Бывший СССР и Европу за эти годы я исколесил вдоль и поперек, бывал во многих Азиях и Африках. А в Америках, Австралии и Океании просто бывал в качестве туриста.

Поэтому чего мне волноваться. У меня даже не было особого интереса к Европе доиндустриальной эры. Единственное, что мне очень хотелось посмотреть, так это девственный домигрантский Париж, когда он был еще настоящим французским городом.

А всё остальное так, увижу хорошо, не увижу тоже неплохо. Иван Васильевич в Европе то же бывал, немного правда по-другому, с ружьем на плече, но волнения от предстоящего вояжа он не испытывал.

А вот мои камердинеры явно волновались, особенно самый молодой, Герасим. Он и краснел, и бледнел, а пару раз казалось, что вот-вот упадет в обморок.

За ужином Иван Тимофеевич попросил на время дороги отдать ему на обучение Прохора, естественно я такое «щедрое» предложение принял.

Угомонились всё ближе к полуночи. А мне предстояла еще одна почти бессонная ночь, надо было все возникшие на мызе мысли собрать и кучу и внятно изложить на бумаге.

Прохор поделился со мной еще одним наблюдением. На царской мызе иногда бывали большие хлебные отходы и их отдавали коровам. Так вот он заметил, что от этого повышались удои, особенно когда был белый пшеничный хлеб.

У нас в доме то же были хлебные отходы и то же было много пшеничных. Все они резались. Сушились и кому-то продавались за очень умеренную, можно сказать смешную, цену. Просто это был один из семейных «тараканов», один из представителей княжеского рода когда-то в ссылке выжил только благодаря заготовленным с осени сухарям. И своим детям завещал хлеб ни когда не выбрасывать, а сушить на сухари.

Я распорядился что бы хлебные сухари привозились на мызу, а Емельяну велел размачивать их и кормить дойных коров, четко все фиксируя.

Вообще на Нарвской мызе я решил развивать производство молока, племенное дело в этой области и пока коневодство. Со своими татарами я не успел толком, но велел бурмистру это дело то же развивать.

Совершенно отдельной песней были рыбные промыслы, которые велись моими мужиками на Балтике. Лужская и Нарвская губа, где они промышляли в 19-ом веке были богаты лососем, сигом, форелью, камбалой, корюшкой и салакой. Эти места поистине кормили столицу империи. Я решил это дело потихоньку подгрести под себя. Но для этого надо создать соответствующую инфраструктуру и начать надо было с расширения своих владений. Написав об этом сестре, я попросил её провести разведку боем и попытаться провести переговоры с окрестными помещиками.

Свою писанину я закончил опять под утро и сразу же заснул как только сел в карету, даже не слышал команды «трогай!».

Ехали мы через Нарву, Дерпт, Ригу, Митаву и Поланген на прусский Мемель, без малого семьсот верст.

Первая большая остановка была в Дерпте, затем в Риге и финишный бросок до Мемеля, первого города Прусского королевства.

Прибалтика 19-ого века близко не лежала ни к советской, ни к постсоветской. По большому счету ничего интересного, достаточно нищая и забитая окраина империи. Представляю, что здесь было во времена Петра Алексеевича, когда все эти места хорошо потрепали во времена Северной войны. Недаром русские местных презрительно называли чухонцами.

Одно правда сразу бросалось в глаза, тут было все-таки почище чем в России, особенно в маленьких городках.

Пруссию мы пролетели практически без остановок только в Берлине переночевали. А так летели почти как русские фельдегеря. Германское чудо еще в будущем и пока здесь смотреть нечего. Вернее в Европе с моей точки зрения есть места поинтереснее. Конечно будущий знаменитый немецкий орднунг явственно просматривался везде и уже была видна нарождающаяся германская мощь, особенно в Рейнской провинции.

Мое равнодушие к Европе и удивительное её знание произвело похоже сильное впечатление на отставного капитана. Он даже пару раз не смог скрыть своего удивления.

