– Ноги не работают, то есть проблема, скорей всего, в голове, – объясняю я кивающему коллеге. – Это мы рано или поздно решим. Непонятно, откуда длинный ку-тэ, у родителей же нет?

– Нет, – качает головой местный доктор. – А вот гипермобильность у матери прослеживается.

– Значит… – вздыхаю.

Синдром у детей от родительского отличаться может, так что будет нам развлечение – найти причину. Так себе развлечение, но именно этим я каждый день и занимаюсь, так что ничего нового. Теперь вопрос в том, что у меня с родными, ибо девочка без меня просто остановится. Был бы я здоровым дядькой, мы бы это решили, но я сейчас ребёнок, а дети в Германии без опекуна или родителя не встречаются.

– Извините за то, что стукнул, – извиняюсь я перед отцом девочки. – Очень вы не вовремя меня схватили.

– Да я уже понял, – отвечает мужчина. – Что с Моникой?

– Ничего хорошего, – сообщаю ему то, что и так понятно. – Моника у нас стала особенной, поэтому побольше ласки, внимания и никаких слёз. Не дай Асклепий, посчитает, что её жалеют – не натанцуемся.

Мы не говорим «инвалид». Во-первых, это уже не принято, потому что ранит ребёнка, а во-вторых, принятие коляски – та ещё история. А ведь родителям ещё предстоит это пройти вместе с Моникой, хотя, пока я рядом, всё в порядке будет. Вопрос в том, что делать, если у меня обнаружатся родители, хотя, покопавшись в памяти, нашёл только какую-то дородную тётку, судя по поведению, стремившуюся стать котлетой третьего сорта. Колбаса третьего сорта – это когда вместе с будкой.

– Что у меня с родными? – тихо интересуюсь у коллеги. К психиатру он уже не побежит, после всего-то.

– Ты сирота, – так же тихо отвечает он. – Опекуны арестованы, ибо… хм…

– Подробности оставим для прокуратуры, – я понимаю, почему он запнулся. Скорей всего, история так себе.

– Мы тебя возьмём под опеку, – мать Моники слышит наш разговор, поэтому в него и вклинивается. – Учитывая, что без тебя она начинает…

– Да, разлучать их нельзя, – подтверждает коллега. – Ты-то как?

– Пока лежу, нормально, – отвечаю ему. – Как встаю, штормит, что, в общем-то, тоже нормально. У меня всё говно из бронхов вытряхнули?

– Да не было его там, – вздыхает он. – Даже аспирации как таковой не было.

– Это грустно, потому что непонятно, – констатирую я. – Отчего я тогда…

Мы оба понимаем, что установить причину моего гостевого визита на тот свет тоже ещё предстоит, хотя, скорей всего, просто от страха. И такое бывает, так сказать. Ну, а пока суд да дело, надо подумать о том, что у нас впереди. Забава сказала, мир целительский. Учитывая, что недописанный, то могла его слить с моим, образовав… хм… фанфик какой-нибудь. А могла и не с моим, тогда надо подумать о защите, потому что просто не будет.

Проснулась моя хорошая, надо её покормить, да и меня заодно. Вот демонстрирует она разные симптомы, причём именно клинически, а объективной причины для них я не вижу. Сейчас сэ-эн35 на фоне дэ-эн36 демонстрирует. И если у второго повод есть, то у первого…

Тянусь к пульту, выставляю кровать в комфортное положение. Что у нас там? Хотя, честно говоря, вариантов немного – заканчивались же недавно. Сейчас посмотрим, можем ли мы покушать. Манная кашка на воде… Пресная, как… некрасивое сравнение, которое мы озвучивать не будем – мускулюс глютеус37 против. Похоже, что меня били, что для Германии, конечно, вполне так повод дать по рукам.

– А вот волшебник на вертолётике летит, что-то вкусное несёт, – кормим девочку, играя, что для неё хорошо, и мне всё видно. – Умница какая!

Нельзя забывать хвалить. За каждую ложку, за каждый глоток. Моника должна чувствовать – её любят, она нужна, она важна, тогда и принятие легче пройдёт. Детям очень нужно тепло, и чтобы не было больно. Сейчас ей почти не больно – суставы разгружены и зафиксированы, а тепла я тебе, котёнок, дам сколько угодно.

