– Да. Я и то с трудом выдержал. А вы сами не водите?
– Нет.
– Но у вас ведь была машина? – спросил Коновалов. – Я заметил в квартире чехлы для сидений. Лежали в коридоре.
– Да, была… у мужа. Первый «гольф». Он не вылезал из сервиса.
– И что же, он возил вас на работу?
– Нет, конечно. Но мне недалеко было. Я пешком ходила. К тому же нам в разное время. Он выходил позже.
– Понятно. И он не учил вас водить?
– Нет, – замотала головой Лена. – Да я и боялась. У меня, знаете, реакция не очень, и дорог не знаю. Как-то пробовала, ещё до свадьбы, но потом он сказал: хватит, а то все столбы на дороге соберёшь.
Коновалов пожал плечами.
– Ну что ж, если у вас не было уверенности, то рисковать действительно не стоило. Хотя… с другой стороны, я думаю, что ещё не всё потеряно. Всё зависит от того, как учить. А вас, вероятно, нечасто хвалили. Я прав?
– Правы, – улыбнулась Лена, – «хвалили» – это антоним. Муж на похвалы был скуп.
Коновалов хотел сказать, что легко догадался об этом по увиденной утром мрачной физиономии, но потом решил лишний раз не расстраивать девушку, напоминая неприятную сцену.
– Да. Как странно… почему мне кажется, что я всё знаю о вас, Лена? – сказал он вместо этого.
Очевидно, ответа на этот вопрос не предполагалось, поэтому она слегка улыбнулась, не зная, как правильно реагировать. Он хочет поддержать её, попавшую в дурацкую, унизительную ситуацию. И она была благодарна ему за это.
Коновалов собрал пустые тарелки, отнёс их в раковину и принялся разливать чай. Он видел, что она стесняется его и чувствует себя неловко, словно неожиданно навязалась ему на голову и теперь не знает, как вести себя. Хотя он всячески старался сделать вид, что ничего особенного не происходит. Очевидно, плохо старался, думал он, потому что и сам чувствовал, что происходит что-то особенное, никак не вписывающееся в его прежнюю жизнь и неизвестно что обещающее в будущем.
– Вам с сахаром?
– Нет, – ответила она, – я пью несладкий.
– Вот видите! – отозвался он. – Я был готов дать руку на отсечение, что вы ответите «нет». Я сам не выношу сладкий чай, поэтому был уверен, что и вы…
– Разумно ли при вашей профессии так разбрасываться руками? – засмеялась Лена. – Тем более по столь пустяшному поводу. Из-за какого-то чая.
Коновалов состроил притворно серьёзную мину.
– Я был уверен, что вы не подведёте меня. И не ошибся.
«Какой он, в сущности, добрый. А внешность громилы». – Лена вздохнула. После еды и горячего чая её снова потянуло в сон, глаза ужасно слипались, и в голове шумело.
Он опять внимательно посмотрел на неё. Совсем девчонка. Одинокая и испуганная. Вовсе не похожая на замужнюю женщину, прожившую почти пять лет в браке, судя по всему, неудачному и тягостному. Она не выглядела недовольной и разочарованной, только растерянной и усталой.
– Вам надо лечь, Лена. И выспаться. Вы очень бледная. И вот ещё что… Конечно, легко советовать, но постарайтесь ни о чём не думать. Хотя бы до завтра.
Она печально кивнула.
– Именно такой совет я дала себе, пока ждала вас в комнате. Да и сил у меня на это, если честно, никаких…
Смешные лохматые ресницы слегка подрагивали, опускаясь под собственной тяжестью, а тонкие пальцы теребили на шее коротенькую цепочку с крестиком. Он с трудом отвёл от него глаза, от этого крошечного крестика между тонких ключиц.
– Вот и отлично, – кивнул он наконец. – В таком случае, я буду спокоен за вас. Пойдёмте, провожу. И покажу вам ванную.
* * *
Солнце пролезло сквозь шторы, и лучи падали на подушку, щекоча ей нос. Лена открыла глаза и чихнула. В лучах танцевали пылинки, и мягкие тени ложились на стены.
Она блаженно потянулась и снова прикрыла глаза. За окном гудели машины, но вроде бы не так, как обычно, и вообще весь фон казался непривычным, особенным. Что-то было не так.
Сразу обрывки картинки срастаться не хотели, Лене пришлось сделать усилие… сосредоточиться, собрать мысли.
И тут… она всё вспомнила. Горячая волна жарко обдала ей щёки, и дышать стало тесно.
