То, как он двигается, почти больше, чем я могу выдержать. Его ленивая грация. Его компетентность.

Его руки попадают в поле зрения, когда он снимает одну миску с подставки и ставит другую. Он наклоняется, и я вижу его кепку и шею, его лицо в профиль, джинсы, обтягивающие согнутую ногу.

Я могу рассматривать его по частям. Все они хороши, но они не заставляют меня покрываться нервным потом, как это было вчера вечером, когда пришло время идти домой, и он проводил меня до задней двери, подпер рукой косяк и сказал кое-что, что заставило его улыбнуться мне и наклониться. Я не знаю, что он сказал. Я не слышала его, потому что из-за того, как он держал руку, рукав его рубашки задрался, обнажив бицепс — четкий изгиб упругих мышц. Я провалилась в червоточину бицепсов, а потом совершила грубую ошибку, засмотревшись на его рот, форму губ и скул, подбородок и глаза. Я забыла слушать его.

Я забыла дышать или существовать вне лица Уэста.

Да. Такое может случиться, и когда это происходит, это действительно плохо. Ему пришлось щелкнуть пальцами перед моим носом, чтобы пробудить меня. От этого я вздрогнула, отступила назад и чуть не упала. Уэст только снисходительно улыбнулся.

— Напиши мне, когда придешь домой, — сказал он, и я ответила что-то похожее на «Угу».

Думаю, он привык, что я безнадежна рядом с ним. Мы оба просто притворяемся, что это не так. Это вроде как работает.

Мы вроде как работаем.

Я прихожу в пекарню два или три вечера в неделю — почти каждую смену, когда он работает, я здесь. Бессонница сделала меня своей сучкой, но это не так важно, когда я могу проводить время с Уэстом и заниматься в своем маленьком уголке. Я дремлю после занятий. Я превращаюсь в ночное существо. Но все в порядке. Думаю, я лучше буду Беллой Свон, тусующейся в доме Калленов, чем, ну, знаете, школьной Беллой — злобной и защищающейся, расхаживающей по школе Форкс, уверенной, что все ее ненавидят.

Мужчины в моей голове молчат, когда я в пекарне. Думаю, если бы они меня обзывали, Уэст бы на них зыркнул и сказал, чтобы они заткнулись. Если бы они были настоящими, я имею в виду. Но это не так.

Телефон Уэста все еще жужжит, вибрируя и отрываясь от края столешницы. Я тыкаю пальцем и задвигаю его обратно в безопасное место.

— Парень из теста, — говорю я громко, потому что при работающем миксере трудно расслышать. — Твой телефон.

— Что?

— Твой телефон.

Я показываю пальцем, и он наконец понимает. Он подходит и берет его с металлической столешницы рядом со мной.

Он уморительно смешной, когда хочет быть смешным, очень умный, открытый и дразнящий, а потом вдруг я переступаю какую-то невидимую черту, и он становится роботом. Или слишком напряженным, жалующимся на то, что все полная чушь, как в тот первый вечер, когда я пришла сюда.

Он уходит с телефоном в переднюю часть пекарни, где я не смогу услышать его разговор.

Я возвращаюсь к своей латыни, хотя мне трудно сосредоточиться, зная, что через десять или пятнадцать минут кто-то появится в дверях переулка. Уэст встретит его там, расположив свое тело так, чтобы я не могла видеть, с кем он разговаривает, бормоча этим низким голосом, который делает его похожим на простого парня, бездельника. Его плечи ссутулятся. А руки то и дело будут высовываться из карманов, подгоняемые его успокаивающим, не угрожающим голосом.

Я стараюсь не смотреть. Только так мы можем быть друзьями — или не друзьями, я не знаю, кто мы.

Но он единственный человек в моей жизни, который не относится ко мне безразлично, не относится как ко всем.

Он спрашивает:

— Как дела? — когда я вхожу в дверь и я говорю ему правду, но после этого все. Мы больше не говорим об этом.

Забившись в свой уголок в пекарне, в течение нескольких часов, два или три вечера в неделю я чувствую себя самой собой.

Когда он возвращается, то запрыгивает на ближайший стол напротив меня и говорит:

— Что это, латынь?

— Да. У меня завтра контрольная работа.

— Нужна помощь с глаголами?

— Нет, я в порядке.

— Ты останешься надолго, чтобы я научил тебя всем тонкостям глазирования кексов?

