– Итак, я начинаю торги, – сообщил залу Владимир Ильич. – Когда называют самую высокую цену, я ударяю молотком. Вот так…

Не ожидавшая стука такса вскочила и зарычала на Владимира Ильича с откровенной ненавистью.

– Карден, сидеть, – прозвучал из-за кулис чей-то голос – по-видимому, хозяйский.

Такса мгновенно затихла и опустилась на место.

– После этого, – продолжил Владимир Ильич, в голосе которого звучала откровенная обида на невоспитанное животное, – девушка уводит собачку за кулисы, передает новому хозяину, а я объявляю следующий лот.

Такса, услышав, что ее должны увести, мгновенно вскочила и, тявкнув на прощание в сторону Владимира Ильича, засеменила в сторону кулис. Прикрепленная к противоположному концу поводка блондинка, играя бедрами, послушно удалилась за ней.

– Стоп! – скомандовал Платон. – А когда покупатель платить будет?

– За кулисами, – ответил неожиданно возникший на сцене Кирсанов. – Там же будут оформляться все бумаги.

Второй лот представляла другая блондинка, сопровождавшая немецкую овчарку под аккомпанемент мелодии «Вставай, страна огромная». Владимир Ильич, наученный предыдущим опытом, с явной опаской покосился на овчарку и стукнул молотком вполсилы.

Афганская борзая (под песню «В Намангане яблоки зреют ароматные»), кокер-спаниель (под что-то из «Биттлз») и английский бульдог (под мелодию, Сергею неизвестную) продефилировали по сцене без сбоев.

– Платон Михайлович, – обратился к Платону Владимир Ильич. – Я понимаю, что сегодня важный день, генеральная репетиция, но вообще-то уже десять вечера. Мы все пятьдесят лотов будем прогонять?

Платон не успел ответить, потому что внезапно очутившийся за его спиной Кирсанов что-то зашептал ему в ухо. Сергей расслышал слова «автобусы» и «банкетный зал». Платон, дослушав, кивнул.

– Давайте еще парочку, Владимир Ильич, и на сегодня заканчиваем.

Зазвучала песня Джо Дассена, однако на сцене никто не появился. После непонятной паузы вышла очередная блондинка. Деревянно улыбаясь, она дергала за туго натянутый поводок. Второй его конец скрывался в кулисах.

Блондинка напряглась и изо всех сил потянула за поводок. Ожесточенно рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, из-за кулис выползла на брюхе белая болонка.

Когда же блондинка сделала попытку к ней приблизиться, болонка вскочила и с неожиданной резвостью умчалась со сцены. Блондинка что-то вполголоса произнесла и снова потянула за поводок.

– Почему она не идет? – спросил Платон, ни к кому не обращаясь.

– Не хочет, – лаконично ответил Муса.

В этот момент болонка опять возникла на сцене. Блондинка изобразила зазывающую улыбку, подбоченилась и согнула в колене правую ногу.

– Так, благодарю вас, – вмешался Владимир Ильич. – Можете уводить собачку.

Блондинка дернула за поводок, убедилась, что болонка по-прежнему предпочитает передвигаться волоком, нагнулась и, ловко ухватив упрямицу поперек живота, с достоинством удалилась за кулисы.

Загремел «Танец с саблями» Хачатуряна – на сцене появилась девушка с кавказской овчаркой, той самой, которую на улице удерживали сразу трое во главе с Сысоевым. Сейчас овчарка была настроена на редкость миролюбиво. Выйдя на середину сцены, она уселась и стала с интересом изучать зрительный зал. Терьян почувствовал, как справа от него напрягся Муса, и в то же мгновение собака, издав приветственное урчание, метнулась со сцены к хозяину, сидевшему во втором ряду. Расстояние между сценой и креслами зрительного зала овчарка преодолела одним гигантским прыжком. Застигнутая врасплох манекенщица, намотавшая, к тому же, поводок на руку, взлетела в воздух и с грохотом обрушилась в проход. Муса, перескочив через спинки кресел, первым оказался возле девушки. Манекенщица не подавала признаков жизни. Сбежались люди.

– Врача! – скомандовал Муса, с ненавистью глядя на возникшего рядом Кирсанова. – И воды, быстро!

Выскочившие из директорской ложи и находящиеся в разных стадиях одетости красотки громко запричитали.

