Наблюдая за героем своего будущего интервью, я думала о том, что он был весьма талантливым артистом. Да, красавчиком, баловнем судьбы, настоящей звездой тех лет и все-таки прежде всего – артистом. Даже не видя толком его лица на записи старого концерта, я чутко улавливала настроение песни и ее исполнителя. Никакого официоза, в котором сейчас так любят обвинять знаменитостей тех лет, только искренняя, наивная радость парня оттого, что он молод и влюблен, а жизнь понятна и безмятежна. Казалось, ему с трудом давалась принятая в ту пору сдержанная сценическая манера, так и тянуло задорно попрыгать под веселую мелодию…

– Риточка, почему ты не на работе?

Увлекшись, я и не заметила, как вернулась домой мама. Переживая сокрушительные жизненные катастрофы, я уже почти год обитала «под крылышком» у родителей, на время отказавшись от идеи снимать квартиру. Здесь мне было комфортно и спокойно, а теперь любящая семья и вовсе могла оказать мне бесценную помощь. Уж мама-то точно!

– Это и есть моя работа на ближайшие пару месяцев. – Я кивнула на монитор, хотя это явно было излишним. Уже не слушая меня, забыв о тревоге, окрасившей ее голос при мысли о новом этапе травли со стороны коллег, мама уселась на диван рядом со мной и чуть ли не вплотную придвинулась к экрану.

– Прекрасно его помню, именно таким, – тепло улыбнулась она, когда песня закончилась. – Мы с подругами даже были на его первом сольном концерте. Билеты достали чуть ли не с боем, спустили все деньги, отложенные на поездку к морю. Но оно того стоило! Пел он шикарно, никакой «фанеры», только чистый голос. Тогда знали, что такое исполнительская культура! А во втором отделении разошелся, даже рок-н-ролльчик сбацал… Слова-то незатейливые, а мелодии… Тогда об авторских правах не думали, и мы лишь потом узнавали, что слушали «битлов», например. А внешность какая, харизма! Записи и на десятую долю этого не передают. Тогда это был наш, как принято теперь говорить, секс-символ. Девчонки с ума сходили… Да что там говорить, твоя ненормальная мать собственной персоной как-то под покровом ночи стащила его афишу!

Мама с мгновение подумала, вспоминая, и подошла к шкафу. Нырнув в глубь полки с постельным бельем, она, пыхтя от усилия, выдернула из-под простыней и наволочек какой-то древний журнал и потрепанный, с рваными краями лист, сложенный в несколько раз.

– Вот, смотри. Заприметила афишу в двух кварталах от дома, еле упросила твоего деда меня сопровождать. Он тем еще хулиганом был! Пока я стояла «на стреме», ножичком быстро вырезал плакат…

Мама раскладывала на полу вполне еще «живую» афишу, а я взяла старый журнал, который распался пополам прямо на нужной, явно засмотренной до дыр страничке с маленькой заметкой и фотографией кумира.

– Сохранила на память. Только папе не говори, он все порывался выбросить…

– О чем это папе не говорить? – Разумеется, глава нашего семейства оказался на пороге в «нужный» момент. И, бросив взгляд на афишу, закатил глаза. – Боже праведный, почему это все еще в моем доме? Столько лет прошло, а я сих пор помню эти визги-писки вокруг: «Ах, красавчик, ах, Элвис нашего разлива…» Брр! Давайте прихвачу это завтра на работу, там ребята из соседнего офиса как раз макулатуру собирают.

– Даже не вздумай, такой раритет! – искренне ужаснулась мама. – И твоей дочери, кстати, интересно. Даже молодежи надоела та пошлость, что сейчас потоком льется с экрана… Да брось, не будешь же ты спорить, что пел он отлично! Конечно, до тех пор, пока из Бориса не превратился в Боба и не попер в откровенную дурь…

– Какую еще дурь? – настал черед папы ужасаться. – Как раз с тех пор и началась самая классная музыка! Ритуля, мы тогда с твоей мамой только-только начали встречаться, прямо ностальгия… Он вдруг забросил ту слащавую патоку, которую лил в уши девчонкам, снялся в паре первых отечественных боевиков, ударился в рок. Времена менялись, требовалась совсем другая музыка, так он патлы отрастил, какое звучание было – гитара, ударные, да и тексты зашибенные писал, на злобу дня… Мы с друзьями за его кассеты чуть не передрались, переписывали еще, помню, у одного хлыща. А мать не слушай, она ничего не понимает…

