– Откуда вы… – пробормотал он испуганно, еле живой от ужаса. Тристан снова покровительственно похлопал его по плечу. – Не говорите никому! Всеми святыми заклинаю – никому! Не то мне!..

– Ну, ну, – ободрил он насмерть перепуганного мальчишку. – Я же не Патрик ваш. Я сразу понял, что ты оборотень. От тебя псиной пахнет. Ну, и некоторые особенности строения черепа, суставов… Да не трясись ты так. Я не вижу в этом ничего дурного и предосудительного. Оборотень – значит, оборотень. Лишь бы человек был хороший. А мне что-то подсказывает, что ты хороший человек. И очень храбрый, если много чего знаешь об этих мерзавцах.

Краска медленно возвращалась на щеки мальчишки. Тот с облегчением вздохнул и отер взмокший лоб под черной ровной челкой.

– Ну, рассказывай, – проговорил инквизитор. – Ты пытался спасти одну из жертв Пожирателей?

– Откуда вы… – мальчишка уставился на Тристана с почти благоговейным ужасом.

– Я видел на них амулеты, отпугивающие оборотней, запрятанные под этими их развевающимися тряпками, – ответил инквизитор. – Очевидно же, что оборотни на них нападали, и Пожиратели их боятся. Так ты будешь уже говорить, или мне самому придется гадать?

– Да нечего рассказывать, – затараторил Густав. – Ну, была у нас девчонка такая, Мария. Нравилась она мне. Провожал я ее по вечерам, чтобы не случилось ничего…

– Но оно случилось.

–Да. Пожиратели пришли за ней…

– …И погнали по городу пару напуганных детей, – задумчиво произнес инквизитор. – Сердца у них нет.

Густав кивнул и сделался серьезным.

– Они не хотели меня, они хотели ее.

– И тогда ты перекинулся.

– Да, – Густав снова густо покраснел. – Я перекинулся, и их лошади почему-то меня напугались. Пару раз гавкнуть было достаточно, чтобы они взбесились, перестали слушаться седоков, и Мария успела удрать.

– Почему-то? – удивленно переспросил инквизитор. – Ты не знаешь, почему лошади боятся волков?

Густав покраснел еще гуще.

– Но, строго говоря, я не совсем волк, когда оборачиваюсь, – ответил он.

– Волчонок? Молодой щенок?

– Не совсем…

– А ты умеешь заинтриговать! Всегда веди себя так с девушками – отбоя не будет. Так кто ты, смелый оборотень? Ты достаточно высокого роста, худощавый, но крупный – медведь?

Мальчишка грустно вздохнул, крутнулся вокруг себя и тотчас у ног инквизитора, трясясь тощей шкуркой, заплясала маленькая пучеглазая черная собачка из тех, что дамы любят носить в муфте, для красоты.

– Что?! – поразился Тристан, разглядывая крохотное хрупкое существо, щурящее круглые огромные глазки. – Чихуахуа?! И тебя напугались лошади?

– Да, ваша милость, – ответил Густав, снова оборачиваясь в человека. – Голос у меня, сами понимаете, тоже не самый грозный, скорее наоборот. Но страху я на них нагнал доброго!

– Интересное какое явление, – пробормотал инквизитор. – Пожиратели оборотней боятся! Патрик задавил всех магов в округе и перевел оборотней. Выходит, оборотни им ни к чему, но магия их опасна для злодеев. А магически бессильные люди не могут сопротивляться… Да, интересно. Я поразмыслю на досуге над этим, – он снова по-дружески хлопнул мальчишку по плечу. – А ты не исчезай. Ты мне понадобишься, такой храбрый.

– Да? Правда? – Густав так и расцвел. Перебросив полотенце через плечо, он засеменил за инквизитором, как преданный пес. – Всегда мечтал стать грозным, таким, как вы. Одного вашего появления достаточно было, чтоб все разбежались, как тараканы! Наверное, быть инквизитором здорово…

– И не мечтай даже, – холодно ответил Тристан, и Густав тотчас обиженно надулся:

– Это потому, что я чихуа? – проговорил он обиженно. – Был бы волком, вы б меня приняли в инквизиторы?

– Глупый, – Тристан неодобрительно покосился на него. – Это тут причем? В инквизиторы берут не за анимагическую форму, а за желание души. В сердце твоем должно жить желание справедливости.

– Оно там живет! – радостно воскликнул Густав, скача вслед за Тристаном по ступенькам лестницы. – Ей-же богу, живет!