— Наверное, нет. Мне нужно написать доклад по Праву, а я не взяла с собой ноутбук.

— А стоило бы. Мне нравится, когда ты пишешь здесь.

Мне тоже.

Он молчит, когда мне нужно, а когда я хочу отдохнуть, он учит меня какому-нибудь хлебному делу. Если я читаю ему свой черновик вслух, он предложит какое-нибудь изменение, которое кажется незначительным, но в итоге всегда делает текст более лаконичным, а аргументы более сильными.

Уэст умный. Безумно умный. Я и понятия не имела — единственный раз, когда у меня был с ним совместный урок, он не разговаривал.

Возможно, он, на самом деле, умнее меня.

— Тогда на следующей неделе, — говорит он. — Во вторник ты узнаешь секреты глазури.

Я улыбаюсь. Мне кажется, ему нравится учить меня чему-то почти так же, как ему нравилось учить это самому. Он почти ненасытно любопытен. Неважно, какое домашнее задание я делаю, в конце концов он задаст мне пятьдесят вопросов об этом.

— Звучит неплохо. Ты работаешь в ресторане в эти выходные?

— Да. А у тебя какие планы?

Я хочу потусоваться с тобой. Приходи в воскресенье, посмотрим глупое ТВ шоу.

Пойдем в бар.

Пойдем поужинаем в Айова-Сити.

Иногда я придумываю себе жизнь, в которой я могу быть с Уэстом не только друзьями. Жизнь, в которой мы можем проводить время где-нибудь еще, кроме пекарни.

А потом я мысленно щипаю себя, потому что нет, я хочу меньше скандалов, а не больше.

— Бриджит пытается уговорить меня пойти на вечеринку завтра вечером.

— Где?

— Где-то с кучей футболистов.

— О, в Бурбон Хаус?

— Да, ты идешь?

— Я буду на работе.

— А после того, как освободишься?

Он улыбается.

— Не-а. Но тебе стоит пойти.

Когда Бриджит предложила это, идея наполнила меня паникой. Скопление тел, все эти лица, которые я должна буду изучить на предмет признаков осуждения, жалости, отвращения. Я не могу веселиться, когда я так занята тем, что слежу за своим поведением, выбираю подходящую одежду, наклеиваю на лицо улыбку и смотрю, смотрю, смотрю, пока мужчины в моей голове говорят мне, что я выгляжу как шлюха и мне нужно уже кого-то выбрать. А затем отвести его наверх и дать ему пососать мои сиськи, потому что это все, на что способна такая шлюха, как я.

Бриджит считает, что мне нужно больше гулять, вернуть свою жизнь. Иначе Нейт победит.

Я понимаю ее точку зрения. Но я не могу заставить себя захотеть.

Я смотрю на рифленые подошвы ботинок Уэста, раскачивающиеся в нескольких метрах от моего лица. На то, как выглядят его костяшки пальцев, сложенные на краю стола. На сгиб его локтя.

Если бы Уэст собирался на вечеринку, я бы захотела.

— Возможно.

— Сделай что-нибудь веселое, — говорит он. — Напейся, потанцуй немного. Может быть, ты даже встретишь кого-нибудь, с кем стоит проводить ночи, чтобы ты не торчала здесь, постоянно домогаясь меня.

Он ухмыляется, когда говорит это. «Шучу, Кэр», — говорит эта ухмылка. «Мы оба знаем, что ты слишком долбанутая на всю голову, чтобы с кем-то встречаться».

Не успеваю я перевести дух, как он спрыгивает вниз и направляется к раковине, где наполняет ведро мыльной водой, чтобы вытереть столешницы.

Я смотрю на свой учебник латыни, в котором действительно есть глаголы и моргаю от жжения в глазах.

Video, videre, vidi, visus. Видеть.

Cognosco, cognoscere, cognovi, cognotus. Понимать.

Maneo, manere, mansi, mansurus. Оставаться.

Я вижу, что он делает. Время от времени Уэст бросает какой-нибудь полушутливый комментарий, чтобы напомнить мне, что я не его девушка. Он улыбается, когда говорит мне что-то, что означает: «Ты не важна для меня. Мы не друзья».

Он притягивает меня ближе одной рукой, а другой бьет воображаемым кулаком по моему лицу.

Я знаю, почему он это делает. Он не хочет, чтобы я подходила ближе.