Посмотрела на закрытую дверь, Роман ушел, хлопнув ей, словно я сама напросилась к нему, и теперь он пожалел об этом. Просила отвезти в гостиницу, сам виноват, что привез к себе домой. Села на кровать, размотала бинт, посмотрела внимательнее на ногу, ну, не так все и плохо, чуть опухла, но не страшно. Попыталась пошевелить, больно, но терпимо, наверно, обезболивающее еще действует.

Достала из кармана шубы телефон, полезла в сумку за зарядным устройством, включила, гипнотизируя экран. Вот он мигнул, пошел заряд, сразу оповещения о входящих сообщениях и непринятых звонках.

– Черт! Вот же черт!

Несколько пропущенных от сестры, один от отца, а вот это уже не совсем хорошо. Не стала читать сообщения из социальных сетей, хотелось уже забыть этот день, принять душ, лечь в нормальную постель. Поковыляла в ванную комнату, очень даже мило, душевая кабина, раковина, большое зеркало, есть полотенце, а еще женский гель для душа с ароматом ванили.

Это кто у нас любитель ванильки?

Брутальный Роман Александрович?

Или его пассия?

Пока снимала блузку, оторвала со злости две пуговицы, те покатились по кафельному полу. И чего так меня вывел этот гель? Стою под горячим душем, это лучшее, что случилось со мной за эти сутки, а еще – когда Роман носил меня на руках. За сегодня это было слишком много раз.

Роман.

Красивое имя.

И сам он красивый. Такой мужественный, сильный.

Снова вспомнила его темные глаза, руки, а потом тот сон и откровенные ласки языком и губами какого-то мужчины между моих ног. Внизу живота сразу разлился жар, запах ванили от душа заполнил пространство, накрыла грудь рукой, чуть сдавила сосок.

– Ох… черт.

Стыдно было признаться самой себе, но я с ума схожу от оральных ласк, а вот именно сейчас о них думать странно, других мыслей хватает. Отдернула руку. Но только смыла пену с тела и волос, как из душевой лейки полилась холодная вода.

– Ай!

Отпрыгнула в сторону, наступив на больную ногу, снова закричала. Кое-как выбралась, промокнула волосы, закуталась в полотенце, допрыгала до кровати. Спать хотелось ужасно, но надо было намазать ушиб и еще как-то сделать себе укол. Я ведь такая самостоятельная и отказалась от помощи. Разложила рядом все купленное Романом в аптеке. Ну вот, намазать я намажу и забинтую, скорее всего, как смогу, но укол – нет, не смогу.

Телефон разразился веселой трелью.

– Да.

– Что да? Балбесина! Даха, ты куда пропала?

Младшая сестренка Маша паникует. Но, скорее всего, она звонит не от волнения за меня, а лишний раз посмеяться. Мы с ней погодки, мамочка не успела родить меня, как забеременела этой «занозой в заднице». Сколько ее помню, постоянно строит из себя самую умную, она у нас надежда и опора, будущее семьи, без которого мы все скатимся в бездну нищеты и убогого существования.

– Почему телефон отключен?

– Разрядился, что он, не может разрядиться?

– Конечно, может, у тебя все что угодно может с ним случиться, я бы не удивилась, если бы его волки унесли в лес.

– Маш, какие волки? Какой лес?

– Лохматые и зубатые, а лес дремучий, как ты.

– Что вечно за мнение, что я такая беспомощная?

– Ну… как сказать, – Маша протянула, я фыркнула, сейчас начнет учить старшую сестру жизни, припоминая все, что было. Надо пресекать это сразу.

– Мария! Отец зачем звонил?

– Какой грозный голос, мне уже страшно. Соскучился, наверное, я откуда знаю?

– Маша, папа не скучает просто так, он что, о чем-то догадывается?

– Не должен, он сейчас в Австрии, переговоры какие-то очередные, звал меня, не поехала, опять с этой своей королевой красоты полетел, Анжелой, кобылой цирковой. Ну, ничего, хоть стресс мужичку снимет. От нее тоже может быть польза.

– Маша, ну как ты можешь так говорить, это же папа.

– Папа что, не мужик?

Машка зашуршала в трубку, потом начала жевать, у меня самой заурчал живот, не ела с обеда, и то – был салатик с капустой и куриная ножка.

