– Куда поплывет? – снова спросила непонятливая

Райка.

– Куда, куда – на гору Арарат! – рассердилась бабка, верующая в Бога так же неистово, как неистово в него не верила тридцать лет назад. Все посмотрели вверх, в небо, которое словно прохудилось.

В тот же вечер по телевизору показали передачу, которую вел известный академик. Передача называлась « Идея о конце света и третье тысячелетие». Говорили долго, умно и непонятно. Закончили передачу фразой совсем не научной и даже двусмысленной: «Поживем, увидим».

На следующий день небольшая кучка людей стояла под мокрой сенью деревьев и смотрела в строну огорода Никиты Захарова. Сам хозяин под небольшим навесом пилил и строгал доски. В стороне от него, на куче стружек, лежали уже готовые части того неведомого, которые должны были стать одним единым.

К толпе подошли бригадир и председатель.

– Ну, че? – спросил бригадир.

– Строит гад, – хмуро сказал скотник Петро, сосавший вонючую самокрутку.

– А чего строит-то? – спросил председатель.

– Ты, Кузьмич, из себя дурака-то не строй, – нервно сказала Райка, – сам знаешь, чего.

– А может, бабка все врет? – с сомнением в голосе заметил бригадир Стуков.

– Ты бабку не трожь, – резко сказал Петро, возвышавшийся над всеми на целую голову. – Она бабка правильная, верующая.

– Да кто ее трогает-то, – вступил в разговор председатель Петр Кузьмич. – Бегает по деревне, панику наводит.

– Бабка – она за общество, – упорно басил Петро, –она для всех. Это не то, что вон этот единоличник. В одиночку решился спастись.

– Ну, чего ты болтаешь, чего болтаешь, – рассердился Петр Кузьмич. – Не будет никакого потопа!

Он посмотрел в лица людей. В их глазах была недоверчивая усмешка, с какой всегда в народе относились к власти. Сколько раз он видел такие глаза на сельских собраниях, когда приходилось говорить о программах партии, а потом разъяснять пользу перестройки. Возможно, он и сам сидел с таким же недоверчивым взглядом на собраниях у областного начальства. И чем больше он разубеждал бы этих людей сейчас, тем больше они бы верили словам бабки Анисьи.

– Ну, хорошо, – решительно сказал Петр Кузьмич, – я сейчас с бригадиром пойду к Захарову и сам у него спрошу все напрямик.

– Ну да, так он тебе и сказал, – Петро презрительно сплюнул себе на заскорузлый кирзовый сапог, – держи карман шире!

– Ты у Альки, у жены, спроси, – посоветовала Райка, – Никита вредный, не скажет.

– Там посмотрим. Стуков, за мной! – председатель решительно зашагал по аппетитно чавкающей грязи. За ним вприпрыжку, надвинув кепку на нос, засеменил бригадир.

В избе пахло опарой. Алевтина, полнотелая женщина, ворочала в выварке мокрое белье. Дверь со скрипом отворилась, в избу вошли председатель и бригадир. Она распрямилась при виде нежданных гостей, убрала непослушную прядь со лба.

Войдя в дом, председатель как-то сразу растерялся. Замявшись, он остановился у порога и внимательно стал разглядывать, как, с облепленных грязью и глиной его сапог стекала темно-коричневая лужица и растекалась по чистому полу. Все дело было в том, что когда-то смолоду Петр Кузьмич пытался ухаживать за Алевтиной. Но она, жестоко посмеявшись над ним, отвергла его ухаживания. С тех самых пор он при виде ее робел и терялся.

Хозяйка тоже смотрела на грязную обувь гостей. В избе повисло неловкое тягостное молчание.

– И чего это вы в грязных сапогах вперлись? В сенях грязь хоть бы соскребли!

– Ладно, не шуми, Алевтина, – хмуро остановил хозяйку председатель.

– Чего надо-то?

– Да так, шли мимо вот со Стуковым, – Петр Кузьмич мотнул головой в сторону бригадира, – смотрим, Никита чего-то строит. Зашли вот узнать…

– А я при чем? У хозяина и спрашивай! – заупрямилась женщина.

– А чего нам его от дела отрывать? – председатель пытался говорить шутливо. – Ты нам скажи, да мы и пойдем.

– А вам-то зачем это надо? – насторожилась хозяйка.

