– Так быстро?

– Да, Софья Игоревна, пришел сдать диктофон. А кассету возьму с собой, расшифрую дома.

– Качество записи проверяли? Ну, то, что запись вообще есть?

– Нет…

– Что же вы? Так можно все дело загубить. Всегда проверяйте – мало ли что? Это вам на будущее.

– Понял…

– Давайте сюда, сейчас попробуем.

Фонвизина взяла диктофон и отмотала назад чуть ли не половину пленки. Нажала PLAY и, как назло, попала на самый стремный кусок. Из динамика донеслось: «Хорошо, понятно. Но вы так и не ответили: на чем все-таки основан главный секрет вашего успеха?» – «Главный секрет в том, что при подготовке нельзя поддаваться дурным и пустяшным желаниям». – «Во лупит! – пошел голос Круглова. – Ну, дурным, я так понимаю, это выпить». – «А пустяшным – это вдуть кому-нибудь», – было добавлено от Ковина.

– Это что за безобразие? – по лицу Софьи Игоревны пошли пунцовые пятна. – Кто с вами рядом сидел? Дружки какие-нибудь?

– Я пока недостоин называть себя их дружком, – нашелся Нарышкин. – Я не настолько знаменит, как они.

– То есть вы хотите сказать, что это известные личности?

– Еще какие! Круглов, наш главный по политике, и заглянувший к нему на огонек Ковин.

– Боже… А вы меня не водите за нос?

Нарышкину пришлось рассказать, как проходил процесс записи, и только после этого главред немного смягчилась.

– Черт знает, что такое… Хорошо, что именно я первая все это услышала. А вы в курсе, что у нас заказчики часто сами забирают кассеты на расшифровку? Представляете, что сказали бы в Veja, отдай вы им это безобразие без проверки? Да-а, тут надо подумать, как с вами дальше…

– Но это же не по моей вине, Софья Игоревна! – попытался оправдаться Нарышкин. – Я же не мог им рот заткнуть!

– Не мог, не мог… Да, неприятно, но факт есть факт: почему-то эта несуразица произошла именно с вами. Как в одном известном фильме: болтают все, но не на всех пишут… Ладно, больше ничего с этим интервью не делайте: сама разберусь. Однако часть работы вы все-таки выполнили: заходите за деньгами через недельку. В какой день – мы вас известим. Но, как понимаете, сумма будет совсем не та, что намечалась.

Нарыщкин не нашел доводов, способных поменять точку зрения главредши, поэтому он молча выслушал приговор, по всем меркам несправедливый, и покинул кабинет без кассеты и перспектив на будущее. Однако, надо сказать, он вовсе не пал духом, считая этот инцидент просто нелепым стечением обстоятельств, повлиять на которые было не в его власти. И дела, как ни странно, наладились буквально на следующий день, более того – все вышло как нельзя лучше. Утром, а не «через недельку», как ожидалось, ему позвонила Фонвизина.

– Олег, здравствуйте, Софья Игоревна. Сможете сегодня заехать? Это не связано со вчерашним. По телефону объяснять слишком долго.

– Разумеется, приеду, Софья Игоревна! Когда?

Предложение оказалось неожиданным и очень заманчивым. То ли из жалости к своему бывшему сотруднику, провалившему задание из-за «обстоятельств непреодолимой силы», то ли по иной, лишь ей ведомой, причине, но Фонвизина рекомендовала Нарышкина в качестве переводчика для одной из структур Министерства внешней торговли: контракт на два года в Анголе. Запрос пришел по телефону буквально вслед за злополучной пресс-конференцией, как сказала она. Видимо, поддавшись природному порыву женской души, Софья Игоревна не замедлила назвать именно его фамилию, хотя Нарышкин был фактически никем – даже в штате не состоял. Возможен и другой вариант: Фонвизина просто не хотела сообщать о новой вакансии своим сотрудникам, ведь желающих поехать в загранку нашлось бы немало. Уедет ценный кадр – а потом трать время на поиски замены, и неизвестно еще, кого найдешь…

– Так получилось, что я назвала вашу фамилию, даже вас не уведомив – цейтнот. Но вы меня понимаете. Не в обиде, надеюсь?

