"Принято. Боевой состав сократился до 5 процентов."

— Быстро. Активировать полную синхронизацию.

Огромнейший, безмерный для обычного человека поток информации, обычно существующий где-то параллельно, но так, чтобы до него можно было "дотянуться рукой" рванулся в мое сознание. Полное сращение с Гениусом. Наши сознания теперь едины.

— Визуальный контакт. — проговорил для самого себя, уже уничтожая лучом плазмы ряд врагов.

Мое силовое поле вибрировало, как рассинхронизированный двигатель жидкостного генератора.

Вжж.

Что-то прожгло руку в районе бицепса, в мгновение она отказала. В следующее заработала вновь.

— Зафиксирован импульс суперпозиционной энергии. Поражение нейросети 1 %. Исправлено. Поиск решения исправления уязвимости. — снова говорю сам с собой. Но так мне спокойнее.

Я уже режу толпами врагов с помощью заклинания "луч ярости", у них есть, хоть и слабая, но защита. Напирают. Из-за спины вынырнул плазменный гранатомёт с огромной скоростью отправлял гораздо более мощный, чем в природе, вариант шаровой молнии в толпы врагов. Вспышки звёзд залили территорию парка за один сердечный удар. Теперь из живых здесь только древо и я.

— Головной офис. Выполняется эвакуация под землю. Отвод врагов. В сторону.

Вжж. — пробило грудь в районе сердца. Дискомфорт сразу же исчез. Бой продолжился.

— Рекомендуется отвести атаку в сторону.

Одним лучом поливаю за собой, другим впереди. Такой плотный поток врагов.

— Количество врага сокращено ещё на 1 %. Очень мало.

И плохо. Если давят — либо уверены в своей победе, либо альтернативы излишни и фатальны. Что так и есть.

Крылья из света подталкивают меня вперёд, но лететь сейчас — смерти подобно, потому они только ускоряют бег.

Вжж. — пришел вновь запоздалый звук.

Заряд попал в крыло, схлопнулись оба, так как это одна энергетическая структура. Удержал равновесия, бегу дальше, отращиваю новые крылья.

— Вычисление вражеского ликвидатора успешно. Индентификация. Измененный человек. Эволюция около эльфийская. Личность установлена. Потртфеллер Орчер младший. Тупое имя.

Кажется я достаточно далеко отбежал, километров 40.

Вжж. — пробило позвоночник между лопаток.

Враги навалились кучей.

— Выжигание.

Вокруг вспыхнул ослепительный свет, обходящий меня, словно вода. Хватило пространства, чтобы вскочить.

Прямо напротив из руки Орчера уже выходит сама смерть. Вспышка.

— Отец, я убил его. — Проговорил тот в микрофон на вороте экзоскелета, открыв забрало.

— Критические повреждения нейросети и головного мозга.

Если бы я сейчас увидел лицо врага, то там бы была маска ужаса.

Вжж. Вжж.

Общие критические повреждения. Реактор "белая дыра запущен на…"

Вжж. Вжж.

— Системы перегреты. Охлаждение. — Раздался грубый механический голос из экзоскелета Орчера.

— Когда ты сдохнешь!

В мозг поступают строчки кода.

"Реактор "белая дыра" активирован"

"Множественные повреждения нейроного кружева. Перенаправление систем на восстановление. Критическая утечка энергии."

"Внимание! Реактор "черная дыра", критическая дестабилизация!"

"Нейронное кружево восстано…"

"Критический уровень энергии"

Все потухло. Наступили блаженные мгновения тишины. Пропало время. Пропало пространство. Пропал ли я? На этом мысли завершились.

Виктория с ужасом наблюдала весь бой, а когда Орчер добил ее возлюбленного, произошла сначала вспышка, а потом, с растянутым во времени хлопком, как показывали камеры рядом расположенных зданий, все начало засасываться в километровый шар. Он то увеличивался бетонным мусором, автомобилями, то сжимался. На одной из флуктуаций, как показывал, уже только спутник, шар рухнул и провалился наполовину под землю.