Виды северо-восточной Франции были великолепны, здесь еще не было видимых признаков надвигающейся индустриализации, которые в той же Рейнской провинции уже кое-где существенно портили пейзаж, раны революции и войн за десять лет с небольшим почти затянулись, а сохранившаяся средневековая архитектура была местами потрясающе изумительной.

А потом мы приехали в Париж. Вот это было разочарование.

Я в Париже был много раз, перед своей первой поездкой перечитал много книг и пересмотрел много фильмов о французской столице, в том числе «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, конца 18-ого века и хорошо запомнил его восторги. Самое интересное что многие парижские чмоки-чмоки сохранились и через двести лет.

Но сейчас я увидел именно тот Париж, который был описан этим великим русским историком.

Как и Карамзин мы въехали в Париж по Версальской дороге, предварительно посетив сам Версаль, который меня не впечатлил. Он в 21-ом веке будет смотреться намного лучше, чище и ухоженнее.

А вот въезд в Париж был именно таким как описал его Карамзин: «Париж покажется вам великолепнейшим городом, когда вы въедете…», ну и дальше по списку. «Через обширный бархатный луг въезжаете в поля Елисейские…».

Елисейские поля очень даже ничего, Лувр после будущих реконструкций Парижа будет смотреться куда лучше, естественно нет Эйфелевой башни, но зато еще есть Тюильри, — дворец французских королей в центре Парижа, составлявший единое целое с Лувром. Его сожгут почти через пятьдесят лет, а может не сожгут. В принципе я должен дожить и узнать его судьбу.

Красоты Парижа на этом естественно не закончились, но я уже не хотел на них смотреть. Я ужеувидел описанный Карамзиным ужас Парижа, тот который начнет уничтожать будущий Наполеон Третий. Вот бы критиков его реконструкции перенести сюда, что бы они это увидели.

Теснота, особенно на улочках острова Сити и квартала Арси, где люди почти в буквальном смысле ходят и живут на головах друг у друга, грязь, некоторые улочки чуть ли метр шириной, есть большие районы, где кругом один камень. А вонь!

И мне сразу вспомнились эпитеты Карамзина: Париж самый великолепный и самый гадкий, самый благовонный и самый вонючий город.

Засилия лиц опреденного происхождения и вида пока еще нет, но их уже много, реально много. И это конечно все равно Париж! Но лично мне такое не надо.

В итоге в Париже мы задержались всего на день, при том не в самом, а в какой-то маленькой деревеньке в стороне от Версальской дороги, где было чисто, уютно, просторно и пахло какими-то цветами.

Оказалось, что в Париже делать мне было нечего. Матушка неделю назад укатила на туманный остров. Рекомендации месье Ланжерона пока не потребовались, во время коротких остановок мы устраивали спарринги между собой и нанимать учителя фехтования на несколько часов было совершенно бессмысленным.

Я в обеих своих ипостасях неплохо владел языками, можно даже сказать почти в совершенстве. Молодой князь естественно говорил на французском не хуже чем на русском и прилично говорил и читал на немецком. В России сейчас язык науки еще немецкий.

А у господина-товарища дальнобойщика еще со школьной скамьи были неплохие отношения с английским. Так что я надеялся, что проблем с языками у меня не будет, что и подтвердилось, с немцами я свободно разговаривал и не один француз не заподозрил во мне иностранца.

Иван Васильевич неплохо владел французским и немецким и всю дорогу обучал Прохора грамоте, счету и языкам. А камердинер Петр немного говорил на французском.

5-ого октября я был в Лондоне. Пятое это по нашему календарю, но мы теперь в Европе и здесь не пятое, а семнадцатое.

Лондон 1826-ого года то же не сильно похож на знакомый мне город 21-ого века. Но это уже намного ближе, хотя из очень знакомого и знакового почти ничего еще нет. Кроме пожалуй Собора Святого Павла, Тауэра, Букингемского дворца и Трафальгарской площади. Да и то дворец будут достраивать и перестраивать, площадь только-только появилась, на ней еще нет колонны Нельсона. Вестминстерский дворец еще не сгорел и соответственно нет знаменитого Биг-Бена, нет мостов, которые вот-вот начнут перестраивать и строить новые весь 19-ый век, нет еще и Альберт-холла.