И Федор да Александр улыбались отцовским словам, и страх их, рядом с этим сильным, высоким и крепким человеком тогда совсем прошел.
Того же дня двинулась суздальская дружина на Волок Ламский, через который шел в Новгород хлеб с юга и все съестные припасы. И вскорости донесли оттудова воеводы, что все дороги перекрыты, и в Новгород никому с Низовских земель хода нет.
– Вот и ладно, – говаривал отец, – Михаила Черниговского княжить позвали – вот пущай он вас, пустобрехи новгородские, и прокормит! – и смеялся.
И братья тоже смеялись вместе с отцом. Но теперь, листая летописи, понял Александр – какой ужас смертный наступил в умирающем от голода Новгороде.
И другое понял: во всех неисчислимых бедах, павших на Новгород, была часть рукотворная, князем Ярославом Всеволодовичем сотворенная, перекрывшим путь хлебу в Новгород с Низовских земель.
« …Так воздал Господь Бог по делам нашим. На Воздвижение честного креста 11) побил мороз урожай по волости нашей, и оттого пришло горе великое: начали покупать хлеб по 8 кун, а ржи кадь по 20 гривен, а во дворах по 25, а пшеницы по 40 гривен, а пшена по 50, а овса по 13 гривен. И разбрелись град наш и волость наша, и полны были чужие города и страны братьями нашими и сестрами, а те, кто остались, начали помирать. И кто не прослезится о том, видя мертвецов, по улицам лежащих, и младенцев, псами поедаемых. И вложил Бог в сердце архиепископу Спиридону 12) благое сотворить: устроил скудельницу 13) у церкви Святых Апостолов на Прусской улице, в яме, и приставил мужа благого, смиренного, по имени Станил, возить мертвецов на конях, где отыщутся по городу, – и так беспрестанно по все дни волочили и наполнили яму до верху, числом же 3 тысячи и 30..». 14)
2.
В тот год братья много времени проводили с отцом, которого боготворили! Да и мудрено было не полюбить этого рослого статного князя в самой поре расцвета зрелой воинской красоты, силы и мужества. Мудрено было не гордиться им, когда сидел он в думном покое с боярами и воеводами, взглядывая на них быстрым и ясным, поистине соколиным, взглядом светлых своих глаз и точно всех насквозь видел. И братья, сидевшие, справа и слева, обочь отца, жадно ловили каждое его слово, запоминая каждое отцовское речение, чтобы потом, перед сном все припомнить, обсудить меж собой и подивиться отцовской прозорливости и мудрости.
Или затаив от счастья дыхание, смотреть, как отец, откинув алое крыло тяжелого плаща на снежно-белой подкладке, легко встает в высокое стремя и взлетает в седло. Вороной красавец конь подается вбок под весом княжеского тела и тяжелого вороненого доспеха, пляшет, роняя пену с удил и становится в голову дружине суздальцев, в голубоватых кольчугах, в сверкающих шлемах, с красными круглыми щитами, по-походному заброшенными на спину. Замерев от вида этой красоты, смотреть, как ведет князь, будто литой стали, тройки всадников. Гулом от конского топота полниться земля, и проходит мимо высокого крыльца, где стоят рядом с матерью, мамками, няньками и младшими братьями Александр и Феодор, княжеская дружина. Целых сто рядов, разделенных на сотни и десятки, под водительством лихих воевод и нарочитых, закаленных в боях, бояр. За конницей тяжко выступала молодшая пешая дружина с большими щитами, на коих дыбились искусно нарисованные львы. С арбалетами и луками, за плечами, колчанами, полными стрел, с длинными копьями, крашенными красной краской, с разноцветными флюгерами, под сияющими свечками сулиц 15). За ними серой сермяжной глыбой валили пешцы, вооруженные совьями да рогатинами.
И вся эта сила готовилась идти на князя Михаила Черниговского, кого призвали новгородцы к себе княжить!
А тот сразу и пришел с сыном своим Ростиславом – совсем малышом, только что постриги княжеские Ростиславу совершили.
– Вот уж князь! Истинно князь. Небось, этот князь еще портки не надевал! – смеясь, говорил отец про Ростислава. – Вот погодите, покажем князю Михаилу, как крестное целование нарушать, как неправду творить! Болтается как собачий хвост туды-сюды – не сидится ему в Чернигове! Вот ему Новгород подавай! Где Чернигов, а где Новгород?! И ведь уж был в Новгороде на княжении, целый год княжил, как раз после того как на Калке дружины русские побили, и ничего не выкняжил! Наладили его новгородцы прочь! Но прикормышей своих среди новгородской черни как вошей понаплодил! Чуть что – они вой, по его наущению, подымают: «Хотим князя Михаила!», а он и рад! Разлакомился! «Новгород ему»! Дышло ему в зубы, а не Новгород!