– Ой, сеструха, авантюра, конечно, забавная, но прошло всего три недели, а еще два месяца. По голосу слышу, вляпалась в дерьмо, вы друг друга любите.

Маша засмеялась, я загрустила: что верно, то верно. И почему я не могу жить спокойно, без всяких кульбитов и пируэтов? А самое главное, без постоянной опеки и присмотра со стороны отца? Ведь большая девочка, почти двадцать три года, учусь сама – на экономическом, между прочим, как папа и хотел, хотя я хотела совсем другое.

Вот Маха, она реально умная, а еще противная, но люблю ее, кровиночка ведь родная, сестренка. И сколько бы ни обижались мы друг на друга и ни ругались, все равно вместе.

– О чем думаешь?

– Спать хочу, ты меня разбудила, а еще папе надо позвонить. Сколько сейчас времени в Австрии?

– Десятый час вечера, должно быть.

Папе звонить было страшно, папа мужчина суровый. А самое противное – врать ему не хотелось.

– Даха? Все нормально?

– Нормально… о-о-о-о-ой-й-й, – потянулась за чемоданом, но тот завалился набок – и снова на больную ногу. Тут же зажала рот рукой.

– Что это было? – сестренка насторожилась.

– Ударилась. Все, Мария, я спать, завтра вставать рано.

– Завтра выходной.

– Это у тебя выходной.

– Дашка…

Отключилась, снова села на кровать, глотая слезы боли.

– Лучше бы тебя фура раздавила, противный.

– Это, я надеюсь, адресовано не мне?

Поднимаю голову: в открытых дверях стоит Роман, почти обнаженный, лишь низко на бедрах обмотано полотенце. Веду свой взгляд именно от живота, где отчетливо видны кубики пресса и темная дорожка волос, скрывающаяся под полотенцем, широкая грудь, на ней тоже немного растительности. На его шее дергается кадык, потом смотрю на губы – он не улыбается, темные глаза, брови сведены.

Я немного подвисла, даже не заметила, как полотенце стало сползать с моей груди, вовремя поймала, прижала. Чувствую, что краснею, не то чтоб я не видела обнаженных мужчин, но это взрослый, почти обнаженный мужчина, а не парни в бассейне или на пляже, тем более не Прохоров с его гладко эпилированной грудью.

При воспоминании о Федоре совершенно ничего не чувствую, хотя видела от него несколько сообщений, но даже открывать их не хочется.

– Я думаю, что выглядел бы хуже чемодана, если бы меня задела фура.

– Я про чемодан, упал на ногу прямо.

Теперь он улыбается, а я облизываю губы, отворачиваюсь, смотрю на покрывало, где лежат назначенные мне лекарства, на шприцы.

– Помочь?

– Да, с уколом я точно сама не справлюсь, а таблетка уже почти не действует.

Ну, чего мне ломаться, если предлагают помощь? Тем более такой мужчина. Интересно, у него есть девушка? Может, он вообще женат и у него двое детей? Ведь такое вполне возможно. На первом курсе Антонова так залетела от женатого, сколько грязи на нее тогда вылили.

– Тогда оголяй попку.

Вершинин

Конечно, не про меня, разве я противный?

Я, можно сказать, Робин Гуд, нет, Супермен, он же спасал девушек. Чем я хуже? Вот, поперся посмотреть, как там она, хотя мог спокойно лечь спать. После того как омыл свой спермой кафель душевой, это надо еще хорошенько вспомнить, когда я последний раз дрочил.

Но, что и следовало ожидать – сидит, разложила на кровати лекарства, думает, наверное, с чего начать.

Это она сейчас так специально, или у нее все выходит само собой? Стою в дверном проеме, смотрю на сидящую на кровати девушку, причем почти голую, она лишь одной рукой прикрывает грудь полотенцем, а выглядит так, словно совсем голая.

Если я сейчас простою так, буду пялиться на нее еще дольше, то она прекрасно увидит, что у меня стоит, сам-то не больше ее одет.

– Оголяй попку.

Глаза Даши стали еще больше. Господи, что за кретин? Как из взрослого мужика могут вылетать такие слова?

– Давай я помогу, ногу намажу и укол сделаю, а то на самом деле будешь всю ночь не спать от боли.