Окружающее пространство, вся земля все ещё стремилась к нему, но оседали на нем лишь грязью и мусором. Когда этот процесс завершится знает лишь сама вселенная, с ее скрытыми от обычного взора законами физики.

Лайк и подписку, господа, прогресс произведения 2/5 объема книги.

Глава 12

Том второй.

"Магия тишины".

глава 12 "Покой".

— Здравствуйте, милые мои, тихие собеседники. Теперь я Ваш новый смотрящий. Здравствуй, папка, здравствуй мама. Вы покинули меня, но ушли не слишком далеко.

Я говорил, так как меня учил папа — потомственный гробовщик, место которого занял его единственный сын. Наша вымирающая деревенька, из-за малого количества съестных ресурсов, расселяющаяся в более благополучные, осталась даже без того, кто должен был присматривать за благополучием люда, единственного священника, такого же потомственного, но уже слишком старого, чтобы содержать жену и тем более детей. Священник, нарушивший главную заповедь: плодитесь и размножайтесь. В детях наше будущее. Правда, и мне теперь невестку искать негде, остались одни старики, а те, что чуть моложе — отослали своих детей к другим поселениям.

Работы не то, чтобы много, но раз в год — два из нашей пятидесятидомовой деревни кого-нибудь приходилось хоронить. Люди вечно не живут.

Иногда спрашиваю себя, почему не уехал с другими молодыми. И всегда приходил к ответу — родители бы без меня долго не протянули. Но и со мной тоже не получилось. Пришла горячка, все слегли. И только мои померли. И ничего не поделать.

Была, конечно еще одна причина, почему я здесь. Жухлая трава на парном холмике шелохнулась, ветер клал ее то вправо то влево, будто они и там пытались обняться. Будто ощущаю их слова: “Так получилось, сына. Бывает”. Без сожаления. Мертвые ни о чём не жалеют. Но мы с папой, имели дар, передающийся из поколения в поколение, почему то только первенцу. Чувствовать мысли мертвых. Остаточные эманации разума. Будто их мысли застывали на самом счастливом моменте жизни. Такое неживое счастье. И мы с папой их всегда слышали. Слышали чувства мертвецов. Но, папа не давал с ним работать:

“- Малик, так надо, лучше помогай мамке на поле. Иначе станешь таким же мрачным, и нелюдимым как я. Такова уж доля наша, которую мы выбрали. Мы слышим мёртвых, коли долго приходится с ними работать. В тишине слышно даже их. Помнишь, как ты десяток лет назад с бабушкой разговаривал, когда она уже в гробу лежала? Напугал здорово деревенских. Чуть друзей не лишился. Да и те скоро по соседям в Частокол и Холмик разбегутся, что поближе к нам. А тебе еще жену искать. Идти тебе надо с ними, нет здесь житья. А мы сколько-нибудь протянем. Ничей век не вечен. Но когда я помру, тогда и займешь мое место, коли здесь будешь. Но не думай оставаться здесь жить, как только придет очередная весна — тогда и иди. В нашей деревне и старосты то уже нет. А в других, есть налог на урожай, для тех, кто за всем следит, для старосты в том числе. Дают землю, на посев что есть и облагораживаешь ее. Запомнил это, хорошо? И никогда не пререкайся со старостой и кто выше — прогонят.

— Хорошо, пап.”

— Да, пап, так ты мне всё и говорил. Что ж. Вечно здесь не простоишь. Пойду гляну каморку в старом склепе, в которой ты обитал временами. Заодно посмотрю записи, какие цветы кому на могилы класть.

Это являлось гордостью нашей семьи. Грамотность. Считай, единственная семья после старосты грамотная была.

А могилок-то много, прямо-таки столько же, сколько и деревьев. Старое кладбище. Никогда об этом не задумывался. У кого кресты, у кого камни. Камни у тех, кого люд боялся при жизни. Боялся, что после смерти восстанут. Глупости какие. Мертвые могут говорить, но не восставать. О первом я никому, конечно же, не скажу. У тёти Аксении земля провалилась. Гроб, значит, сгнил уже.

— Да… — зашелестел ветер.

— Подсыплю, тётя Аксения, и цветочков свежих положу, и живых посажу, как вы любили.