Следующие пять часов Молли только и делала, что носила из кухни тазы с горячей водой, сливала грязную воду в канаву во дворе и вновь наполняла тазы из котлов, стоявших на кухонной плите. Три монахини, работавшие в этой палате, методично переходили от койки к койке, пока все раненые не были вымыты, а грязная, кишащая вшами одежда — снята и отправлена в стирку, если ее еще было можно отстирать, или сожжена вместе с грязными бинтами, уже не годными для повторного использования.

Сара, которую оставили во дворе с ходячими ранеными, тем временем закончила раздавать еду и вместе с сестрой Мари-Поль стала ходить от одного солдата к другому с большим кувшином воды и стаканом, чтобы напоить всех по очереди. Когда их начали распределять по палатам, Сара записывала номер палаты напротив каждого имени. Постепенно очередь солдат уменьшалась. Некоторые, несмотря на холод, заснули прямо там, где сидели, не в силах больше бороться со смертельной усталостью.

Было уже раннее утро, когда девушки наконец улеглись спать — после предупреждения сестры Сен-Бруно, что завтра она поднимет их на смену в шесть.

— Всего три часа, — простонала Сара, снимая испачканный передник и измятый чепец, вешая одежду на спинку стула и измученно опускаясь на кровать.

— Что ж, не будем терять ни минуты, — сказала Молли и погасила свет. Обе лежали в темноте, думая о прошедшем дне, но уже через несколько мгновений провалились в глубокий сон — а еще через несколько мгновений сестра Сен-Бруно опять разбудила их: впереди ждал новый день.

Суббота, 9 октября

Прошлую ночь мы почти не спали, потому что прибыла партия раненых, и мы не ложились почти до трех часов ночи! Когда мы уже с шести утра вышли на дежурство, я думала, глаза разлепить не смогу. С утра пришлось переделать кучу дел еще до того, как нас отпустили на кухню позавтракать. Мы с мисс Сарой работаем в разных палатах, поэтому нам было о чем рассказать друг другу. Саре ее палата, кажется, не очень-то по душе — там за главную сестра Бернадетт, та самая, которая прикрикнула на нее вчера вечером. На мое счастье, мне не привыкать заправлять постели и убирать, так что для меня эта работа совсем не трудная, хотя нам не помешала бы новая щетка, да и веник заодно! Некоторые раненые совсем плохи, а другие ничего, веселые такие. Всё расспрашивали, кто я и откуда. Один спросил, не собираюсь ли я стать монахиней, и я ответила, что навряд ли, а он тогда засмеялся и сказал — вот и хорошо, пусть будет побольше красивых девушек, когда они вернутся домой после войны. Когда он это сказал, я не знала, куда глаза девать, а он засмеялся, подмигнул мне и сказал — мол, я и сама должна знать, что я красивая. Я сказала — да ну вас, и мы оба засмеялись, но тут сестра Элоиза, та, что главная в нашей палате, отругала меня за то, что трачу время на болтовню. Хорошо еще, что она толком не понимает по-английски!

10

С шести утра обе девушки вышли на работу в свежих передниках и чепцах, и дежурили, пока им не позволили сделать короткий перерыв на завтрак. Завтрак для тех, кто работал в палатах, подавали на кухне посменно, и к тому времени, когда туда позвали Сару и Молли, обе успели ужасно проголодаться и были рады горячему шоколаду и свежему хлебу с вареньем.

Они по-прежнему работали в разных палатах, поэтому делиться впечатлениями приходилось во время еды. Правило молчания на кухне, очевидно, не действовало: правда, другие монахини, завтракавшие вместе с ними, все равно не разговаривали, но скорее по привычке, чем подчиняясь жесткому требованию. Они, кажется, не возражали против того, что девушки беседуют между собой по-английски.

Сара работала в четвертой палате, под руководством сестры Бернадетт. У нее упало сердце, когда она вышла утром на работу и обнаружила, что сестра Бернадетт и есть та самая монахиня с резким голосом, которая накануне вечером упрекнула ее в бесцельной трате времени.

