Все это началось однажды утром на окраине Хэйлстоуна. Как? Вы не знаете, где находится Хэйлстоун? Но, простите, это очень долго объяснять. Путь туда не легкий, к тому же местечко это такое маленькое, что вы можете его и не заметить. Так вот, все началось в покосившейся мастерской мистера Уильяма Кэрригана, более известного как Билли часовщик, с зародившегося однажды сомнения (не мне вам говорить, что львиная доля всех приключений и немыслимых историй, а порой и трагедий, начинаются именно с сомнения). Может, уместнее было бы всему этому начаться в покоях королевского дворца или в пещере злой колдуньи, только королей почти не осталось, конечно, я имею в виду тех, к кому могла бы без записи ворваться Судьба, ходить по приглашениям она не любит – гордая. Правда знающие люди говорят – стесняется она расчетливых глаз, к тому же боится быть вытолканной взашей или, что более всего вероятнее – остаться незамеченной. Есть ли что ужаснее для женщины! А колдуньи, так их развелось нынче столько, что и выбрать сложно, какая их почтеннейших мадам достойнее. Да антураж у них не тот теперь – никаких мышей на завтрак и засушенных змей под потолком пещеры, точнее вообще никаких пещер: они уже не в моде.

Может, вы спросите, когда это все случилось. В свое время, ведь для каждой истории, пусть самой небольшой, счастливой или печальной, отведено свое время. Все происходит ни раньше и не позже, чем должно быть.

Впрочем, если настаиваете, очень давно.

Возможно, кто-то из скептиков захочет неопровержимых фактов, кому-то взбредет в голову докопаться до сути, рассмотреть в микроскоп, расчленить и, изученную и мертвую, поместить эту повесть в бесконечном ряду точных событий. Считаю своим долгом предостеречь: некоторые истории не поддаются насилию человеческого познания. Они существуют там, куда не дотянуться пинцетом, даже если вскарабкаться на табурет. Там, где блуждает взгляд лишь романтиков и мечтателей. В общем-то, все истории бесконечно порождают друг друга и переплетаются, глубоко уходя корнями в свою праматерь. Так что холодное перечисление фактов отразит лишь ничтожную часть случившегося когда-то. Здесь уважаемый скептик рискует затронуть совсем уж метафизические понятия о Начале и Конце, и Самой Бесконечности.

Надеюсь, я окончательно убедил вас не искать подтверждения моему рассказу.

Так вот, если поразмыслить, именно в этой мастерской однажды утром все и должно было начаться…

***

– Опять не выходит, – Билл Кэрриган расстроено вздохнул, отложил пожелтевшие чертежи и поправил очки на носу. Где-то среди этих линий затаилась ошибка, небольшая неточность, которую он допустил несколько лет назад, а сегодня никак не мог обнаружить. Билл твердо знал, что дело пустяковое, только сосредоточиться надо, уж ему ли не справиться!

Он не был в мастерской без малого три года, не считая периодических набегов за инструментами и всякой мелочью. Сегодня, когда, наконец, удалось вырваться из водоворота житейских хлопот и заняться делом (Билл только свои научные изыскания считал делом, остальное – обстоятельствами), он отчаянно пытался заставить себя думать, забыть о черничном пироге и свежем кофе. Но есть же предел человеческим возможностям!

Он начал рассеяно оглядываться, ища предмет, на котором можно было бы остановиться и сосредоточиться. Взгляд его пару раз обошел всю мастерскую и ничего не поймал, едва ли Билл смог бы описать окружающую его обстановку. Он снял очки и протер их, надеясь переломить этим ход событий.

Обычно жизнь Билла протекала прямо и размеренно, сколько ни старался он в пору силы и молодости повернуть ее русло. Но сегодня она решила измениться, как любой мужчина он оказался к этому не готов.

В углу, прислонившись к запыленному шкафу, стоял предмет, который Билл некоторое время никак не мог определить даже с помощью очков. По прошествии нескольких секунд выцветший зонтик был узнан, и к огромному удивлению примешалось недоумение, небольшая грусть и чуть заметная улыбка. Надо сказать, что большинство эмоций Билла выражалось улыбкой или лучше – движением уголков рта, это и радость и печаль, и разочарование и выражение любви. С тех пор как Билл надел очки, а на лице появились морщины, никто не мог понять – огорчен он или рад, и все понемногу перестали этим интересоваться.

