– Тише, Санечка, тише… Уходим… Вот так…

Соседка Наина Маратовна ненавязчиво, но крепко ухватила Саньку за рукав и потянула прочь от страшной двери, за которой раздавался подобный львиному рыку храп пьяного в стельку Андрея.

– Я не могу… Я боюсь, – прошептала Санька и тихо ойкнула. Под пальцами, зажимающими подбитый глаз, все оплывало. – Больно… Я не могу сбежать, тетя Наина. Если Андрей найдет меня, представляете, что устроит? А он найдет…

– Не найдет. Твой благоверный еще как минимум час будет дрыхнуть так, что из пушки не разбудишь. Надо уходить, милая. Надо. Настало время. – Соседка вытащила из кармана ключи от машины. – Вот. Возьми и уезжай.

– Но…

– Никаких «но», Санечка. Он ведь это не в первый раз, уж я-то знаю. – Наина Маратовна горестно покачала головой. – Ты же понимаешь, что следующий раз может стать для тебя последним, а у тебя ведь дите малое. Не жди, милая. Не терпи.

Не терпи.

А куда ей деваться?

Санька вытерла грязной от крови ладонью натекшие на подбородок слезы. Всхлипнула в голос.

– Как же мне не терпеть, если деться некуда? Отец не примет, скажет как обычно: «У тебя муж есть, к нему и ступай. Побил – это потому что у тебя характер такой нестерпимый. За дело, значит…».

– Да уж, незавидная у тебя судьба, – вздохнула соседка, гладя Саньку по плечу. Снова заладила свое: – Уезжай. Без разницы куда. – Тут глаза женщины радостно блеснули. – А знаешь что? Я придумала. Поезжай-ка ты в деревню мою, в Полянкино. Километров двести отсюда будет. Далековато, зато упырь твой точно не отыщет. Домик там хоть и ветхий, но с печечкой. Людей мало, старухи одни да старики, им помощь всегда нужна – так что от голоду вы там с Альбинкой не помрете, подкормят…

 И Санька не стала спорить.

– Поеду, – шепнула тихо.

Она хотела прокрасться в комнату и забрать ноутбук, но передумала. В порыве гнева Андрей стукнул по гаджету кулаком и разбил его. Починить теперь вряд ли получится.

Сбежав по ступенькам в прачечную, Санька сгребла в хлопчатобумажную сумку от доставки суши, брошенную кем-то в коридоре, их с Альбинкой нехитрые пожитки. Полетели на картонное дно детский трикотажный спортивный костюм, джинсовые шортики, пара футболок, дутая жилетка, выцветшее дешевое белье. И ее, Санькин, сарафан, который сшила мачеха.

Машина, старенький камуфляжной масти «уазик» – покойный муж Наины Маратовны был охотником – стоял во дворе общаги.

Санька открыла дверцу, закинула под брезентовую натяжную крышу сумку и белый рюкзачок из искусственной кожи, в котором хранилась буквально вся ее жизнь: паспорт, права, телефон, документы на ребенка, полупустая кредитка. Вчера Андрей просадил с нее почти все деньги – из-за того и поругались. В очередной раз. Санька была очень зла – только покрыла долги, а тут…

С работой Саньке не везло катастрофически. С учебой – тоже. Отец все детство величал ее недотепой и тупицей, причем безграмотной – Санька страдала дисграфией, отчего родной язык ей никак не давался. Неспособной к математике ее объявил, ревнуя к мачехе, сводный брат, а Санька поверила, и вырваться в умницы уже не пыталась. Правда, в средней школе ей нравилась ботаника, и в одной из четвертей у нее даже вышла по этому предмету круглая пятерка…

Как итог – дикая неуверенность в собственных силах, с горем пополам оконченная местная сельхозка, неудачная карьера (работа в паре магазинов без перспектив) и быстрое замужество, в которое Санька по наивности сбежала от строгого отца.

