Поколение семидесятых отличалась от «шестидесятников», как я уже сказал, большим уходом в лирику, и музыкально оно было более подкованным. В те годы появилось много прекрасных лирических песен. А сатирическую, юмористическую нишу в авторской песне, безусловно, занял Леонид Сергеев.

Годы были характерны еще и тем, что в стране проводилось множество фестивалей самодеятельной песни, и мы очень много ездили, много выступали, общались. Но главным событием всегда был Грушинский фестиваль, к которому мы задолго готовились, и у нас там был целый городок. . Тогда же был дан «зеленый свет» на приезд в Казань некогда опальных основоположников авторской песни. У нас побывали практически все, включая Владимира Высоцкого. Кстати, именно он первым назвал самодеятельные песню авторской.

И наконец, поколение восьмидесятников. У него тоже были свои особенности и свои лидеры. Это поколение можно назвать композиторским. То есть ярче всего здесь проявились те, кто сочинял музыку к любимым стихам и исполнял их. Это Дмитрий Бикчентаев, Виталий Харисов, ансамбли «Уленшпигель», «Маятник». В восьмидесятые годы был также знаменитый клуб «Апрель», который обязан своей интереснейшей жизнью Стасу Аршинову, организовавшему в свое время айшинский фестиваль самодеятельной песни.

Вместо эпитафии

И вдруг в середине восьмидесятых годов, в начале перестройки, когда, казалось бы, наступила желанная свобода и всё стало можно, в жизни авторской песни произошел какой-то странный провал, она практически замерла. . Несколько лет не было ни фестивали, ни концертов. Видимо, общее центробежные тенденции, хаос, дестабилизация общества отразились и на авторской песни. Одновременно с этим рухнул Комсомол, практически перестали выходить поэтические сборники, что, я считаю, тоже была напрямую связана с закатом авторской песни.

Хотя, с другой стороны, в это же время расцвёл рок и появился, в частности, Юрий Шевчук. То своеобразная трансформация авторской песни. И я думаю, что она вообще не умрёт никогда, потому что в шестидесятые годы была найдена настолько уникальная форма творческого самовыражения, емкая и лаконичная, человеческого общения, что найти ей замену творческий и одновременно общественно значимый эквивалент, практически невозможно. И по мере стабилизации общества, в этом я убежден, авторская песня откроют нам новые яркие имена.

Вчера в Униксе состоялся первый из трех заключительных концерта фестиваля 30 лет авторской песни в Казани. Его участниками стали многие из тех, чьи имена упомянуты выше. И ещё многие из замечательной плеяды российских бардов выйдут на сцену сегодня и завтра. Случайно или нет, но в эти же дни возобновил свою деятельность городской клуб самодеятельной песни, и на днях здесь состоится первый конкурс — дебют молодых казанских бардов, дуэтов и ансамблей. Их имена нам ещё ни о чём не говорят, но, может быть, стоит и их запомнить?.

«Казанский университет», ноябрь 1996 г.

МЫ ЖИВЫ ПОКУДА ПОЕМ…, Н. Тиунов.

30 лет назад. .

Я слушаю. Нас много. 800, 900, больше 1000? Мы сидим, стоим в проходах между рядами, гнездимся на подоконниках. Уже третий час мы здесь, Но никто не уходит. Нам жарко, и кто-то открывает высокие окна. Ветер врывается в зал. Октябрьский вечер 1966 года.

Это наш актовый зал. И за окнами его ещё нет второго корпуса, а белеет дом Крупенникова. А подальше мокнет под дождём летний кинотеатр «Комсомолец». Огромные тополя вокруг него кипят тяжёлыми, шумными кронами. «Сковородка» пуста.

Потому что все здесь. Кажется, сто даже лекций в тот день не было во всём Университете. Жили только одним: «Вечер песни». Первый во всей Казани. Что там КАИ, КХТИ? Мы были первыми. В неброских костюмах, в битловках и свитерах. Белых и защитных рубашках под ними. Брюки прямые или чуть клёш (непременно с офицерским ремнем — мода!) и наши девушки с волнами начесов на легкомысленных головах, а у кого и короткая стрижка, немного макияжа (слова такого еще нет), в узких юбках и всевозможных кофточках. У кого-то пластмассовые бусы и клипсы, а кто и просто так, без украшений. Вот они, с нами. Любимые!