Сердце застучало гулко и сильно, напоминая о себе, напоминая о том человеке, в груди которого оно билось много лет назад.

Вам не случалось вдруг обнаружить вещь, совершенно вами забытую, забытую так основательно и глубоко, что даже смутного интуитивного предчувствия о ее существовании не осталось, а между тем вещь эта была ключом к цепочке отнюдь не безразличных вам событий, к некоторой части вас самих, к чему-то утраченному сегодня насовсем? Да, всего лишь старый зонтик, у которого сломана спица и от времени поблекли цветы.

В одно мгновенье стало ясно, отчего однажды миссис Джонсон перестала здороваться с мистером Кэрриганом, а спустя еще несколько дней – начала переходить на другую сторону улицы и раздосадовано отворачиваться. Этот зонтик был последним подарком любимого мужа, ушедшего на несколько лет раньше нее. Дама она была чопорная и строгих правил, ходить напоминать о своей просьбе было делом не мыслимым, а Билл просто забыл починить спицу и забросил зонтик в мастерской. Пару лет назад она умерла и, по слухам, строго наказывала не иметь ничего общего с этим бездельником Кэрриганом. Впрочем, старушку все очень любили и не воспринимали в серьез.

Билл начал ерзать на стуле, смятение все настойчивее овладевало им. Зонтик снова оказался забытым, также как чертежи, спрятавшаяся ошибка и чувство голода. Билл почувствовал ускользающее время. Благодарение Богу, что в мастерской не было часов – единственное место, где они не преследовали его – иначе кто знает, чем обернулся бы этот первый перелом. А что впереди будут еще и гораздо сильнее Билл, конечно, не догадывался.

– Надо отвлечься. Как раз время позавтракать.

Решение казалось единственно верным тогда.

Он принюхался – не потянуло ли утренним кофе со стороны дома. К сожалению, с его мастерской соседствовал курятник мистера Хэфмайера, а запахи такого рода распространяются куда быстрее. Билл убрал чертёж и на мгновенье задержался за рабочим столом. Множество свёртков, остатки карандашей и крошки пирога миссис Кэрриган – он оглянулся на шкафы и полки, молчаливо возвышавшиеся над ним: всё покрылось просто неприличным слоем пыли. Как же давно он не был здесь, в своем укромном месте, о котором, разумеется, все знали. Билл не спеша, подошёл к двери. Она громко скрипнула, и впустила в мастерскую отчаянный лай дворняги, числившейся сторожем курятника, вместе с изрядной порцией солнечных лучей. Билл недружелюбно посмотрел на дверь поверх очков, но, в сущности, какие счёты могут быть между своими. Переступив одной ногой через порог, он снова вздохнул. Сомненье тронуло его за плечо, но осталось без внимания. Здесь, в пыльной мастерской, оно будет ждать и расти, пока не наберётся сил преградить его путь. А пока Билл снял очки, как делал всегда, если не хотел замечать что-либо, и поспешил домой, пока кофе ещё не остыл.

***

– Смотри, опять нос задрал. Чует моё сердце – что-то задумал старина Билли. Ох, проверить бы надо, – Лукас старший одним глазом следил за яичницей, аппетитно шипящей на сковородке, а другим – через окно – за бодрой походкой мистера Кэрригана по Дубовойулице, не предвещавшей ничего хорошего.

Хэфмайер не повернулся в сторону окна, его небритое лицо было всецело озабочено завтраком.

– Послушай, когда я тебя вижу, мне становится не по себе, я чувствую ответственность за каждого жителя нашего городка, а ты просто вопиющий укор моей совести! Наведался бы ты к сестре, если у Джуди не найдется время сегодня, я сам возьмусь за ножницы и мыло. Все же не хорошо тебе холостяком прозябать.

Хэфмаейр только засопел громче, но виду не подал.