Интересно, почему нет тоски по любимой жене моей да детям? Наверное, Забава постаралась. Это правильно, потому что иначе было бы совсем плохо, а так пока всё хорошо. Вот, поела, хоть что-то хорошо.

– Умница моя, очень хорошо покушала, – и погладить, учитывая особенно, как она к ласке тянется.

– Я умница? – удивляется Моника, будя во мне странные желания.

– Ты сомневаешься? – спрашиваю её и сразу же отвечаю: – Конечно, умница, как же иначе?

Заулыбалась. Красивая у неё улыбка, по мнению моего организма. Но вот тоже не сходится: родители её по-своему, конечно, но любят, а она и к ласке тянется, и ведёт себя, как потерянный котёнок. Как на той картинке: «Я обязательно выживу». Вот и тут так, не совпадает, то есть очередная загадка. Просто девочка-загадка у меня тут лежит. Сейчас опять спать будет, что ей полезно, да и мне тоже.

Итак, что мы имеем по мне? По Монике и так понятно, а со мной что, если аспирации не было, а в ДЦП38 у себя в виде пароксизма39 я не верю? Тоже загадки. Хорошо хоть моей личностью не заместили личность мальчика, а влили в него. Хотя на данный момент во мне взрослый дядя-доктор подавляет ребёнка, но хоть убийцей себя не чувствую.

Нас выписывают. Прошло целых восемь дней, за которые доктора привыкли к тому, что мой ангел – умный, а я без него не могу. И мои родители тоже, и ещё какие-то чиновники, только я в них не разбираюсь.

Мне достаточно того, что рядом со мной ангел. Он меня совсем не смущает, и я его тоже. Не знаю, почему, но задумываться не хочу. Он же есть, зачем задумываться? Даже когда ангел мне в первый раз горшок принёс, в больнице он «судно» называется, я не смутилась. Во-первых, давно привыкла, а во-вторых, это же он. Самая главная новость в том, что мои родители – хорошие. Они теперь уже хорошие и ни за что не будут больше обзывать, а по попе здесь не принято. Оказывается, я в Германии, у меня есть папа и мама, братьев и сестёр нет, но сейчас у меня ещё и ангел, он будет жить с нами, потому что я без него не могу. Доктора даже бумагу написали специальную, чтобы нас не ругали.

Я всё равно боюсь без него, даже когда он в туалете, но мама взяла отпуск и сидит со мной теперь. И ещё ангела гладит, и ему нравится, я же вижу. А завтра нас выпишут, потому что я, когда с ангелом, не умираю, он лучше знает, что мне надо. А долго в больнице тут не держат, потому что это всё деньги. Но мне всё равно, у меня есть ангел.

– Давай поучимся, – предлагает он мне, на что я, конечно же, киваю. Он же лучше знает, что правильно, а я – послушная девочка. Потому что хорошая, так ангел сказал, что я хорошая.

Юрген привозит коляску для таких, как я. Мама, кажется, готовится заплакать, а я – нет. Мама глупая, какая разница, могу я ходить или нет? Ведь я живая, а это главнее. Ну, и ещё ангел сказал, что мне так будет легче в туалет ходить. Все-таки ходить самой мне нравится больше, чем на горшок, даже если я не могу ходить, но ездить тоже здорово.

Меня пересаживают в коляску. Она не такая, как каталка, а с чуть наклонёнными друг к другу колёсами и дугами, чтобы я сама могла её катить. А ещё приносят странные чёрные штуки. Юрген говорит, что это «ортезы», и в них мне совсем-присовсем не будет больно. А я согласна, чтобы было… Я на всё согласна. На всё-всё. Только бы он был.

– Смотри, это ортезы, – объясняет мне Юрген.

Он осторожно разбинтовывает мои руки, которые сейчас кажутся такими тонкими, и надевает на них эти чёрные штуки, чем-то похожие на перчатки. Я чувствую, что эти ортезы плотно обхватывают запястья, отчего возникшая было боль, почти сразу становится меньше – такой, что её можно игнорировать. Но на этом ангел не заканчивает, он везёт меня к туалету. Там я вижу непривычные блестящие штуки и что-то ещё, что свисает с потолка.