«Этого не может быть…»
В голове пронеслась вереница кадров: голый мужчина на лестнице, дождь, искажённое лицо мужа, разверстые сумки, таксист, отъезжающий от чужого подъезда…
Она резко села и спустила ноги с кровати. Вова заворочался, вылез из-под одеяла и звонко, с оттяжкой зевнул.
– Вот это да, – сказала Лена, и Вова пододвинулся ближе, пытаясь затолкать свою огромную голову ей под локоть. Она обняла его за шею и повторила тихо:
– Вот это да.
Вова поднял на хозяйку глаза, ожидая продолжения. Ситуация его нисколько не беспокоила, даже вполне устраивала: хозяйка находилась рядом, и это было для него самое главное, а все остальные существовали постольку-поскольку, – он был рад пообщаться с каждым и моментально забывал о его существовании, едва за ним закрывалась дверь.
– Ну что ты смотришь? Сказать мне абсолютно нечего, – она почесала собаку за ухом. – Нечего, понимаешь? Кроме того, что дома у нас с тобой теперь нет. Остаётся податься в ночлежку, а вещи сдать в камеру хранения. Так что будешь сопровождать меня на работу. Как тебе такая мысль?
Видимо, идея Вове понравилась, потому что он извернулся и потёрся лбом о её руку. Пёс любил Лену с неистовой преданностью, явно тоскуя и теряя аппетит в её отсутствие и демонстрируя абсолютное детское счастье, когда она возвращалась домой.
– Да я знаю, что ты не в претензии. Только вот мне-то что делать? Куда нам с тобой деваться? И вообще, как теперь жить…
Ещё мало что понимая в происходящем, Лена слезла с кровати и, пересев в кресло, глубоко задумалась. Вова пристроился в ногах.
«Зарплата как раз в понедельник. Если всё отдать за жильё, ничего не останется. Хотя… можно, наверное, занять денег и снять какую-нибудь комнату. Да, это, пожалуй, мысль. Только где её искать, эту комнату? По газете, что ли… Риэлторы запросят кучу денег. А вдруг ещё потребуют заплатить за несколько месяцев вперёд? Тогда не хватит. Ещё ведь жить на что-то надо.
Может, посоветоваться со Светкой? О-о-х, как не хочется всё это рассказывать. Идиотская, унизительная история. Какая-то киношная и попахивает дурным вкусом. Светка добрая, но очень любит подробности, а мне сейчас это жевать – хуже смерти. Да и маме рано или поздно придётся всё выложить. Но вот маме уж точно без подробностей, а то я такое выслушаю! Я знала… я предупреждала… и всё такое прочее. Уж не говоря про Николая Иваныча. Он Серёжу вообще едва терпел. Называл вертопрахом».
Почему именно вертопрахом, отчим не объяснял. Просто хмурился и недовольно махал рукой.
В понимании Лены муж был человеком серьёзным и сосредоточенным, хотя, конечно, довольно эгоистичным и очень замкнутым. В свою жизнь он её не впускал, и она никогда толком не знала, чем он занимается и о чём думает. Лениными делами муж тоже особенно не интересовался. В самом начале их семейной жизни она пыталась с ним как-то сблизиться, задавала вопросы, но, всякий раз натыкалась на глухую стену молчания, так что вскоре спрашивать о чём-либо перестала, и сама редко делилась своими проблемами, чувствуя, что это его совершенно не интересует.
Вова подбежал к двери и издал призывный звук.
– Всё ясно. Сейчас, погоди, вот умоюсь и выведу.
Лена открыла дверь комнаты и сделала шаг в коридор. Под ногами что-то звякнуло. Она нагнулась.
На полулежали ключи и записка. Она взяла её в руки. Размашистым почерком было написано: «Лена, оставил запасные ключи. Осваивайтесь. Холодильник в вашем распоряжении. Кстати, буду признателен, если что-нибудь сварганите. Появлюсь после четырёх». Далее следовал росчерк.
Старательно заперев дверь, Лена спустилась на лифте. Девятый этаж, высоко. Высокие этажи она не очень любила, всегда мечтала пожить на втором. Но до сих пор ниже пятого никак не получалось.
В оконце консьержки горел свет. Когда они вчера приехали, там было темно и никого не было. Едва она отошла от лифта, оконце приотворилось, и оттуда показалась голова седой, похожей на облетевший одуванчик старушенции. Волосы её были увязаны в жиденький пучок, а на кончике носа в лучших традициях едва держались огромные очки с перевязанной дужкой.
