– А коли волки встретятся? – послышался голос волчицы. – Что тады? Как отбиваться будешь? Эх, Буранушка, осерчает хозяин, что ты девку пропустил! Он же велел тебе лес от людей сторожить!

– Да не виноват я, Метелица! Сижу на пеньке, сторожу. Потом смотрю, девка лезет из лужи! Сам перепугался! Думал русалка! Зимой! Русалка! Откуда, спрашиваю, зимой русалки? А потом глянул, не русалка! – добивал меня медведь. – Русалки, они красивые…

Теперь понимаю, почему опасно встречаться с шатуном! Этот начал жрать меня с самооценки.

– Потом думаю, грибочки вчерашние так себе были… Вот и лезет девка… В глазах мерещится… Блазнит… А потом гляжу, не грибы! – рычал медведь, словно оправдываясь. – От грибов такие красавицы мерещатся, а эта… Как его… Опилка!

– Че делать с ней будем? – перебила волчица. Она была сама белая, глазища у нее были разноцветные, как у хаски, а на шкуре блестели снежинки.

– Воспитывай и кати ее из лесу, пока хозяин не видел! А то замерзнет девка! Как к деревне подкатишь, так рявкни что ли! А не как в тот раз. Молча прикатил, молча положил и ушел! – нарычала на него волчица. – Ой, чую Карачун нам устроит тут, если про девку узнает! Это все ты!

– А ты, что, воспитывать не будешь? – прорычал медведь, продолжая катать меня лапами туда-сюда.

– Тоже мне нашли маугли! – рявкнула я, сплевывая снег. Я попыталась пошевелиться, но одежда заледенела.

– А ты молчи, румянься! – проворчал медведь, натирая снегом мое лицо. – А то смотреть на тебя страшно! Бледная, холодная! Не докачу!

И меня действительно … покатили!

– Ой! – послышался бас, когда я скатилась с холма прямо в сугроб. – Упустил маленько! Так, лежи на месте, сейчас Буранушка спустится и дальше покатит.

Я вскочила на ноги, отплевываясь от снега.

– Как я докатилась до такой жизни? – задыхалась я, пытаясь поднять ногу, увязшую в сугробе по пояс.

– Ты до жизни еще не докатилась! Жизнь во-о-он там! Где дымки идут! Вот там жизнь! Еще двенадцать верст! – проревел медведь. – Ложись, давай, катить буду! А то не пройдешь! Там снега…

 Я сделала шаг и ушла в сугроб по самую макушку.

– Так, где ты тут у нас! Ой, бедный я бедный, – послышался рев, а меня стали откапывать. – Сказано ж тебе! Лежи! Катить буду!

Меня снова положи поверх сугроба и покатили… Медведь толкал меня, а потом сам увязал в сугробе.

– Я… я чувствую себя круглой д-д-д-дурой, – околевала я, ощущая леденящий холод.

– Ты не круглая дура, – порадовал меня медведь. – Была бы круглая, то катить было бы сподручнее! А так нет!

– Буранушка! Буранушка! – послышался голос волчицы. – Ой, не докатишь! Глянь, у нее уже губы синие!

– А куды ее? – удивился медведь. Он задумчиво почесал голову.

– Хозяина что ли позвать? – заметалась волчица по сугробам.

– Нельзя хозяина звать! Тебе-то все равно! А мне меда не дадут! – обиделся Буран. – Мед-то вкусный. Липовый. Эх…

Потерявшаяся в лесу бабушка трое суток игнорировала

звонки спасателей, потому что звонили с незнакомого номер!

– Зато дадут на орехи! – усмехнулась волчица. – Причем нам обоим! И ей в придачу! Мало не покажется!

– Эх! – медведь присмотрелся ко мне.

 Я видела его огромный коричневый нос, который обнюхивает меня. И два коричневых глаза, в которых борется жадность и жалость.

– Эх, зови, Метелица! Так и быть! Из-за тебя, девка, без меда останусь! И пусть тебе будет стыдно за то, что Буранушка не доест… – обиженно вздохнул огромный медведь.  – Зови! Что уж тут делать!

 Сквозь тающий на лице снег,  я увидела, что волчица начинает бегать по кругу.

Сначала мне казалось, что это с ее шкуры слетают снежинки. Но вот за ней бегает и вертится целый сверкающий снежный хвост. Она бежала по сугробу, но так и не провалилась. Ее белая шкура искрилась все сильнее и сильнее.

