Annotation
Девяностые. Время лихое и весёлое. Перестройка стремительно перетекает в перестрелку, рушится «нерушимый Союз», человеческая жизнь дешевле пачки импортных сигарет. Отовсюду, буквально из всех щелей лезут невесть откуда взявшиеся банды, отморозки и кое-что похуже…
Содержит нецензурную брань.
Сергей Гуляев, Надежда Гуляева
Сергей Гуляев, Надежда Гуляева
В августе 93-го
Человек существо странное и во многом нелогичное, когда у него всё хорошо он просто воспринимает это как должное. Не ценит.
У меня была самая обычная для союза семья. Родители, работавшие многие годы подряд на одном и том же заводе. Сестрёнка, младше меня на три года. С ней я никогда не понимал рассказов о соперничестве за внимание родителей. Мы не жили в роскоши, но нам всего хватало. Не приходилось экономить и выкраивать, вырывать друг у друга. А ещё, я искренне гордился что старший. Следил, чтобы её не обижали во дворе, а потом и в школе. Нет, пай мальчиком не был. Учился средне, временами дрался, обычный пацан со столичной окраины. Всё рухнуло внезапно.
«Перестройка» ширилась, танцуя на костях, завод медленно умирал. Люди по-привычке ходили на работу, но зарплата стала напоминать сдачу в магазине, да и такую задерживали месяцами. Мать уволилась, собрала остатки накоплений и превратилась в «челнока». Держала «парник» в Лианозово. Отец помогал как мог, но … Я был уже достаточно взрослым чтобы понять, он сломался. Его мир рухнул, и подняться тот оказался не способен. Семью вытягивала мать и это его добивало.
По ночам стало опасно на улицах, да и днём если по-честному тоже. Люди зверели, запираясь в раковинах своих квартир, кругом прорастали стальные двери, решётки, заборы. Опасно стало оказаться «не в своём» районе. Выраставшие как поганая плесень «комки» заманивали яркой разноцветной мозаикой. Рядом алкоголь в ярких, непривычной формы бутылках, диковинный сок в порошке, сигареты и жвачка. Вот жвачки стало действительно много, сначала такой желанной, а вот потом… Резко вонявший фруктовой химией кубик оказался плохой альтернативой привычным продуктам. Но у многих семей денег хватало в прямом смысле только на хлеб.
Нашей семье везло, вернее её вывозила мама. Вот только яма куда валилось абсолютно всё, становилась всё глубже и глубже. Самое худшее, что все эти перемены принесли страх. Мерзкий страх в одночасье лишиться всего. Закон исчез с улиц, там правил кулак, нелегальный ствол и обрезки арматуры. И вот в такое милое время мне пришлось уйти в армию. «Откосить» стоило дорого и даже нашей, относительно благополучной семье это оказалось не по карману. Как служил, вспоминать не хочется, но мне и тут повезло. Я вернулся злой, дёрганый, сбросивший шесть кило веса, но не покалеченный. Другим везло меньше. Пока служил развалился Союз, я вернулся в другую страну.
Вернулся и не узнал свой город. Работы не было, цены взлетали всё выше и выше. Сестра заканчивала школу, родители потихоньку продолжали сдавать. Я отчётливо понимал, что времени на раскачку у меня не будет, надо впрягаться. Но как? Крутые специалисты, которых с руками оторвал бы любой завод, и те торговали на рынке, едва сводя концы с концами. А кому был нужен я? Без специальности, без опыта. У меня не было ничего кроме амбиций, и навыков обращения с оружием.
Нет, сто раз нет, я не был крутым спецом. Числился в ВДВ, но так… Просто пехота, знающая где у АК приклад и как попасть в мишень. Плюс опыт злых казарменных драк, в любой момент дня и ночи. И куда ж меня занесло с таким набором? Вы угадали, в «крышу». Мелкую бандочку, прижимавшую стайку ларьков у метро.
Молодой, придурок, считавший себя «крутым». Скверный алкоголь из ярких бутылок, выставленные напоказ сбитые костяшки, качалка в подвале, отрыв в провонявших потом и табаком «видеосалонах», а потом на снятых квартирах и прикупленных дачах. Всё, чтобы не вспоминать, не дать себе остановиться и осознать чем стал. Полного беспредела вроде не было, но не было и тормозов. Шаг за шагом.
