Но было не похоже, что Амвросий ненавидел ее отца. Он гладил изображение, его губы шептали что-то… молитвенное? А потом он вдруг резко оборвал сам себя:
— У нас с тобой не может быть одних родителей, ведь…
— Каких еще родителей? — Саша растерянно оглянулась на Звенового. Но у того в глазах было только недоумение, и ничего, кроме него. Саша повернулась обратно. При этом она гнала от себя мысль о дешевом индийском кинематографе. Кажется, именно там, по словам учителя по истории кино, использовался душещипательный и невероятно слезоточивый прием внезапно нашедших друг друга родственников. — Ты о чем, Амвросий?
— Это моя мать, Мария. — Слова монаха жгли душу девушки, буквально выворачивали ее наизнанку. — А это отец Арсений. Они меня не бросили. Вслед за мной появились в этом жутком, пронизанном адским грохотом, вонью и похотью времени. Появились тогда, когда я уже отчаялся что-либо понять. Они, а вовсе не братья помогли мне не сойти с ума… А потом они исчезли!
— Куда исчезли? — только и смогла выговорить Саша. Она совершенно, ничегошеньки не понимала. Что общего могло быть у ее родителей и этого фанатичного дядьки? Ее папа и мама были умнейшими, образованнейшими людьми Пограничья. Об этом нередко говорила тетя Паша. — Коль… Ты-то хоть понимаешь, что происходит?
Впрочем, Саша была уверена, что увидит в глазах друга такое же недоумение, что и полминуты назад. Ей просто хотелось услышать его голос.
Ан нет. В глазах молодого ученого читалась какая-то… догадка? Будто он сейчас сопоставлял что-то, опираясь на собственный опыт. И Звеновой уже даже открыл было рот, как…
— Ребята, прошу к столу! — раздалось громко и в то же время приглушенно. — И поторопитесь, пожалуйста. А то ваши псы смотрят на меня как-то… как-то подозрительно алчно.
И был миг, когда Саше казалось: она ослушается куратора. Потому что ей было просто необходимо докопаться до истины! И докопаться здесь и сейчас!
Но девушка взяла себя в руки. Во-первых, Магистр их спас. Во-вторых, он приготовил им ужин. И, наконец, он может пролить свет на всю эту историю.
Однако Магистр никуда ничего лить не стал.
— Вот расспросите друг друга после ужина, — зевнул он, — и составите свое мнение. О результатах доложите утром. Кстати, не забудьте, отбой у нас по расписанию, в десять-ноль-ноль. Подъем в шесть утра. Потом зарядка и завтрак. Выйти из дому надо будет не позднее восьми часов утра, а не то опоздаете на поезд. Так что, кормите ваших милых песиков и ужинайте сами. А меня не тревожьте. Буду думать, что с вами делать дальше.
Сказав так, рысь отошел от изумленных ребят и, легким движением лапы отодвинув от каминной решетки огромных собак, улегся. Жмурясь, уставился на огонь.
Глава 12, в которой Николай и Амвросий рассказывают свои истории
Урчали, поедая варево Магистра, псы. Лопались с треском поленья. Шипело, вылизывая дрова, пламя… И только присмиревшие люди ужинали в полном молчании, даром что готовил для них рысь. Кстати, мясо, жареная картошка и салат получились выше всяких похвал.
Потом Амвросий вызвался помыть посуду, а Звеновой — убрать приборы в шкафчик. Саша вытирала со стола. Прибрав за собой, ребята вежливо поблагодарили Магистра и отправились в мансарду Саши — делиться жизненными историями и обсуждать сложившуюся ситуацию. Расхлебывать заварившуюся кашу, в общем.
— Итак, — взял слово Звеновой, — будем исполнять наказ старших. Первым предлагаю высказаться Амвросию. Почему ты уверен, что на этой фотографии именно твои родители? И не надо на меня смотреть волком, прошу тебя. Посуди сам: знаем мы друг дружку несколько часов от силы. За это время ты успел спасти мне жизнь, увести нас с Сашкой от преследования, натравить на Сашку же собак… Дальше продолжать?
