Воробей подскочил, врезавшись головой в потолок; заморгал, схватившись за макушку.

— Я пошутила, кэп, — быстро сказала Анамария — и, увидев лицо капитана, поспешно сунула тому бутылку. Расчет оправдался — запустить полной бутылкой рома у Воробья не поднялась рука.

— И ради этого… — Воробей сморщился; оглядел бутылку — трагически-осуждающе, точно мученик, прикидывающий вес креста, который еще предстоит на своем горбу волочь на Голгофу. Под таким взглядом любому легионеру следовало бы стушеваться, признать мученика святым и немедля отпустить восвояси.

Закинув голову, присосался к горлышку — некоторое время слышны были только глотки. Анамария переступила босыми ногами. Капитан опустил бутылку; потер ушибленную макушку, болезненно шипя сквозь зубы. Откашлялся.

— Ну что тебе?

— Кэп, — Анамария медлила. Мысль о том, что капитан, шут его знает, может отреагировать совсем не так, как ей хотелось бы, и подумать в первую очередь совсем не об открывшихся возможностях, пришла ей в голову только сейчас. Но отступать уже было некуда. Негритянка решительно вскинула голову. — Кэп, в Порт-Ройале землетрясение. — Воробей снова отхлебнул из бутылки; в этот момент смысл фразы, видимо, настиг его — он поперхнулся. Темные округлившиеся глаза. Анамария заторопилась: — Шторм на той неделе — это был не просто шторм, — облизнула губы. — Говорят, половина города потонула. Если мы сейчас высадимся там, никто даже ничего не заметит! Порт-Ройал — богатый город…

Воробей все еще сжимал горлышко бутылки — и смотрел так, что Анамария осеклась. В молчании стал слышен плеск воды о борт — гулкий, как в бочку. Дернувшись лицом, капитан наконец отозвался:

— Что?..

XI

В брызгах рушились волны; кричали чайки над мачтами, и брызги долетали до капитанского мостика. На сей раз паруса на «Черной жемчужине» были белыми — и золотились на утреннем солнце; а над кормой бился на ветру поднятый для маскировки английский флаг.

— Опасное дело вы задумали, сэр, — хмуро заявил Гиббс.

Джек Воробей сделал вид, что не расслышал.

— Наше счастье, если Норрингтон утонул! — крикнула с вантов Анамария. — Кэп, надо было его сразу выкинуть за борт со всеми его матросами!

Джек посмотрел вверх, грустно подумав, что был о ней лучшего мнения. Должно быть, эта мысль отразилась на его лице, потому что Анамария фыркнула, блеснув белыми зубами; встряхнула головой — растрепанные косицы упали ей на лицо… Тут Джеку пришло в голову, что он роняет свое капитанское достоинство, — вскинув голову, капитан Воробей величественно отвернулся… И тут Анамария завизжала.

Визжащая Анамария — это показалось пиратам невероятнее затонувшего в одночасье города. Половина команды, побросав все дела, сбежалась на верхнюю палубу посмотреть, куда показывает трясущаяся коричневая рука.

Кто-то тонко взвыл. Кто-то с перепугу взмолился дрожащим голосом:

— In Domine Patris…

Темный продолговатый предмет, прибитый волнами под борт «Жемчужины», гулко ударился углом в обшивку.

— Это гроб! — ужас был в неузнаваемо тонком, жалком, истеричном выкрике негритянки. — Гроб!

Вода заливала черную полированную крышку — и отливала, черный ящик нырял в пене. Его развернуло, ударило о борт боком. Это и в самом деле оказался закрытый гроб — богато отделанный, плыли по воде золотые кисти…

Выразительное лицо капитана выразило его мнение о всяких там бесхозных гробах, позволяющих себе заплывать под борт его корабля: капитан скривился, показав язык в приоткрытом рту, — отвернулся.

— У них, видно, размыло кладбище.

Гиббс ухватил его за плечо.

— Сэр!.. Кэп, это дурная примета! Гаже не придумаешь! Гроб!

Тут Джек даже задумался: а не зря ли он сделал Гиббса первым помощником? Но, с другой стороны, хотя Гиббс, конечно, гораздо глупее его, Джека, вся остальная команда еще глупее Гиббса, а ведь не может же он, Джек, быть первым помощником у самого себя. А с третьей стороны…

Но, между тем, берег Ямайки уже синеватой полосой горбился на горизонте, — а Джек глядел на него в подзорную трубу, и, таким образом, каждый был занят своим делом. Но берег вставал из моря — и чем дольше Джек на него смотрел, тем меньше был ему знаком этот берег, и тем лучше этот берег и дурные предчувствия Джека (а при виде этого берега Джек сразу понял, что на самом-то деле у него БЫЛИ дурные предчувствия) понимали друг друга.

