Не по себе. Сразу в жар бросает. Я-то думала, он там с тёлкой какой-то разговаривает, а тут мачеха, оказывается, нарисовалась.

Совесть взывает во мне, но я всеми внутренними силами стараюсь заглушить её голос.

Он заслужил, – повторяю я про себя.

– Ничего страшного. Кушай супчик, стынет же.

Кирилл прищуривается, словно услышал в моём призыве какой-то подвох.

Опускаю глаза, не выдержав его подозрительного взгляда, угрызение совести мучает, глодает нутро.

Слышу лязганье по тарелке. Серёжа зачерпывает ложку супа, подносит к губам, и, не сводя с меня глаз, отправляет себе в рот.

Держит какое-то время во рту, а затем с усилием проглатывает.

Я втягиваю голову в плечи, ожидая, что он сейчас как завизжит на весь ресторан, что вся посуда разобьётся от высоких частот его голоса, но нет.

Он аккуратно кладёт ложку на стол, салфеткой протирает рот. Положив ладони по обе стороны от тарелки, Серёжа замирает. Он силой мысли делает из меня отбивную.

– Что-то не так? – осмеливаюсь я спросить.

Кожа лица его становится ярко красной, из глаз уже вовсю брызжут слёзы.

– Нет, всё в полном порядке, – хрипит он сквозь зубы. – Подай водички, пожалуйста, АДА.

Сомневаюсь, стоит ли помогать ему, но когда замечаю, что случай тут чрезвычайно хреновый, и всё ведёт к тому, что сейчас у него начнётся анафилактический шок, после которого, вероятнее всего, последует остановка дыхания, я передаю ему свой стакан воды.

Он с жадностью выпивает всю воду.

Но почему? Почему он даже не злится на меня? Он ведь понял, что это я устроила ему преисподнюю в желудке.

Всё-таки угрызение совести становится на порядок сильнее желания поиздеваться над ним, и мне ничего не остаётся, кроме как остаться со своим стыдом наедине.

– Извини, мне пора домой! – стыдливо бросив, я хватаю рюкзак. Быстро подскакиваю из-за стола, стягиваю свою куртку с вешалки и убегаю прочь под его: Стой! Куда ты?

– Что так поздно сегодня? Матч же уже давно закончился. Ты не предупреждала, что будешь задерживаться, – сердито бурчит отец, поймав меня на пороге, словно дежурил под дверью.

Я суетливо убираю ключи в ключницу, разуваюсь, скидываю с себя куртку. Судорожно подбираю достойный ответ, который может его устроить, но понимаю, что вряд ли вообще что-либо может устроить моего гиперзаботливого и чрезмерно переполошенного родителя.

– Извини меня, па. Как-то даже не подумала, что будешь волноваться. Не стоило переживать, мы с Алькой в киношку ходили. Надеюсь, ты уже поужинал? – путём наглого вранья увожу от себя разговор, заглядывая в кухню.

– Нет, ждал тебя как раз, – недоверчивым прищуром проходится по мне снизу вверх.

Неловко как-то. Сразу же хочется выдать ему все свои секреты. Я ведь привыкла делиться с отцом всеми глобальными изменениями в своей жизни до того, как у него появятся собственные домыслы. А это может случиться.

Такой у меня папа. Подозрительный во всём, что касается меня.

С недавних пор за мной ведётся тотальный контроль, доходящий порой до абсурда. Отец как за маленькой следит за мной. Поверяет, взяла ли я с собой лекарства, не закончились ли деньги на балансе.

А как по-другому?

Только я у него осталась, а он – единственный, кто остался у меня…

В прошлом году моя мама скончалась от сердечного приступа. Это произошло после ужасающей новости о том, что жизни её дочерей унесла страшная авария.

Одной из них в результате всё же удалось выкарабкаться. Она выжила, чтобы потом заново умереть, услышав от отца всю правду о том, почему мама не навещает её в больнице.

Я осталась жива, к счастью, или к сожалению, теперь уже и не знаю даже.

Я выжила в той аварии, похоронив в искорёженной груде металла всё, что так любила когда-то. Всё, к чему стремилась долгие годы, всё, ради чего жила…

После того злополучного дня моя жизнь стала бесконечной чёрной дырой, состоящей из одних лишь запретов.