— Не надо, — буркнул монах. — Нам действительно надо откровенно поговорить. И в результате если не подружиться, то хотя бы открыть друг другу карты. Правда, сделать это очень трудно…
Сейчас Амвросий не выглядел тем человеком, кто признал папу и маму на фотографии, отнюдь. Перед Колей и Сашей находился вынужденный вести переговоры враг, и ребята прекрасно отдавали себе в этом отчет.
— …но я все-таки попробую. — Монах качнул головой, будто что-то отрицая. — Итак, на фотографии действительно мои родители, и я не могу в этом ошибиться, даже с учетом того, что с тех пор, как я их видел в последний раз, прошло восемнадцать лет.
— А тебе сейчас?.. — Коля опередил девушку.
— Тридцать два, — отчеканил Амвросий. — Предваряя твой следующий вопрос, родился я не в Углеже и не в Москве. Вы, наверное, не знаете этого места…
— Пограничье-то? — Коля сложил «два и два».
Арсений и Мария помогли Амвросию — по его же словам, вырвавшимся у монаха тогда, когда он только увидел фотографию — привыкнуть к Москве начала третьего тысячелетия, а сами отбыли обратно в Пограничье. Потом потянулось время — те самые восемнадцать лет. Сашка как раз успела родиться и вырасти, ей сейчас шестнадцать. Оставалась одна невыясненная деталь.
— Ты в каком году родился, Амвросий? Нет, не надо на меня так смотреть.
— Этого я пока сказать не могу! — с каким-то даже отчаянием выкрикнул монах.
Звеновой пожал плечами:
— Как знаешь, Амвросий… Не можешь — не надо. И, поверь, у меня нет никакого желания вытаскивать из тебя информацию. Да вот и у Сашки тоже… Правда, Саш?
Девушка молча кивала головой. Она не обладала такими аналитическими способностями, как ее друг, и, не будь его рядом, еще долго кружила бы вокруг да около этой загадки. Но если допустить, что Амвросий — ее брат, то…
То все равно непонятно, откуда у него эти средневековые замашки и убеждения! Или, пока они там жили при коммунистическом социализме в Пограничье, на Земле история успела выйти на очередной виток? И граждан — для чьего-то блага, разумеется! — погрузили в религиозный мрак? Чтобы боялись собственной тени, лишь бы не мешали развитию? Но тогда развитию чего? Что не дает стране развиваться, опираясь на высокообразованных рядовых членов общества? Только жадность верхушки? Или недальновидность? Или что-то другое?
Эти мысли вихрем пронеслись в голове уроженки Пограничья и померкли перед одной единственной: неужто, и впрямь, брат? Родной брат! Брат, ненавидящий ее до глубины души. А ведь она тоже осталась без мамы и папы. А родной брат хотел ее убить?..
И Саша буквально бросилась растапливать камин — чтобы отвлечься на что-то, отличное от вопросов. Благо, полешки были заготовлены заботливой Бездной (и даже сложены шалашиком в очаге).
— Сашка?.. — Звеновой округляющимися глазами смотрел, как девушка безо всяких спичек или зажигалок извлекает из своего указательного пальца огонь. Поджигает клочок обнаружившийся тут же бересты… — Ты не ответила.
— Не ответила… — Девушка глубоко вздохнула. — Просто я растерялась. Но ты прав, Коль. Я думаю, нам всем нужно привести эмоции и чувства в порядок. Иначе мы ни к какому результату не придем. Предлагаю каждому рассказать свою историю. Начну с себя. Я родилась в Пограничье спустя четыре с половиной миллиарда лет после образования Земли. А чтобы не путаться в больших числах и округлениях — в 2002 году от так называемого рождества Христова…
Саша говорила, глядя на огонь, — о том, как росла в любви и радости целых шесть лет. Какими замечательными друзьями для нее были папа и мама. Сколько они всего знали. Как она любила слушать их — казалось, неисчерпаемый источник премудрости…
Амвросий внимал молча. Сперва глаза монаха были полны недоверия и отрицания. Но потом, когда Саша начала рассказывать о том, что отец уехал на какое-то задание и не вернулся, его настроение изменилось. Повесть о том, как прощалась с маленькой Сашей мать, как девушка приняла решение уйти из семьи какой-то тети Паши и жить отдельно, как она вместе с школьным сторожем убеждала совет Пограничья, поразила парня до глубины души.
— В шесть лет выбрала жить одна? — уставился он на девушку в сильнейшем изумлении. — Но зачем?