– Да так просто. Может, помочь надо.

– Уж от вас помощи дождешься, – усмехнулась Алевтина. – Не знаю, чего вы там задумали, – продолжила она, – и говорить с вами не буду. Идите, вон у Никиты и спрашивайте! – сказала, как отрезала, и снова взялась ворочать белье в выварке.

– У, вредная баба! – сквозь зубы бросил Петр Кузьмич, тяжело шагая обратно по засасывающей грязи.

– Не стоило нам ходить, – семенил за председателем Стуков. – Чего теперь этим-то скажем? – он кивнул в сторону колхозников, стоявших под мокрыми деревьями.

– Скажем, что курятник новый строит. И все, больше ничего.

Они подошли к кучке односельчан. Люди молчали и смотрели в мрачном единодушии на председателя. Петр Кузьмич даже немного смутился.

– Курятник он строит, – чувствуя себя глупо, сказал председатель. Его фраза разбилась об общее недоверчивое молчание.

– Вот, – зачем-то добавил он, не зная, чтобы сказать еще.

Молчание стало еще более красноречивым. И Петр Кузьмич с ужасом вдруг понял, что в любом случае его миссия кончилась бы для него поражением. Что бы он теперь им ни сказал, вывод сделают один: «Никита строит ковчег». Никиту в деревне не любили, считали хитрым, скрытным и за глаза называли кулаком.

«Да ну вас всех!» – вдруг подумал председатель.

– Стуков, пошли, – резко сказал он и решительно зашагал в сторону сельсовета.

Люди остались мокнуть под дождем, лишь только Митька увязался за ними.

– А может, в район позвонить? – робко предложил по дороге Стуков.

– Да ну, что я им там скажу? – замахал руками председатель.

– А он дело говорит, – встрял в разговор досужий

Митька.

– Да кому там звонить, поразогнали всех уже, – отнекивался Петр Кузьмич.

– Да уж вам видней, кому…

Дойдя до конторы, председатель решился-таки позвонить в район.

Они скинули мокрые плащи. Митька со Стуковым уселись на стулья перед столом. Петр Кузьмич набирал номер по телефону. В кабинете наступила тишина, пока председатель ждал, когда на том конце провода снимут трубку. За окном привычно шумел дождь. В последнюю минуту Митька кинулся в соседнюю комнату, где стоял параллельный аппарат. Стуков замер, неотрывно смотря на начальника, как кролик на удава.

– Здравствуйте, Иннокентий Евграфович, – лицо Петра Кузьмича сделалось мягче, – это я, Петр Кузьмич. Узнали? Что звоню? – сквозь треск и шум было плохо слышно. – Да вот дожди зарядили, люди волнуются.

– А я тебе что – гидрометцентр? – недовольно послышалось с того конца.

– Ну, вы все-таки начальство, может, чего слышали? – подводил к скользкой теме Петр Кузьмич.

– Не знаю, сейчас погода по всему миру такая. Вон вчера передавали, на Малайзию обрушилось цунами. Дороги размыты, затоплены поселки и города. Ну-ка, ты мне лучше скажи, как у тебя с фермерами?

– Да какие там фермеры! Нет у меня их, народ не

хочет.

– Как это нет?! Должны быть. Нынче время такое.

– Да откуда я их возьму?

– А откуда ты раньше сто десять процентов зерновых урожая брал, которых у тебя не было? Вот то-то. Область требует фермерских хозяйств, вас разгонять будут. Совхозы больше не нужны. Так что разгоняй людей…

– Иннокентий Евграфович, – прервал Петр Кузьмич, решивший, наконец, идти в лобовую атаку. – А что, говорят, дожди идут очень часто, может, потоп будет?

– Что?! Да ты в своем уме? Или упились там совсем окончательно? – взорвался собеседник на том конце телефонной трубки. – Я ему про работу, а он… Совсем уже распустились без партийной дисциплины. Лично сам теперь приеду…

Петр Кузьмич решительно опустил трубку на аппарат, словно всадил нож в своего собеседника.

– Ну, втравили вы меня, – он устало опустился на стул.

– Чего сказал-то? – спросил Стуков с тревогой в голосе. – Будет потоп, нет?

– Не будет потопа, и Митька вон слышал, – Петр Кузьмич кивнул головой на Митьку, слышавшего весь разговор по параллельному телефону.