— Боюсь, такое случается. Я не помню этого имени. Возможно, это и был я. Обыкновенно я не такой непостоянный — всего две недели? Но возможно, возможно… — Он обнял ее. — Ты достаточно красива, чтобы быть ребенком бога. Ты зарабатываешь на жизнь пением?

— Да, Боже. — Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

— Где?

— О, везде, где придется. Я выступала во многих Вейлах, и в Юрге тоже много где. — Она не сочиняла. Труппа Тронга много странствовала. Тигурб'л часто устраивал ей выступления в частных домах.

— С ума сойти! — мягко проговорил бог. — И ты упомянула об Освободителе! Уж не ты ли та Элиэль, о которой говорится в «Филобийском Завете»?

— Да, Боже.

— Отец?

— Да… отец. — Она искоса посмотрела на него.

Он ждал, задрав темную бровь. Он улыбался, но без издевки, совсем не так, как ухмылялся жрец. Он относился к ней совершенно серьезно.

— Говори же…

— Я сделала все, о чем говорило пророчество. Когда Освободитель появился, я утешила его, я омыла его. Он был очень болен, и я выходила его. Я сделала все, что от меня требовалось, отец!

Кен'т нахмурился.

— Знаешь, пожалуй, такое обращение мне не нравится. У меня нет опыта отцовства, Элиэль. Не мое это дело. Для этого тебе больше подойдет Висек.

— Конечно, Боже.

— Я бог мужской силы, — как бы извиняясь, продолжал он. — У меня свои обязанности. Если бы я следил за всеми ублюдками, которых наплодил, у меня бы не осталось времени ни на что другое. Тебе ясно?

— Да, конечно. Боже.

— Называй меня Кен'т.

Она молчала в замешательстве.

— Ну давай же! — сказал он, теперь уже с насмешкой. — Ты хотела меня во плоти. Ты получила меня во плоти, так что называй меня Кен'том!

— Да, Кен'т.

— Так-то лучше.

С минуту он просто улыбался ей. Она улыбнулась ему в ответ, почувствовав себя увереннее. Он был хорош собой — теперь, когда она рассмотрела его получше. Хорош собой и привлекателен. Его лицо ни капельки не напоминало лица статуи. Никакой надменности, никакой грубости — наоборот, доброе, внушающее доверие и симпатию лицо.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать… Кен'т.

— Значит, когда явился Освободитель, ты была еще ребенком. Он не был младенцем, конечно, хотя по тексту можно понять и так. Сколько ему было тогда?

— Он говорил, восемнадцать.

— Любовники?

— О нет! Конечно, нет!

Он нежно притянул ее к себе.

— И что ты хотела рассказать мне о нем?

Ага, дело может принять деликатный оборот. Ее сердце снова ускорило свой бег.

— Говорят, он объявился в Джоалвейле.

— Верно, ходят такие слухи.

Она несколько раз глубоко вздохнула, как делала обычно перед тем, как петь особенно трудную песню.

— Я думала… возможно… Мне казалось, вы могли хотеть связаться с ним. Если так, я могла бы опознать его для вас… если вы хотите… — Разумеется, в поимке Освободителя был заинтересован Зэц, но Зэц был Карзон, а Карзон — Кен'т, хотя она не представляла себе этого славного молодого человека страшным богом смерти.

— Интересное предложение! — задумчиво протянул бог. — Что у тебя с ногой?

Обыкновенно она приходила в ярость, стоило кому-нибудь упомянуть об ее увечье, но это все-таки был ее отец, так что его интерес можно было простить.

— Одна короче другой. — Она подняла ногу, чтобы он мог увидеть толстую подошву на башмаке. — Я выпала из окна, когда была совсем маленькая.

— Это не мешает тебе выступать?

— Нет… Ну, конечно, мешает! Я всегда хотела стать актрисой, но не могу же я ковылять по сцене вот так! Меня не допустят на Празднества Тиона! — Вот, она все ему сказала!

Кен'т пробормотал что-то сочувственное. Он понимает!

— Послушаем-ка, как ты поешь. Спой мне — ничего замысловатого, что-нибудь попроще. Что-нибудь необычное. — Он убрал руку и, сунув ее за спинку кушетки, достал оттуда лютню. Профессиональным движением пробежался пальцами по струнам; инструмент был настроен идеально. — Что будем петь?

Этого она не ожидала! Петь для бога! Она собралась с мыслями.

— «Скорбящую женщину»?

Он улыбнулся и наиграл куплет, хотя песня была не из известных. Он играл гораздо лучше Полтстита.

— Выше? Ниже?

— Нет, нет, так хорошо! Вы играете божественно! — добавила она, осмелев.

— Еще бы! — рассмеялся он и начал вступление.

Она пропела первый куплет, но затем он оборвал игру и отложил лютню.

— Как я и ожидал. Голос пронзительный, ритм эксцентричный. Ты вкладываешь в слова уйму чувств и превращаешь песню в драму, но на Празднествах Тиона тебя бы не признали ни за что.

— Боже! Я хотела сказать, отец…

Он обхватил ее руками и крепко сжал, потом игриво поцеловал ее в кончик носа.

— Тебе, должно быть, очень жарко в этом платье?

— Я же ваша дочь!

В его глазах загорелся хорошо знакомый ей огонек.

— И я еще бог! Богам не обязательно подчиняться всяким пустяковым правилам!

Потом он поцеловал ее в губы.

Поцелуй был не слишком долгим. Хватило и этого. Когда он оторвался от нее, она качнулась назад и ошеломленно посмотрела на него. Она совершенно лишилась сил. Ни один мужчина еще не целовал ее так.

Он довольно усмехнулся.

— А теперь, Элиэль Певица, давай поговорим начистоту. Скажи-ка мне не ту правду, в которую тебе хотелось бы верить, но истинную правду. Где ты поешь?

Она стиснула зубы. И кулаки. Но бог ждал, глядя на нее в упор своими большими карими глазами.

— Ну, в разных местах. Я хотела сказать… иногда… ладно, в «Цветущей вишне».

— Значит, ты шлюха?

— Конечно, нет!

Он приподнял брови:

— Ба, да ты упряма, как заноза, не так ли? Что ж, попробуем чуть сильнее.

Он был настойчив; он не сделал ей больно, но бороться против его стальных мышц было бесполезно. Его губы прижались к ее, его рука гладила ее грудь — платье сползло до талии, хотя она не поняла, как это вышло. Она горела с головы до ног. Она таяла, она чувствовала себя так, словно ее ударило молнией — все сразу. Возбуждение накатывало на нее волнами. Ни один мужчина не обращался так с ее телом, ничего подобного никогда не происходило с ней, она качалась в облаках розового тумана — но тут он остановился.

— О, Кен'т, Кен'т… милый… — Она протянула руку, чтобы снять платье.