Ветер трепал седые бакенбарды Гиббса.

— Мы пробьем днище, кэп.

Джек, нахмурясь, всматривался в мутную воду. Видно было неглубоко.

— Еще немного.

Марсовый с мачты закричал так истошно, что задремавший на рее попугай от неожиданности сорвался, захлопал крыльями, заорал тоже, — уронил помет на сушившиеся на вантах штопаные подштанники. Загомонило множество голосов; команда, толкаясь, бросилась на нос, — смотрели в воду, прикрываясь ладонями от солнца.

В отвесных лучах солнца под водой клубилась муть. И там, в глубине, тенями проступало: стены разрушенного собора, покосившийся крест на чудом уцелевших остатках крыши, — и «Жемчужина» проплыла прямо над ним…

Кому еще доводилось увидать собор сверху? Джеку пришло в голову, что такой редкий случай даже можно в некотором роде назвать везением, хотя, конечно, он лично предпочел бы без такого везения обойтись; он как раз размышлял о преимуществах своего корабля перед всеми другими кораблями — оказывается, «Жемчужина» будто создана для того, чтобы проходить над затонувшими соборами, хотя кому бы такое могло придти в голову; и как раз когда он добрался до мысли: «Я и «Жемчужина»… нет, мы — я, «Жемчужина» и удача. Это великолепно, я с собой согласен!..», появились акулы. Одна, вторая… а в глубине, отбрасывая тени в пыльную зеленоватую толщу, еще две что-то трясли, делили, рвали, — и лохматые ошметки оседали на проломленный купол собора… И Джек, конечно, сразу понял, ЧТО они треплют, — и все остальные поняли это тоже, потому что…

Словом, пришлось капитану Джеку Воробью признать (с большим сожалением!), что Гиббс и гроб, по-видимому, были правы.

На веслах обойдя затонувшие руины Порт-Ройала, «Черная жемчужина» бросила якорь у той же косы Палисейдоус, но несколько ближе к берегу. Песчаный берег, косо уходящий в воду, усеивали обломки; за полосой прибоя громоздились сплошные развалины. Сломанные пальмы, сорванные измочаленные листья, доски, камни, опрокинутые целиком деревянные дома… Из воды у берега торчали обломанные мачты затонувших судов.

Шлюпки удалялись по расплавленному металлу моря — к зелени берега. С борта махали оставшиеся на корабле, выкрикивали что-то, уже неслышное за плеском волн. На корме последней, пятой шлюпки рядышком сидели капитан и первый помощник.

На торчащих из воды остатках стен переливались блики от волн. Рыбки вплывали в окна; пираты в ужасе переглядывались. Никто из них не знал и не мог представить истинных масштабов постигшей Ямайку катастрофы. Шутки шутками, но что две трети Порт-Ройала не просто разрушено, а ушло под воду и от территории города осталось не более десяти акров, — сколько бы ни мололи в тавернах пьяные языки, серьезному человеку поверить в такое было решительно невозможно. Но вот…

И все же главной опасности, поджидавшей их здесь, пираты не заметили. Не желая удаляться от своей цели — Порт-Ройала, они оставили без внимания Кингстонскую бухту, расположенную в основании все той же косы, но по другую ее сторону. А между тем именно в гавани Кингстона, второго по размерам города Ямайки, ныне переполненного беженцами, два дня назад бросили якорь четыре английских военных корабля. Командующий эскадрой, полковник Фишер, выполнял приказ лорда Уиллоугби, генерал-губернатора английских колоний в Вест-Индии, — ведь Ямайка, потерявшая в катастрофе весь военный флот, становилась легкой добычей не только для разного рода авантюристов, но и для французских войск. (Отсюда видно, что мысли лорда генерал-губернатора и пиратов двигались очень похожими путями и привели к одним выводам, — чем лорд генерал-губернатор, узнай он об этом, был бы даже польщен, ибо всегда полагал пиратов хитрыми бестиями; капитан же Воробей, узнай он об этом, был бы, напротив, весьма неприятно разочарован, ибо полагал хитрой бестией одного себя.)