– Инквизиторский труд, – поучительно произнес Тристан, – очень опасное дело и кровавое.

– Так попробуйте меня в деле! Я не струшу!

– Не струсишь – в этом я уверен, – произнес Тристан, с удивлением качнув головой. – Чихуахуа на Пожирателей, м-да… но одной смелости маловато.

– А еще? Что еще надо? – не отставал Густав, и Тристан с удивлением обернулся к нему.

– Ты серьезно? – произнес он. – Ты правда просишься в Орден?

Густав с жаром закивал.

– Да и кто ж, как не вы, туда может принять! – выпалил он. – Вы же Тристан Пилигрим, Первый! Я о вас кое-что знаю.

– Никто не знает – а ты знаешь? – удивился Тристан.

– Я читал книги, – признался Густав. – Те, что Патрик велел сжечь на городской площади.

– Но ты их не сжег? – уточнил Тристан.

– Нет, конечно, – ответил Густав. – Бросил в огонь мешки с тряпками и старыми газетами. А в книгах были написаны заклятья… и кое-что об инквизиторе Тристане Пилигриме.

Тристан сжал губы, пристально заглянул в преданные мальчишечьи глаза.

– А ты действительно смелый, маленький оборотень, – произнес он. – Хорошо, я  подумаю.

***

Верный Густав все же подменил свою изнемогшую хозяйку, которая почти не спала ночь, поджидая инквизитора. Впрочем, это ему было не впервой; частенько, когда хозяин поколачивал Софи, а затем отправлялся в город, молодая женщина уходила наверх, чтобы отлежаться. Тогда Густав вертелся волчком, чтобы все успеть.

Но сегодня Софи, ускользнувшая от обязанностей хозяйки, хоть и улеглась в постель, уснуть не могла. Она ворочалась, и в голове ее вспыхивали видения, одно ярче другого.

Прикосновение к инквизитору будто бы пробудило ее дар, вдохнуло в нее новые магические силы. Стило ей закрыть глаза, как видения начинали кружиться в ее голове, тревожа и мучая ее.

То она видела площадь, темное, будто грозовое небо, и Тристана под ливнем из острейших стрел-перьев.

То чудилась ей некая тайная комнатка, неплотно запертая и золотой свет, бьющий из щели между косяком и дверью. Темное это место почему-то казалось Софи очень знакомым, даже дверная ручка – бронзовая голова льва с кольцом в зубах привычно ложилась в руку, –  но как бы она не оглядывалась кругом, вспомнить, что это за дом, ей никак не удавалось.

В своем видении она толкала эту дверь, и раздавалось грозное и страшное, словно тиканье тысячи часов, биение сердец.

Они были в стеклянных баках повсюду, отнятые у хозяев, но странным образом живые. Они бились, часто и испуганно, и каждый их удар превращался в прозрачную слезу, что стекала по стенке хрустального прекрасного сосуда. Он был наполнен уже почти доверху, и там, в прозрачной, как жидкий горный хрусталь, воде, зарождалось что-то новое, что-то магическое, что-то невероятно сильное и прекрасное, такое великое, что Софи не могла ни постичь, ни рассмотреть.

Она касалась стеклянной блестящей стенки сосуда, и ее вышвыривало в другое видение, затирая темнотой комнату с сердцами.

Становилось темно и жарко, Софи беспокойно стонала и ворочалась, чувствуя, что жара навалилась на нее тяжелой плитой. Она тянулась к свету, а из света огня к ней шел Тристан.

Он был одет по-домашнему, рукава его сорочки были закатаны, как у лекаря, и весь его вид наводил на мысль, что он ухаживал за больным.

«А кто заболел? – думала Софи. – Неужто я?»

Инквизитор подходил к ней, клал руку на ее лоб, и она ощущала прохладу его пальцев. Софи стонала и пробовала пошевелиться, но у нее выходило плохо. Инквизитор касался ее магией, она чувствовала, как его сила льется в ее тело, поддерживая, унося в спасительное беспамятство.

«Это было или будет?» – думала Софи, стараясь понять, видения прошлого это или будущего. Лечил ее инквизитор? Или только будет спасать от какой-то болезни? Но ответить ей было некому. И она снова погружалась в видения, пестрые и непонятные, мучающие ее.

Очнулась Софи от того, что кто-то тряс ее за плечо, довольно грубовато, но несильно.