Джинсов еще нет. А у кого и были, тот не пришел бы в них в актовый зал.

Студенты 1966 года. Нас объединяет многое: Александр Грин и Ремарк, Бёлль и Хемингуэй. Стихи Когана (не забыл «Бригантину»?) и Кульчицкого. Каждый номер «Юности» с Аксёновым, Битовым, Анчаровым, Гладилиным и Вознесенским. «Пепел и алмаз» А. Вайды, «Как быть любимой» Хаса. «Один день» Солженицына и материалы ХХП съезда с первой правдой о Сталине.

И наконец, песни. Мы почти ничего не знаем об авторах — Высоцком, Визборе, Кукине. Но это неважно. Мы пропитаны их мелодикой, ритмом, смыслом. Они как первый утренний глоток. Их нотно-рифмованный код доступен нам, кажется, с детства.

Вряд ли они, как потом скажут, противостояли официальной эстраде. Ведь мы пели и «Голубые города», «Если радость на всех одна». А наши девушки — «На тебе сошелся клином белый свет», и «Там, где сосны». Были дороги нам и Бернес, и Шульженко, и Майя Кристалинская. .

Мы в актовом зале. С песней о нём выходят второкурсники истфилфака Нина Нечаева и Лёня Попов:

Старый актовый зал наш

В электрическом свете,

Где сегодня обычный

Наш студенческий бал,

Тихо кружатся пары

На блестящем паркете,

И студенты танцуют,

И студенты танцуют

Любимый вальс.

Я слушаю. На сцене Боря Львович. Он учится на физфаке, но, как потом признается, не может починить выключателя. Именно он создал наш песенный клуб. Это про него потом будут петь:

Он стал душой любого общества,

Хотя фамильи не имел,

Зато имел он аж 2 отчества

И пел со сцены, что хотел.

Это он создаст позже театр «Зримая песня». Это он будет прямо по телефону петь мне только что узнанную песню Галича. .

Весь вечер он будет на сцене. Отдыха не узнает его гитара (добрая, кстати, самая, за 9 р. 60 коп.) Он будет петь и соло, и а капелла. Объявлять выступление своих друзей и гостей. Своими приколами (как сейчас говорят) или Богом данными задирать зрителей и слушателей, зримых или незримых.

А потом над микрофоном встанет друг Бориса, тоже физик, Валя Жихарев. Светловолосый, нежнейшей лирик, он выйдет с «Атлантами» Городницкого. И голос его захолодит душу, если у тебя жива память о петербургском небе:

Держать его махину

Не мед со стороны.

Напряжены их спины,

Колени сведены…

Но жить еще надежде

До той поры, пока

Атланты небо держат

На каменных руках. .

Элегантно сдержанный Толя Макин появляется перед нами в неизменных затемненных очках. Таких нет ни у кого в зале. Но они были у главного героя всех фильмов Анджея Вайды Збигнева Цыбульского. И это делает Толю неотразимым в глазах очень красивых девушек (в очках и без) некоторых казанских ВУЗов. И песня Визбора «Вставайте, граф!» неотделима от имиджа (и этого слова еще нет) вдруг посуровевшего Толи:

И граф встает. Ладонью бьет будильник.

Берет гантели. Смотрит на дома.

И безнадежно лезет в холодильник,

А там зима, пустынная зима.

Он выйдет в город,

Вспомнит вечер давешний,

Где был, что пел, где доставал питье.

У перекрестка встретит он товарищей,

У остановки подождет ее. .

Саша Филиппов впервые выходит к микрофону. Немного сутулясь и отведя голову вправо, будто для ее руки, он приглушенно выговорит в зал не свое одиночество:

Не гляди назад, не гляди.

Только имена переставь,

Спят твои глаза, спят дожди,

Ты не для меня оставь.

Перевесь подальше ключи.

Адрес поменяй, поменяй,

А теперь подольше молчи -

Это для меня. .

Господи, это Клячкин, это гимнастерка, это сухие волосы на ветру, это вагон. И колонка с ледяной водой. Помнишь?