Когда по лесным дорогам с дружинниками разъезжали, жадно разглядывали следы гона, кои показывали им бывалые охотники – ободранные стволы молодых деревьев, почему-то чаще всего сосен, реже – берез и осин. Возле них клочья тонкой кожицы с короткой шерстью. Быки рога чистили от покрывавшей их тонкой кожицы с нежной короткой шерстью – на бой вострили.

– А почто они только молодые деревца мочалят? – спросил Федор.

– Поди, знай! – ответил охотник, – Должно со злости! В старый ствол чего рогами колотить! Как в стенку! А тута навроде как с супротивником ратишься!

Среди поломанных ободранных кустов и раскиданного ископченного дерна стали появляться «копки» – пологие, выбитые копытами в земле ямы, сильно утоптанные, в два-три локтя шириной и в локоть глубиной. Гридни растолковали, что копки быки бьют на местах, где помочилась лосиха. Это признак, что гон лосей уже в разгаре.

Братья жадно слушали бывалых зверобоев и разглядывали следы зверя. Наконец, князь Ярослав объявил, что коли чего особого не случится, после Рождества Богородицы17) пойдут на лося! И братья ждали, не смея спросить, когда же наступит этот заветный день, когда пойдут они как взрослые воины на зверя лося, к нему же и подступить страшно – росту огроменного, одни рога в косую сажень размахом, копыта раздвоенные острые – панцирь кованый скрозь прошибают! По все дни на учении пешем и конном, целясь из лука большого или из малого-сагайды, либо из арбалета, представлялось братьям, что целят они в зверя сильного – лося!

По вечерам, затаив дыхание, слушали разговоры дружинников про охоту. Казалось им, что все они уже про лосиную охоту вызнали, какая она бывает, и теперь гадали, как пойдут – загоном или на приман?

– На приман! – твердо сказал Федор. – Загоном-то и зимой можно! А сейчас на приман – потому как у лосей гон! Быки за лосихами гоняются!

– А что ж не идем-то? – робко спросил Александр.

– Должно, хорошего вабильщика 18) отец ждет!

– Да дружинники бают, что каждый стрелок вабить сумеет! Не велика наука!

– Может и не велика, да не всем далась! Мы – князья! Нам абы как охотиться не след! На нас народ смотрит! Не можно нам оплошать!– сказал Федор. Александр понял, что это он отцовские слова повторил: – «На нас народ смотрит!»

В конце сентября березы оделись в золото, красным огнем полыхнули листья бересклета, начали ронять пестро нарядную листву клены, затрепетали, посыпали с ветвей серебро осины. Темнее стали и словно содвинулись в сплошную стену темнозеленые ели. Поплыли над сжатыми нивами в хрустальном и по-осеннему чистом воздухе паутинки. Но ранними утрами уже седела трава от легкого заморозка, обращаясь под ясным еще теплым солнышком в алмазные капли. И настал, наконец, долгожданный день княжеской охоты.

Александр спал вполглаза, ночью несколько раз вставал, выбегал на широкое

крыльцо терема – поглядеть, не посветлело ли небо. Но небо было черным, бездонным, густо набитым звездами. Александр стоял, задрав голову, и ему казалось, что он летит туда вверх в немыслимую высоту…

– Чего ты тут?..

На крыльцо вышел Федор, тоже видать и ему не спалось.

– Рассвет дожидаю…

– Да рассвет-то с другой стороны, с восхода.

Братья по гульбищу обошли терем. Уставились, вытаращив глаза, за частокол дальнего леса, но небо еще не светлело – полночь лежала темной глыбой на всем земном мире.

Однако свет откуда-то шел. Братья, ежась от холода, ступая босыми ногами по стылой твердой земле двора, пошли поглядеть – откуда свет…

За амбаром у стены, окружавшей городище, горел малый костер, а около него копошился человек. Он что-то подбрасывал в огонь, и тот вспыхивал белым пламенем. Братья подошли ближе и услышали, как человек творит охотничий заговор:

– Встаю я засветло, умываюсь ни бело, ни черно, утираюсь ни сухо, ни мокро. Иду из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, к лесу дремучему, а из лесу дремучего бегут ко мне навстречу двадцать сатанаилов, двадцать дьявоилов, двадцать леших, двадцать полканов – все пешие, все конные, все белые, все черные, все высокие, все низкие, все страшные, все робкие: встали передо мной те сатанаилы, те дьявоилы, лешие и полканы в такой-то остров, пригоните русаков и беляков на мои клевы поставные: сумеречные, вечерние, ночные, утренние и полуденные. Пригоните, остановите и в моих клетях примкните.