Я не говорил дома чем занимаюсь, но… В семье и так знали. Я приносил деньги и они не отказывались, но смотрели как на чумного. Хуже всего, что Катька… Эх, сестрёнка-сестрёнка… Ты по-прежнему делилась со мной всем происходящим, пускала в свою жизнь. Но только когда родителей не было рядом, когда поблизости не маячили родственники, друзья и соседи. Такого брата стоило стесняться, не давал я поводов для гордости. Вот только это всё равно было больно.
И я не выдержал, съехал. Стал жить отдельно, снимал хату вместе с дружками. Завел потрёпанную девятку. Ведро с гвоздями, но своя тачка! К родным приходил совсем редко, только бабла подкинуть. А вскоре жизнь в очередной раз выкинула фортель. Прижали нас самих. Мы не пожелали прогнуться и прекратили существовать. Двоих просто завалили, с ещё одним жёстко побазарили. Он выжил, но… Я бы предпочёл сдохнуть. Остальные считали часы, когда доберутся и до них. С нами они не успели совсем чутка. Я и Васёк переметнулись к конкурентам.
В этой кодле берегов не видели, но выбора у нас не было. Либо в чужую могилу, либо на свалку, либо к ним… Шестерка, разменный материал. Те кто вылезал выше жили лучше, но зачастую не дольше. Я полез наверх, самоуверенный, дурной сопляк, и куда б меня занесло сам не знаю. На зону или в землю, выбор невелик. Только получилось всё не так, как рассчитывал. Нам забили стрелку. Для меня она было далеко не первой, но то было в другой кодле и там нам фартило. Сейчас же…
***
Две машины, под завязку набитые бритыми бугаями в китайском адидасе мчались в сторону области. Меня ощутимо потряхивало, нехорошее предчувствие появилось ещё накануне вечером. И выбить его из мозгов сорокоградусным пойлом не получилось. На стрелку пьяным ехать самоубийство, там и до рукопашной, и до стрельбы доходило. Мне ещё и собственную жигу пригнать пришлось, на своей девяточке ехать, в которую загрузили ещё троих из «пехоты» и его. Его, блять! Вот только психа мне в машине ещё не хватало для полного счастья. Которого даже наш сиделец побаивается, так что мне и подавно можно. И почему в мою машину подсадили тоже понятно. Не к себе ж такое брать?
Сидит сука, зубы прокуренные скалит. Ему-то хорошо, он свой мандраж давно подрастерял, а остальным каково? Он же реально ненормальный, прибьёт и даже в лице не измениться. Два режима, ждущий, когда ему всё по хуй, и живой пиздец, и когда переключатель щёлкнет хер знает. Как МОНка под жопой!
Музон орёт, кузов громыхает на каждой колдобине, в салоне дышать нечем от смеси табака и пота. На нервяке чуть не заглох на светофоре, в задницу давит ствол немолодого ПМ. Мне его только сегодня выдали и что на нём может висеть лучше даже не думать. В кобуре носить нельзя, иначе статья. А так за резинкой штанов, да с заявлением о находке в кармане есть шанс отмазаться. Потому и обойма запасная мне не положена. Вот и получается, что вроде он как есть, если мусора возьмут, а если реально перестрелка будет, так считай и нету.
Я пытаюсь удержаться за головной машиной, но опыта езды в колонне у меня нет, поэтому часто отстаю, периодически нагоняю, выискивая в потоке. Из-за этого приходится подрезать и проскакивать на красный. За нами летит матерный вопль клаксонов, мешается с визгливым «Ой, Лёха! Лёха! Лёха!» из динамиков. В башке каша, мандраж зашкаливает, потные ладони скользят на руле, вынуждая вцепляться в него до побелевших пальцев. Весь обзор сужается до помятого бампера пожилой бехи, всё остальное всего лишь череда ярких пятен, плоская театральная декорация. Меня плющит как после того, единственного в жизни косячка с коноплёй, вот по чесноку больше ни разу не пытался глюкануть. И я уже почти готов развернуться.
– Не дёргайся. Въебёшься.
Ровный, механический голос, лишённый интонаций, как у металлического хрена из забугорного кина. Сигарета, словно прилипшая в углу рта, светлые почти белые глаза. Пустой, ничего не выражающий взгляд как у соседского стаффора. Но это ж человек вроде?! Хотя… Какой из него человек к чёрту! Он же реально в дурке сидел, как из Афгана вернулся, от него все наши подальше держаться стараются. Даже пахан наш и то. Вида не показывать старается, только всё равно ж заметно.