– Да что вы, Софья Игоревна! Никак не ожидал – вот сюрприз! А более конкретно они ничего не сказали – что это за структура, чем я буду заниматься?

– Нет. Все детали – при личной встрече с этим… сейчас посмотрю…

Фонвизина протянула листок бумаги с фамилией министерского чина, телефоном и адресом.

– Вот, это вам. Звоните им сами и приезжайте на встречу, когда скажут. А ко мне – через два года. Если оба живы будем.

Посмеявшись, они пожали друг другу руки, и Нарышкин ретировался.

Фирма, куда он влился, занималась строительством гидроэлектростанций, и ангольский проект был одним из многих, которые она успешно реализовала в самых разных странах мира. Попасть на такой контракт мечтали сотни классных переводчиков, тем более в неспокойный и безденежный этап перехода страны на капиталистические рельсы, – а Нарышкин в этом смысле даже не ударил пальцем о палец: счастье само приплыло к нему в руки. Единственное, что огорчало, это очередная разлука с домом – и в очередной раз надолго. Ладно, дом никуда не денется, говорил он себе, зато бабла заработаю немерено. И в этом был прав.

Прощание с Козловым в Рыбном переулке прошло как-то буднично. «Юнга Северного флота» с башкой, постоянно одурманенной самогоном и водярой, поначалу не понял, по поводу чего проставляется Нарышкин – очередного возвращения или очередного убытия куда-то. Когда московский гость разлил по одноразовым стаканам угощение и рассказал о планах своего отъезда, Козлов просто пропустил информацию мимо ушей. Ведь друг его только-только из армии вернулся… «Ангола? Какая еще Ангола?» – переспросил он. Нарышкину показалось, что Серега из-за плохо рисуемых в голове понятий «Африка» и «Ангола»в связи с их огромной географической удаленностью от родных широт просто бессилен сформировать в сознании пребывание его, Нарышкина, где-то у черта на куличках – на Черном континенте. Возможно, в голове Козлова слово «Ангола» на тот момент ассоциировалось с каким-нибудь кинотеатром или торговым центром, но никак не с конкретной страной.

– В Анголу уезжаю, это Африка, континент. За Средиземным морем начинается. Понятно?

– Охренеть… Это как?

– А вот так. Еще на пару лет. Смотри, держись тут без меня.

Нарышкин не стал объяснять сильно захмелевшему Козлову подробности: все равно не поймет, каким образом ему удалось нарыть эту работу, да и остальное – то, что это интересный проект и отличная практика в португальском языке – не годится для его ушей. Основное, что Козлов вынес для себя из разговора, – по возвращении его московский друг сможет беспрерывно пить водяру лет двадцать. На том и расстались.

Нарышкинское пребывание в Анголе мы опустим, ибо оно, равно как и армия, не затронуло их отношений с Козловым. Из переписки с родителями он лишь узнал, что у Козлова родился сын, но, по словам предков, ни ребенка, ни его мать они не видели. Не знали они и того, являлась мать ребенка официальной женой Козлова или нет. Сам же он так и жил один за своим заросшим хмелем забором, не меняя привычек. Ничего, приеду – разберусь, что почем, думал Нарышкин. Вот почему более логичным будет переместиться в Рыбный переулок «под конкретику» – то бишь спустя два года: Нарышкину в ту пору стукнуло тридцать.

Итак, стоял май месяц, дачный сезон давно открылся, и Нарышкин въехал в переулок за рулем своей новенькой «Лады». Еще по дороге он заметил, что в поселке произошли кое-какие перемены: появился асфальт там, где его раньше не было, вместо старых – деревянных и приземистых – домов выросли новые, из камня, в два и три этажа. Это означало, что на участках сменились хозяева. В принципе, рано или поздно так и должно было произойти: близость к Москве, развитая инфраструктура, по соседству река и необъятный лес – очень даже лакомо для нуворишей. Прежде чем припарковать машину у своего дома, Нарышкин бросил взгляд на владения Козлова и обнаружил у входа на его участок – калитка по-прежнему отсутствовала – группу алконавтов, среди которых узнал только Игоряныча. Рядом с козловским забором было сложено с десяток строительных железобетонных плит, и «группа товарищей» кучковалась как раз перед ними, частично застилая панораму. Нарышкину все это показалось странным; заглушив движок, он направился к честно