Все сборище представляло собой любопытный срез местного общества. Одни шли в лохмотьях, другие — в богатых одеждах. Джулиан видел стариков на костылях, крепких молодых людей с детьми и кормящих матерей. У него зародилось опасение, что Экзетер, возможно, и не представляет себе, как решительно и бесцеремонно вторгся он в жизнь этих людей. Сотен людей. Куда он ведет их? Что будет с ними? Вне зависимости от того, выиграет или проиграет он свою сумасшедшую игру, он уже посеял социальный хаос. Каким бы справедливым ни было его дело, он чертовски несправедливо обходится с этими людьми. Черт, да они скорее жертвы, чем участники! Джулиан не помнил, чтобы кто-нибудь в Олимпе выдвигал этот аргумент.

Ближе к полудню многие паломники расположились на отдых в тени деревьев или кустов. На тропе сразу стало свободнее. Решив, что истинный англичанин уж как-нибудь вынесет полуденное солнце в этом мире ничуть не хуже, чем в любом другом, Джулиан прибавил ходу. Домми достал из своего мешка обед, и они перекусили на ходу.

— Тайка? — вдруг прошептал Домми и остановился, скинув мешок на землю. Дорога шла здесь по низкому, каменистому островку, слишком маленькому, чтобы возделывать его. Правда, на нем росло несколько похожих на ивы деревьев, под которыми отдыхали человек десять или двенадцать паломников. Там разгорелся спор. Джулиан не понимал из него ни слова, но Домми, похоже, уловил по меньшей мере часть разговора. Он хмурился.

Центром возмущения был невысокий светловолосый юнец, забравшийся на камень. На голове его не было тюрбана; собственно, на нем вообще не было ничего, кроме набедренной повязки и сандалий да еще окровавленных тряпок на ногах. Остальные собрались вокруг него, словно ученики вокруг учителя. Впрочем, класс не отличался должной почтительностью к наставнику, ибо слушатели то и дело выкрикивали возражения. Потом до Джулиана дошло то, что Домми, должно быть, заметил с самого начала: в ушах у большинства слушателей поблескивали золотые серьги Неделимого. Им явно не нравилось то, что они слышали.

Паренек, размахивавший руками и выкрикивавший что-то, несомненно, был туземцем; обладай он харизмой пришельца, его слова не встретили бы такого неодобрения. Точно так же можно было не сомневаться — он искренне верил в то, что выкрикивал. Фанатик! Впрочем, он был вовсе не так молод, как показалось Джулиану сначала, хотя его малый рост и светлые волосы действительно придавали ему сходство с мальчиком. Этакий начинающий лысеть херувимчик. Но очень сердитый херувимчик! Возможно, это был преданный сторонник Пентатеона, ниспровергающий враждебную теологию Службы, а может

— ученик Освободителя. Как бы то ни было, теология Вейлов приобретала все более запутанный характер.

Наконец Домми закинул мешок за спину и бросил на Джулиана извиняющийся взгляд, означающий, что он готов идти дальше.

— Подождем еще, если хочешь.

— Кажется, я услышал все. Тайка. Они начали повторяться.

— Тогда ладно. — Они двинулись дальше. Джулиан ждал разъяснений. Домми молчал.

— О чем они спорили?

— Кажется, о теологии, Тайка.

— Ты меня удивил. То есть нет, напротив, ничуть не удивил. Кто и что отстаивал?

— Я понял только отдельные куски. Тайка.

— Так переведи хотя бы их.

Домми повиновался неожиданно неохотно, и его английский сделался еще более многословным, чем обычно. В конце концов он признал, что маленький проповедник утверждает, что он близкий сподвижник Освободителя и что разногласия у них вышли во взглядах на природу загробной жизни. До сих пор Церковь Неделимого разделяла версию Пентатеона, согласно которой истинно верующим обещалось вечное место среди звезд на небосклоне, в то время как все грешники обречены на вечное одиночество во мраке. У Освободителя имелась на этот счет своя собственная точка зрения, хотя Домми так до конца не понял, какая именно.

Это объясняло хмурое выражение его лица. Тайки оказались теперь разобщены, так что его преданность Службе вступила в противоречие с привязанностью к прежнему господину, Экзетеру. Олимп вряд ли обрадуется известию, что Освободитель разбил его Реформацию на враждующие секты. А вот Пентатеон обрадуется — это уж точно!

— Может, это просто недоразумение, — безмятежно проговорил Джулиан. Пройдя еще немного и не слыша ничего, кроме шлепанья ног по грязи, он решил, что спор, которому он стал свидетелем, велся о чем-то более важном. И Домми явно продолжал терзаться сомнениями. — Там шел разговор о чем-то еще, так ведь?

Дальнейшая обработка Домми вынудила в конце концов его признаться в том, что загробная жизнь была всего лишь второстепенной причиной раздора. Основной спор разгорелся вокруг природы традиционных богов Вейлов. Согласно Церкви Неделимого, Висек и ему подобные были демонами. Освободитель же утверждал, что они люди, хоть и чародеи.

Конечно, это была правда. И одновременно — важнейшее различие в доктринах.

— Черт! — не удержался Джулиан. Все оказалось гораздо серьезнее. Проф Роулинсон со своими соавторами, создавая Истинное Писание, долго размышляли и спорили, прежде чем допустить в него тщательно дозированную неправду. Они в конце концов сошлись на том, что гораздо проще и безопаснее использовать демонов, чем пытаться объяснять харизматических пришельцев, поскольку демоны злы уже по определению. Таково было, во всяком случае, официальное объяснение. Джулиан не сомневался, что подлинной причиной этому было то, что сами апостолы — тоже пришельцы и тоже обладали харизмой. Приравняй вождей одной стороны к вождям другой, и это вызовет резонный вопрос, имеются ли вообще между ними различия. Проще обозвать противников демонами, чем доказывать, что они — плохие парни, тогда как мы — хорошие. Очевидным ответом на этот вопрос было бы: «Сами-то кто?»

— Черт! — повторил он. — Думает ли, черт возьми, Экзетер о том, что творит? — Он и не подозревал, что говорит это вслух, пока Домми не ответил ему:

— Он принимает их помощь, Тайка!

— Он… что?

Домми жалко кивнул; лицо его так сморщилось, что все веснушки, казалось, вот-вот спрыгнут с него и разбегутся в разные стороны.