Древней жутью повеяло от этих заклинаний, братья стояли как завороженные, со страху даже не в силах перекреститься. А человек у костра волхвовал – припевал с подвывом, по-волчьи:

– Пособите и помогите вы мне за охотою ходити, белых и серых зайцев ловити; куниц, и лисиц, и серых волков, дорогих зверей рысей, кабанов, лосей загоняти и залучати, чтоб бежали по своей ступи и по своей тропе безопасно, на сторону не отмятывались, и взад не ворочались. И сохраните меня, с моим железным кляпцем от урока и призора, от стрешника и поперешника, от колдуна и от ведуна, от двоезубых и троезубых, от двоеженых и троеженых, от кривых и слепых, от русоволосых, и пестроволосых, и черноволосых, от девки и парня, чтобы им меня не испорчивать. Поставьте около меня три тына – тын железный, а другой медный, а третий булатный; замки, замкнитесь, отнеситесь, ключи и замки; чтобы ключи лежали там безопасно, как к ели хвоя, так ко кляпцам железо! А мне скок крепок и жесток! В синем море синий камень, в черном море черный камень, в белом море белый камень.

Почувствовав, что за спиной у него кто-то стоит, человек у костра оглянулся, и братья увидели его страшное лицо в косматой бороде. Братья кинулись бежать! Вихрем взлетели на крыльцо, промчались мимо безмятежно посапывающей стражи, вбежали в свою горницу и спрятались под одеялом.

Александру казалось, что тот от костра гонится за ними со стаей своих сатанаилов, леших и полканов! Но в тереме было тихо, половицы не скрипели, двери не хлопали.

– Не бойсь! – сказал, передохнув, Федор. – Он на огонь смотрел, потому от свету оборотясь, нас не разглядел….

– А он колдун? – спросил Александр.

– Да нет… – подумав, отвечал брат, – может, язычник… Да, вряд ли. Должно и крещеный, а вон, какой грех творит…

– Какой язычник! – возразил Александр, – Уж когда и когда Русь светом Христа просветилась – какой язычник!

– Да наружно-то все христиане, да все едино, как прежде, в леса истуканам языческим жертву носят, а округ Новгорода, волхвы бродят… – совсем по-взрослому сказал Федор.

Александр видел не раз, как хватали новгородцы каких-то диковинных, страховидных людей и волокли их с криками на площадь. Дружинники из детинца – крепости в центре города, рассказывали, что иных топили в реке, иных сжигали на кострах, иных забивали до смерти, а иных толпа отнимала и те успевали скрыться …

2.

На приман сбирались охотники малыми ватагами – всего по нескольку человек. Затемно помолились, и разошлись артели в разные стороны – благо со всех сторон леса к городским стенам подступают.

Прочавкали кони нековаными копытами по топкой луговине, вышли на старую вырубку. Вабильщик, в котором братья со страхом узнали того ночного волховальщика, и двое пеших стрелков соскочили с конских крупов, куда их брали всадники, чтобы те в болоте не промокли. Стали под ветер и неторопко двинулись вглубь леса. Вабильщик и пешцы впереди, всадники чуть поодаль за ними.

Чуть посветлело небо на востоке, острыми пиками нарисовались верхушки столетних елок. Конь Федора споткнулся о гнилой пень, подался вбок к меринку Александра. Охотник, шедший между конями братьев (конский запах человечий перебивает, а коней лоси не боятся.) немилостиво ткнул его кулаком по ребрам. Конь, понимающий свою оплошку, выправился и стал на мерный шаг. Сердце Александра, бившееся, казалось в голове, маленько утишилось. Но все равно, Александру казалось, что буханье его сердца слышно по всему лесу. Стараясь успокоиться, он стал смотреть в плывущую в утреннем тумане спину отца, ехавшего впереди. Заметно рассвело. Впереди идущий охотник поднял руку. Всадники и пешцы остановились. Замерли, прислушались. Туман слался по траве, цеплялся за осинник, прятал полусгнившие пни старой вырубки.