вместо этого. Потому что она уже сделала свой выбор и я — не он. Я даже не вариант.

— Он веселый.

— Веселый — это немного простовато.

— Нет, не надо. Не придирайся к нему. Он замечательный. Или он может быть замечательным. Похоже, что может.

— Жаль, что он такой уродливый.

— Нет, он еще и горячий. Куинн так сказала.

— Куинн любит девушек.

— Куинн би.

— Серьезно?

— Ты не знал об этом?

Я покачал головой.

— Ну, она би. И она думает, что Скотт горяч.

— Значит, ты пригласишь его на свидание, а потом сразу окунешься в это и поцелуешь его. Посмотришь, что будет.

Я наблюдаю за ней, когда говорю это, потому что, какой бы ни была ее реакция, я собираюсь запомнить ее. Я буду использовать это, чтобы напоминать себе, когда мне понадобится напоминание.

Она не моя. Я не могу получить ее. Это окончательно.

— Я так и сделаю, — говорит она. — Это отличная идея.