– Я же говорил, я предупреждал, – голосил кто-то за спиной Терьяна, – собаки должны выходить только с хозяевами, так нет – понаприводили девчонок…

Сергей почувствовал рядом с собой что-то большое и теплое и, покосившись, увидел злополучную кавказскую овчарку, которая с явным сочувствием взирала на содеянное. Наконец, издав странный звук, не то урчание, не то вздох, овчарка наклонила огромную лобастую голову и, высунув розовый, размером со сковородку, язык, нежно облизнула лицо неподвижно лежащей жертвы.

Девушка немедленно открыла глаза, увидела прямо перед собой разверстую пасть баскервильского монстра и взвизгнула так, что у Терьяна заложило уши. На овчарку, однако, этот шум никакого влияния не оказал, и она облизнула красавицу еще раз, смахнув с правого глаза накладные ресницы.

– Уберите, а-а-а! – завопила девушка, вырываясь из рук Мусы, который стоял перед ней на коленях. Обиженного пса наконец оттащили, и девушка резво вскочила на ноги.

Вопреки ожиданиям, вынужденный полет не причинил манекенщице особого вреда. Все последствия – это несколько ссадин на коленях и локтях да лопнувший при приземлении лифчик, которым девушка без особого успеха пыталась прикрыть вырвавшуюся на свободу грудь. И еще утерянные при близком контакте с собакой ресницы, отчего лицо красавицы приобрело загадочную асимметрию. Впрочем, эта асимметрия производила куда как меньшее впечатление, чем наведенный собачьим языком марафет – боевая раскраска манекенщицы, совсем недавно нанесенная умелой рукой гримера, теперь была перераспределена по лицу самым причудливым образом.

Муса стянул свитер, протянул его девушке и, обняв ее за дрожащие плечи, отвел в сторону.

– Ну что, на сегодня заканчиваем? – услышал Сергей спокойный голос Кирсанова.

– Петя, – неожиданно мягко сказал Платон, – это не так важно, заканчиваем мы или нет. Ты мне объясни, что у нас завтра будет. Ты считаешь, что с этим бардаком можно проводить аукцион? Одна собака к залу задом сидит, вторая на брюхе ползет, третья вообще в зал прыгнула, чуть девку не угробила… Завтра люди придут, телевидение будет. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты пойми, я не о деньгах говорю, черт с ними. Но мне это позорище на дух не надо.

– Сейчас все решим, – решительно ответил неунывающий Кирсанов. – Жанна!

Приблизилась озабоченная Жанна, что-то обсуждавшая с владельцами собак.

– Я с самого начала говорила, что собаки могут выходить только с хозяевами, – заявила она, не дожидаясь вопросов. – Когда в Измайлово выставляются, собаки ходят по кругу только с хозяевами. Так всегда и во всем мире было. Я предупреждала, что посторонним рядом с собаками делать нечего. Нет, обязательно надо голеньких девочек на сцену… Петя, я предупреждала или нет?

Платон вопросительно посмотрел на Кирсанова.

– И еще, – продолжала Жанна. – Вы собак продавать хотите или как? Вы думаете, кто-нибудь будет смотреть на собаку, когда рядом всякое Мерлин Монро стоит? Одно же из двух – либо собаки, либо девочки…

– Тоша, Тоша, – зачастил Кирсанов, перебивая. – Мы это обсуждали, помнишь? Здесь ведь не Измайлово, мы ударную вещь делаем. А выйдут хозяева, кто в чем, – никакого вида. И потом – мы же согласовали…

– Муса! – крикнул Платон, обернувшись. – Иди сюда.

Муса оторвался от увечной манекенщицы и подошел к Платону.

– Значит так, – решительно заявил Платон. – Хозяева все здесь? Собери хозяев, возьми у них размеры. Чтобы к завтрашнему вечеру у всех были голубые балахоны, у всех одинаковые, как униформа. С собаками выходят хозяева – и больше мы это не обсуждаем. Сделай!

– Ты понимаешь, что говоришь? – поинтересовался Муса. – Где я тебе за полдня достану пятьдесят балахонов, да еще голубых? А деньги?

– Не знаю. – Платон рубанул воздух кулаком. – Купи марлю какую-нибудь, покрась, заплати в ателье, укради в конце концов. Но по-другому не будет. Сейчас прямо пошли людей, пусть займутся. Бенциону позвони, он сделает. У него наверняка и материал есть.