Андрей, один из наемных работников папы, на первый взгляд показался ей мужчиной мечты. Брутальный, грубоватый, косая сажень в плечах, голос как рык льва и ревнивый нрав, когда чуть что: «Ар-р-р, моя девочка! Не трожьте!» – именно в таких персонажей влюблялись без памяти героини любовных романчиков, заполонивших мачехины книжные полки в спальне отцовского дома. Вот и Санька…

… не то чтобы влюбилась. Скорее решила, что ей, веснушчатой и невзрачной коротышке, с таким поклонником повезло просто несказанно. И отец масла в огонь подливал:

– Беги в загс, пока берут. И чего только Андрюха в тебе нашел? Столько красавиц вокруг с ногами от ушей, а он на тебя, пигалицу толстозадую, загляделся.

Так Санька замуж и выскочила.

Сначала вроде все и ничего было. Андрей работал, зарабатывал неплохо. Санька устроилась помощницей в собачий питомник, в удовольствие возилась со щенками, зарплату неплохую имела. Так протянули год. Жили у Андреевых родителей, но с ними было туго – невестку ели поедом, и Санька робко намекнула мужу, что надо бы съехать, она ведь беременна, волноваться нельзя.

Хочется покоя.

Андрей наобещал, что возьмут ипотеку, а сам влез в долги, да еще и с Санькиным отцом умудрился рассориться. В итоге, вместо новой трешки, они переехали в купленную Санькой общажную комнатушку площадью десять квадратных метров.

Туалет и душ на этаже.

Но Санька была и этому несказанно рада. Рождение дочери захватило ее с головой. На прежнюю работу, в питомник, молодую мать не взяли – нашли другого, не обремененного родительством работника. Пришлось снова кочевать по сетевым магазинам.

Санька надеялась, что, став отцом, муж, наконец, остепенится и возьмется за ум, но ничего такого не произошло. Все стало только хуже. Андрей начал пить и поколачивать жену.

Так и жили.

Хотя назвать это существование жизнью у Саньки давно уже не поворачивался язык.

Единственной отдушиной были поездки на дачу к мачехе, тете Ларисе. Та Саньку от себя не гнала, всегда привечала, поддерживала втайне от отца. Дача у тети Ларисы была на озере. А самое главное, там рос сад, в котором Санька готова была копаться часами. Цветы и фруктовые деревья умиротворяли, а осенью мачеха всегда честно делилась с падчерицей урожаем…

«Уазик» громогласно прокашлялся, завелся.

Санька бросила испуганный взгляд на окно и обомлела от страха.

Андрей стоит и смотрит на нее!

Показалось…

Просто темная занавеска надулась от ветра и приняла на миг очертания мужниной фигуры.

Санька выдохнула облегченно и торопливо вывернула руль, выезжая с тесной стоянки, заставленной машинами соседей. Мимо клумбы из покрышек, в которой между редкими саженцами бархатцев густо взошла мокрица. Мимо скамейки, сооруженной из доски и двух старых ведер, наполненных цементом. Мимо аляповатой детской площадки с погнутым заборчиком – Андрей как-то по пьяни въехал в него задом своей «Волги».

«Волгу» продали еще в прошлом году, именно поэтому Санька за рулем соседкиного «уазика» чувствовала себя вполне уверенно. Не первый раз одалживала. Наина Маратовна ее даже в страховку вписала…

Дальше – мимо двух молодых вязов на улицу Зинаиды Коноплянниковой. С Коноплянниковой – на проспект, в поток ползущих к центру машин, потом, на большом перекрестке, где постоянно случаются ДТП, – на мост и дальше… Дальше – к окраине города на восток, туда, где в редкие погожие утра, прежде чем отправиться в детский садик, они с Альбинкой наблюдали из окна восходящее над элеватором солнце.

За мостом потянулась бесконечно длинная улица Туполева, упирающаяся в завод ЖБИ. По обеим сторонам дороги высились домики бывшего рабочего поселка, добротные, кирпичные, с претензией на классицизм – треугольные крыши подпирались лопатками, а порой даже и пилястрами. Их красили в белый…

Припарковавшись возле колоннады местного дома культуры, Санька поднялась по ступенькам и вошла в прохладный холл. Альбинка уже ждала ее там, даже сменку переодела. Синий мешок с босоножками лежал на соседнем сиденье, рядом с убранной в клетчатый чехольчик скрипочкой.

– Ты рано, мам.

– Ага, – не стала спорить Санька, подхватила скрипку, Альбинку, сменку и быстро зашагала к машине.

Мешок с босоножками на входе уронила – даже не заметила. Хорошо, что вахтерша окликнула и сообщила о потере.