Родители принялись жарко спорить, а я, опустившись на колени перед афишей, стала разглаживать заломы на большом портрете сорокалетней давности. Какое интересное лицо… Редкое для тех времен качественное цветное фото позволяло рассмотреть его в подробностях. По отдельности черты «красного Элвиса» – в отличие от внешности «подарившего» это прозвище западного коллеги – не отличались правильностью. Крупноватый нос с округлым кончиком, добродушные ямочки на щеках, небольшие светло-карие, янтарного оттенка, глаза, густые брови, каштаново-русые волосы, пухлые губы… Но все неидеальные детали, собранные воедино, создавали впечатление бесспорного красавца. Возможно, благодаря таланту и невероятному обаянию парня.

– …а понимаю я уж побольше твоих друзей-дуралеев, – между тем распалялась мама. – Тоже мне, добыли как-то «видак», посмотрели фильм про Эммануэль и сочли себя ценителями искусства!

– Кто бы говорил! – взвился уязвленный в лучших чувствах папа. – Разве не вы всем отделом читали в обед потрепанный самиздат «Камасутры»?

– Эй, ребята, хватит. Брейк! – Я помахала руками, прекращая эту полушутливую перебранку. – Поняла, молодость у вас была бурная. Но мы отвлеклись от темы. Что вы еще знаете про этого… Боба? Кажется, он погиб при каких-то загадочных обстоятельствах?

Родители помедлили, напрягая память.

– Это произошло неожиданно, но и ожидаемо тоже. Как бы тебе объяснить… – Мама задумчиво возвела глаза к потолку. – Словом, новость о том, что он разбился, прозвучала как гром среди ясного неба. Это было уже после перестройки, информация поступала свободнее, да и сплетни гуляли. Но подробностей происшествия никто не знал. Какая-то загородная дорога, абсолютно пустая, небольшой безобидный дождик, и его машина вдруг на скорости врезается в ограждение. Вспыхнула мгновенно, так и сгорела дотла… Мы пребывали в шоке, но, помнится, не сильно удивились. С его-то образом жизни…

– Ритуля, его ведь не зря сравнивали с Элвисом, хотя времена были уже другими. Истории похожи: бешеная популярность чередовалась со спадами, он то и дело пробовал что-то новое, менял стили, потом располнел и будто бы устал от жизни, от музыки. Скандалы с ним случались, как без этого, уже в восьмидесятые… То в ресторане с кем-то подрался, то с «левыми» концертами прижучили, то с администратором что-то не поделил – обычные истории для тех лет. И… как бы выразиться точнее… – Папа пощелкал пальцами, подбирая слова. – Кощунственно звучит, но ушел он очень вовремя. Кажется, продлись вся эта свистопляска еще немного, и либо спился бы, либо сел…

Так-так, уже интересно. Не то чтобы я не читала всего этого в Интернете, просто «свидетели эпохи» помогали создавать яркую, насыщенную впечатлениями того времени картину. Я уже более-менее представляла жизнь своего будущего героя. Загадкой по-прежнему оставалась его смерть.

– Поэтому-то я и сказала, что такой исход был ожидаемым, – подхватила мама, впервые за вечер соглашаясь с отцом. – Далеко не все принимали его музыкальные эксперименты, но после каждого охлаждения поклонников он умудрялся возвращать интерес к себе. Перед гибелью он снова оказался «в обойме», но исключительно благодаря скандалам: его творчеством тогда мало кто интересовался. Он вдруг стал петь что-то мрачное, с нехорошим таким надрывом, будто предчувствовал… Это было уже не для широкой публики, не… Риточка, как это по-современному называется?

– Мейнстрим?

– Да-да, – задумчиво согласилась мама. – Так вот, он отошел от этого самого мейнстрима. И остался легендой, понимаешь? Мог просто постареть, обрюзгнуть, скатиться на нечто заурядное, всем надоесть. Но ушел, словно нарочно выбрав подходящий момент, – как это принято говорить, на взлете, оставшись для всех неразгаданной тайной. Ого, а красиво звучит, наверняка подойдет для твоей статьи! Ты ведь не зря собираешь о нем материал, я верно поняла?