Отец посмеивался зло. Раздраженно ходил по горнице, притопывая каблуками высоких сапог.
– Ишь, вражина! Я те покажу Новгород! Всех прикормышей Михайловых выморю! И до тебя, злыдень черниговский, Бог даст, доберусь! Попомните у меня тогда с гаденышем своим новгородское княжение!
Братья прежде отца таким не видели. И теперь понимали: отец зря гневаться не будет! Значит, Михаил Черниговский отцовский гнев заслужил! Значит, он враг! И сам Михаил Черниговский казался им кем-то вроде крысы, что рыщет в подполе, ищет по сусекам, что плохо лежит, точит стены амбаров, жрет зерно, а пуще гадит! И зачем Господь такие твари создал? Как бы без них хорошо жилось! Небось, и новгородцы бы не смущались, когда их под свою руку князь Михаил не приманивал! И мы бы в Новгороде жили! Как там хорошо и весело было, пока шло мирное житье! Все вот через таких князей, как Михаил, нестроение идет! Но когда по вечерам толковали меж собою, перебирая запавшие им на душу разговоры взрослых, выходило, что не один князь Михаил на чужое добро зарится – все князья округ воюют!
Александр и Федор еще в Новгороде слышали толкование приставленного к ним боярина Федора Даниловича, почему идет нескончаемая княжеская распря, но там, в стороне от нее, каким-то совсем дальним и непонятным делом она казалась. Малы были. Не разумели еще. Не по их детскому уму были хитросплетения княжеской вражды. Да и боярин объяснял длинно и путано. Здесь же, в Переяславле, распря стояла при дверях! В любой и каждый день могла дружина княжеская двинуться в силе тяжкой на Новгород. А могла изгоном накатить на Переяславль и дружина князя Михаила!
– Почему? – приступили они с вопросами к боярину Федору Даниловичу, – за что, мол, меж князьями распря идет?
И тот ответил сначала просто:
– За правду.
А потом стал объяснять пространно.
– Русь живет по правде Ярослава Мудрого. Он же и лествицу княжеского престолонаследия установил. Смысл сего установления в том, чтобы княжили на Руси князья все, и всяк по достоинству и вежеству своему и своевремённо. Потому великий князь Ярослав Мудрый владения все разделил, князьям роздал, а великое княжение Киевское передал не сыну, а брату, чтобы от него престол младшему брату перешел.
– Так в чем же тут разница? – спросил Феодор, – А раньше как было?
– А раньше власть переходила от отца к сыну.
– Зачем же менять? Глава миру Бог, глава дому отец!
– Так-то оно так, а только ведь по Ярославовой правде каждый князь, в зрелые лета войдя, и по возрасту, и по старшинству становился бы главою всей Руси. Пока мал да молод, с малого удела начинал, а с годами все выше и выше к киевскому великому столу приходил, так-то бы и ума и опыта набираясь, становился главою рода княжеского и главою всей державы.
Окромя того, держава разрослась, уделы умножились. Для их обережения многие дружины потребны, а их одному Киеву не прокормить, и до границ- то, чтобы набег вражеский отбить, скоро не дойти! По городам, по уделам дружины стоять должны и пребывать в готовности боевой! Постоянно!
– Все разумно, – сказал Федор и растолковал Александру княжескую лествицу: – Вот к примеру, князь великий, скажем, Иван – держит стол Киевский, средний брат Василий – стол Черниговский, младший брат Петр стол Владимирский. Сыновья Ивана стол Полоцкий, сыновья Василия в Северских земля, сыновья Петра во Владимирских.
Вот помирает великий князь Киевский, на стол садится средний брат Василий, на стол Черниговский брат Петр, а на владимирский стол старший сын князя киевского… И так лествица движется! И все князья переменяют уделы свои. Держава не рушится. Каждый князь ведает, что рано или поздно всеми уделами по сроку владея, из княжества в княжество переходя, по праву станет среди братьев набольшим и займет великий стол Киевский. К той поре он всю Русь как свою ладонь знать будет, и править станет умело по возрасту ума, а по долгому княжению опыта набравшись!