Границы дозволенного сузились тысячекратно, ограничившись жёсткими рамками, с которыми мне теперь приходится уживаться.

Мои мечты остались только мечтами, без малейшей возможности на их осуществление. Теперь все мои мечты погребены глубоко в далёком прошлом. Сейчас только боль и разочарование окружают меня повсюду, оставив позади то светлое будущее, о котором я так грезила.

Отец – единственный лучик света в моей блёклой жизни, ровно так же, как и я у него.

Мне не хочется лишний раз расстраивать его по пустякам, поэтому и приходится скрывать некоторые подробности своей жизни.

– Пап, я не хочу кушать. Давай я тебе разогрею, посижу с тобой за компанию, а потом пойду спать? Что-то голова сегодня целый день болит.

– Всё хорошо? – папа встревоженно подлетает ко мне, зрачки проверяет, температуру. – Где болит?

– Да, говорю же, просто голова болит и всё. Не переживай ты так, – отмахиваюсь, устало улыбнувшись.

Не люблю, когда он понапрасну тревожится обо мне. Тем более, когда первопричиной моей головной боли стал сам Уваров.

– Иди тогда отдыхай, я сам здесь разберусь. И лекарство не забудь принять, – тепло улыбается в ответ.

Поцеловав папу в щёчку, я отправляюсь в свою комнату, швыряю рюкзак на пол и плашмя валюсь на кровать.

Вот что мне теперь делать с Уваровым, спрашивается?

Я проявила жалость ко врагу своему.

Своим ненужным сочувствием я чуть было не запорола операцию "влюбить и уничтожить". В особенности, когда осознала, что он намерен стерпеть всю незавидную участь, что выпадет на его долю.

Господи, проблем своих мало, подавай ещё и Уварова в придачу.

Телефон в рюкзаке вибрирует, сигнализируя о новом сообщении. Я лениво тянусь за ним, достаю из внутреннего кармашка, и на экране вижу всплывающее уведомление, от которого сердце заходит в ритмичный пляс.

Ну надо же!

Во ВКонтакте мне пришло сообщение от самого Сергея Бесподобного: Ты объяснишь мне в чём дело? Почему убежала? Что я сделал не так?

Непроизвольно улыбаюсь экрану, но тут же стираю глуповатую улыбку с лица. Понимаю, что беспокоится он не обо мне вовсе. В данном случае он печётся только о себе любимом.

Хорошенечко обдумав, строчу ответ: Ты мне наскучил. Извини, пришлось уносить ноги.

С: И напоследок ты решила ещё и отравить меня? Просто потому, что я тебе наскучил? А сказать мне было не судьба? Или у тебя всё решается только через глупые и необдуманные поступки?  

А ведь он прав. Последние пару дней я поступаю слишком уж неразумно. Вразрез всем своим правилам.

Это он всему виной. Я стала одержима идей насолить ему, но пока что у меня получается насолить только самой себе. Я не могу определиться со своими эмоциями, которые он у меня вызывает.

Глупо, очень глупо. И зачем только я прислушалась к Альке? Зачем затеяла эту аферу, когда знала, что стану убиваться по нему?

А: Не отравить, а добавить нашему свиданию пикантную остринку. Тебе не понравилось разве? Странно, я думала, ты любишь острые ощущения.

С: Это ведь было не свидание. Я хотел лишь поближе узнать тебя, сгладить углы после нашего неоднозначного знакомства! Я ведь даже не подкатывал к тебе, хотя мог! А теперь у меня пропало всякое желание подходить к тебе, не то чтобы узнавать тебя ближе. Кто знает, что меня ждёт дальше… Не хочу я узнавать. Увольте.

Не привыкла я общаться без смайликов и скобочек. Так ведь даже непонятно, какая интонация присуща тому или иному предложению.

Он смеётся надо мной или это он вполне серьёзно? Бывает ли Серёжа когда-нибудь серьёзным вообще?

А: Этим самым ты хочешь сказать, что намерен сдаться? Ты хочешь досрочно принять проигрыш?

С: А ты сама этого хочешь? Хочешь, чтобы я отстал от тебя?

Я теперь уже сомневаюсь в своих желаниях. Серёжа поселился у меня в голове и теперь он только и делает, что устраивает там полный бардак.