По-английски сестра Бернадетт не говорила. Она сухо поздоровалась по-французски и тут же велела Саре подмести в палате, а затем хорошенько вымыть пол, для чего ей были выданы старая щетка, карболовое мыло и ведро с холодной водой. Пол был застелен толстым линолеумом, но то и дело покрывался грязными следами от обуви входивших со двора. А в это утро он был еще и в пятнах грязи и крови после вчерашних раненых — эти пятна нужно было оттереть, а чистый пол промыть дезинфицирующим средством. Сара полагала, что готова к тяжелой работе, но дело оказалось гораздо труднее, чем она ожидала, и вскоре ее уже выбранили за медлительность. Вытирать пыль было легче, хотя сестра Бернадетт все время внимательно следила за ней, чтобы убедиться, что она трет тщательно и ничего не пропускает. Затем пришлось носить из кухни тяжелые ведра с горячей водой, чтобы приступить к стирке до того, как раненым начнут раздавать завтрак.

Когда, наконец, Сару отправили завтракать саму, она вошла на кухню, где уже сидела Молли, и тяжело, со стоном опустилась на стул.

— Ох, Молли! — воскликнула она, срывая с головы ненавистный чепец. — Я совсем без сил, а еще ведь и восьми часов нет. Как же я выдержу целый день? — Она грустно взглянула на свои руки, покрасневшие от холодной воды и карболового мыла.

Молли, которая все утро была занята примерно такой же работой, улыбнулась ей и весело сказала:

— Привыкнете!

— Еще нужно будет застелить все кровати, когда вернусь, — простонала Сара. — Я, конечно, умею стелить постель, но далеко не так быстро и аккуратно, как хотелось бы сестре Бернадетт. Она показывает мне, что делать, но сама все время думает, что лучше бы поручила это кому-нибудь другому, порасторопнее. — Она вздохнула. — И беда в том, Молли, что она права! Мне кажется, я не справлюсь с работой в четвертой палате!

— Еще как справитесь, — успокоила ее Молли. — Может, вы и не так быстро все делаете, как другие, но если бы вы не взяли это на себя, кого-то еще пришлось бы отрывать от других дел.

— Возможно.

Сару это, кажется, не убедило, но, когда они уже мыли за собой тарелки и чашки перед тем, как возвращаться в палаты, она постаралась приободриться. «Ради всего святого, это ведь еще только самое первое утро первого дня, — решительно сказала она себе. — Нельзя так сразу сдаваться, да и Молли как-то справляется же». Когда Сара спросила Молли, каково ей приходится в первой палате, та ответила:

— Ничего. Сестра Элоиза немного говорит по-английски, а если что, мы с ней, кажется, и жестами неплохо объясняемся. Почти всегда можно понять, чего от меня хотят. Да и сестра Мари-Поль рядом, уж вдвоем-то они мне как-нибудь растолкуют, что к чему.

Девушки вышли из кухни и направились в свои палаты, чтобы следующая смена монахинь могла пойти позавтракать. Когда они расставались во дворе, Молли озорно улыбнулась Саре и сказала:

— Что до уборки постелей — я могу вам показать, как надо, а вы потом в нашей комнате потренируетесь. — Она хихикнула и добавила: — Можете убирать мою постель каждое утро, пока не научитесь делать это так же быстро, как я!

Обе девушки засмеялись, и Сара, все еще улыбаясь, вернулась в четвертую палату, чтобы предстать перед орлиным взором сестры Бернадетт.

До конца утра она убирала кровати, перекатывала тележки, раздавала еду, собирала мусор и мыла пепельницы, которые, казалось, тут же снова наполнялись сами собой.

Утром старшая сестра Магдалина делала обход: Сара и Молли вскоре узнали, что таков постоянный распорядок дня. Она входила в палату стремительным шагом, и монахини немедленно прекращали все свои занятия и молча застывали на месте, пока она проводила осмотр. Иногда она задавала какой-нибудь вопрос, на который отвечала заведующая палатой, иногда отчитывала кого-то за ошибку или небрежность.

Вскоре Молли с Сарой приучились следить за тем, чтобы все было в порядке. Достаточно было оставить какое-нибудь одно одеяло неаккуратно заправленным, пропустить одну соринку на полу — и виновная немедленно ощущала на себе остроту языка сестры Магдалины.