Снежный хвост становился все длиннее и длиннее.  Он поднимался огромным вихрем, цепляя заснеженные деревья и кусты! Увлекая за собой искрящийся снежинки.

Волчица внезапно остановилась и села посреди снежного вихря. Она задрала морду и завыла.

Я уже столько раз слышала этот вой.  Так воет метель за окном. Так завывает вьюга.

Тысячи снежинок поднялось вверх и разлетелось по сторонам, окутывая лес пеленой метелицы. Тут же все вокруг начало заметать метелью. Ее вой, словно эхо раздавался отовсюду.

– За метелицей буран идет, – прорычал медведь, кряхтя. – Эх, сейчас Буранушка придет!

Он встал во весь медвежий рост и почему-то не провалился в сугроб. А потом  упал на передние лапы, сотрясая снег. От удара весь снег с земли поднялся в воздух, но не осел, а  стал кружиться беспросветной снежной мглой. Я никогда не видела такого сильного бурана.

 Снега столько, что вокруг все побелело. Ни медведя, ни волчицы не было. Был лишь вой метели и треск кустов и веток. Вокруг была только бело серая непроглядная холодная пелена.

– Идет! – послышался рев Бурана.  – Идет… Прощай мед! Хозяин идет!

Мне показалось, что я слышу треск веток, словно их кто-то ломает. Метелица выла, а потом осеклась.  Буран и метель  стали стихать. Снежную пелену разрывало на вихри, но и они разлетались сквозь деревья. По заметенным сугробам еще бегала поземка, стирая следы и укрывая лес девственным покрывалом.

– Что стряслось? – послышался голос, от которого зимой ночью медведи спать бояться.

– Вон, поглядите… Девка из ниоткуда появилась! – послышался голос Бурана. По сравнению с голосом Хозяина, медведь мяукал голодным котенком.

– И что? Меня тут на каждого, кто в лес забрел звать будут? – послышался все тот же жуткий голос. Надо мной высился огромный силуэт, от которого веяло … внезапно теплом…

Сначала я думала, что мне показалось, но нет… От силуэта исходило тепло.

– Я посевы укрыл! А вам велено за людьми следить! – послышался страшный голос. – Чтоб не шастали по лесу!

 От такого голоса сразу хочется шастать в другом месте.

– Так следов не было! – оправдывался медведь. – Это не дань! Дань вам уже платили! Я ее давеча из леса выкатил, обратно! Привязали бедную на опушке. Буранушка ее спас!

– Это та, которую ты выкатил в деревню и не порычал? Да? – едко заметила волчица, отряхивая с себя снег. – И которая всю ночь до утра в сугробе возле деревни пролежала?

– Мне кажется, что она померла р-р-раньше, от р-р-разрыва серд-д-дца… – вставила я, чувствуя, что чуть-чуть отогрелась в чужом тепле. Ровно настолько, чтобы неуклюже пошевелиться.

– Я ее выкатил? Выкатил! Она жива была? Жива! А че дальше, мне все равно! Скажи еще в избу постучаться! – снова обиделся Буран. – Дык, я стучался в тот прошлогодний раз. Хозяев дома не было.  Как только дверь хозяева открыли, так их сразу же дома не было!

– Девка из-ниоткуда появилась! И одета странно! И пахнет от нее странно! – принюхалась волчица. – Не местная, сразу видно! И к дереву ее не привязывали…

– Сколько раз я говорил, чтобы девок мне не привязывали! – послышался и очень недовольный страшный голос. – И даже наказал их!

– И че? Помогло? Они тебе заместь одной троих привязали! Думали, что одной тебе уже мало! Так три задобрят! – вздохнула волчица.

– Че-то они о тебе не то думают, хозяин, – заметил Буран, нависая надо  мной. – Я пока одну выкатил, остальные сбежали. Она у меня сначала «покатухой» была. Я ее по сугробам катил. Потом «потолкалкой»! Я ее по льду толкал! А как к деревне подошли, так она у меня пота…

– Буран! – возмутилась волчица, глядя с укором на медведя.

– Короче, тащил ее! Ой, ну и одежи на ней было! Еле уволок! Фуф! – медведь словно утер лапой пот. –  А тех двоих на обратном пути из деревни встретил. Во визгу было!  Их леший отвязал, видать… Он у нас сердобольный!  Короче… Бежал я за ними долго… Хотел сказать, что деревня-то в другой стороне, а не туда, куда они припустили с криками: «Медведь!». А потом я из потерял…