– Потопали назад, – вздохнул Лёнька, поднимая повыше руку с зажигалкой. – Только что-то получается уж больно маленький подвал, один проход с коробами для картошки. Но площадь всего дома явно больше.

– Может, там за люком можно ещё куда-то пройти, – пожал плечами Пашка, забирая у друга свою зажигалку.

Но за люком друзья обнаружили кирпичную стену, никакого прохода в другую часть подвала не было.

– Наверно, в ту часть подвала есть где-то отдельный вход, – сказал Славка. – Ну что, вылазим?

– Да, здесь нам делать нечего, нет тут ничего, – вздохнул Пашка и поднял вверх импровизированный факел. – А это что за фигня? Люк закрыт!

– Как закрыт?

– Почему закрыт?

Испуганные возгласы заметались в темноте подвала.

– Спокойно, щас разберёмся, держи, – опять передав Лёньке зажигалку, Пашка полез по металлическим ступенькам вверх.

– Чёрт, – послышался сверху приглушённый возглас, – не открыть никак. Кто-нибудь лезьте сюда, может, вдвоём получится.

Славка залез наверх, вдвоём мальчишки с трудом поместились на узкой лестнице. Но сдвинуть крышку люка у них не получилось и совместными усилиями.

– Она ни на миллиметр не сдвигается, – сообщил Славка, спустившись вниз.

– Эй! Выпустите нас! – крикнула Тоня.

– Помогите! Спасите! – закричала Наташа.

Ответила девушкам тишина.

– Ничего не слышу, с той стороны нет никого, – сказал Пашка, по-прежнему стоящий на верхушке лестницы и приложивший ухо к люку.

– Но кто-то же нас запер, – возмутилась Наташа. – Помогите! Спасите! Выпустите нас! Кто-нибудь!

– Без толку кричать, – покачал головой Славка, – нас кто-то запер. И тот, кто это сделал, выпускать нас просто так не собирается.

– Эй! Что вам надо? – Крикнул Пашка вверх в закрытый люк. – Что вы от нас хотите?

Но и ему никто не ответил.

Прошёл час. Ребята грустно сидели в темноте и тишине у лестницы под закрытым люком. Газ в зажигалке закончился, и вокруг было ничего не видно.

– Как думаете, кто-нибудь догадается искать нас здесь? – тихо спросила Тоня.

– Когда мы вечером не появимся дома, то наши родители поднимут всех знакомых на уши, – рассуждал Славка, – и довольно быстро выяснится, что пропало пять придурков, обнаруживших недавно скелет в старом доме. Как думаете, где этих придурков будут искать?

– Ты прав, – горько усмехнулась Наташа, – этих придурков придут искать в этот самый дом.

– Если у них будут хотя бы фонарики, то они, скорее всего, увидят сдвинутые обломки лестницы, – продолжил Славка, – и тогда нас спасут… и надают по шее.

– А если люк не найдут? Если его чем-то накрыли? Теми же досками, – засомневалась Тоня.

– Мы услышим шаги наверху… и голоса, – сказал Пашка, – тут звукоизоляции нет никакой, всё очень хорошо слышно.

– Точно, мы поорем, нас услышат, – обрадовалась Тоня.

– Тогда будем ждать, больше нам ничего не остаётся, – констатировал Лёнька.

– Кто хочет, может поспать, – усмехнулся Пашка, – всё равно ничего не видно. Впрочем, я немного опасаюсь делать это здесь.

– А может, это как раз то, что нам и надо? – радостно заявил Лёнька. – Может, это и будет тем клином, что вышибет клин со страшными снами?

– Неплохая идея, – усмехнулся Славка. – Тогда я буду спать. А девчонкам не обязательно это делать, их кошмары не мучают.

– А что ты нам предлагаешь делать? – возразила Наташка. – Нет уж, мы тоже поспим, в этой темноте больше, действительно, делать нечего. Тоня, двигайся поближе, обнимемся, чтобы было теплее, и будем спать.

Спустя полчаса вся компания уже тихо посапывала на полу в подвале старого дома, дома построенного пленными немцами после войны в 1947 году.

Лёнька проснулся, и спросонья никак не мог понять, где он. Страшный сон ночью ему не приснился. Но страшно было то, что находился он не в подвале. В окно светило утреннее солнце, в комнате было светло. Но это была не Лёнькина комната, не Лёнькина квартира, это был большой барак, и в нём было полно мужчин.

Лёнька встал с кровати. Но как он встал? Он не собирался вставать.

Лёнька что-то сказал мужчине, поднявшемуся с соседней кровати, но сам ничего не понял из того, что сказал. Язык показался парню смутно знакомым, а когда сосед ответил ему что-то, то до Лёньки дошло, что это был немецкий язык. В школе парень изучал английский, а из немецкого знал только несколько популярных фраз, но звучание этого немного лающего языка было на слуху.

Немцы пошли в туалет и умываться, и Лёнька пошёл с ними, так как сидел в голове одного из них. Мужчины переговаривались между собой на своём языке, а Лёньке оставалось только смотреть перед собой глазами одного из них, не понимая, что с ним, и где он вообще находится.

Тот немец, в котором сидел парень, посмотрелся в зеркало над умывальником. Теперь Лёнька знал, как он выглядит: худой, высокий, чуть рыжеватый, симпатичный мужчина лет двадцати пяти, скорее славянской, чем германской внешности.

Что происходит, мальчишка не понимал совсем. Он помнил, что заснул в подвале старого дома. Каким образом он оказался в чужом теле, причём не имея возможности этим телом управлять, и как вернуться назад в своё тело, Лёнька не имел ни малейшего представления. Оставалось только сидеть внутри фрица и наблюдать за его действиями.

После утреннего туалета обитатели барака выстроились в колонну по два человека и пошли на завтрак. По внешнему виду соседей по строю, по окружающей его обстановке до мальчишки начало постепенно доходить, что он находится в лагере для военнопленных.

Вокруг звучала в основном немецкая речь, но иногда раздавались и русские фразы. Охранники и работницы столовой переговаривались на вполне понятном для Лёньки языке, но проблема состояла в том, что немец, в котором мальчишка сидел, совершенно не обращал на чуждую ему речь внимания, пропускал её мимо ушей, поэтому почти ничего из того, о чём переговаривались русскоязычные люди, Лёнька не успевал разобрать.

– Нет, ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет, – внезапно услышал мальчишка знакомый голос.

Покрутить головой, чтобы найти источник речи, парень не мог, поэтому просто спросил:

– Ты где?

Чем он спросил, Лёнька и сам не понял, но явно не ртом.

– Где-где, сказала бы я тебе где, – раздался ответ. – Ой, кто это?

– Это я, Лёня Грулёв, – ответил парень, – а ты кто? Мне твой голос знаком.

– Здрасьте, пожалуйста, что-то ты Лёнечка друзей совсем не узнаёшь, – ответил знакомый голос, – Наташка я, Кораблёва.

– Великолепно, значит, и ты тут, – обрадовался мальчишка. – Стоп, а ты в ком?

– Еду я тут раздаю этим фашистам долбаным, – зло ответила Наташка. – Толстую тётку в белом колпаке видишь?

– Ага, вижу, – усмехнулся Лёнька, его немец как раз получал свою порцию у молодой, совсем не толстой, а лишь слегка пышноватой, женщины, называть которую тёткой у мальчишки язык бы не повернулся, – а я как раз перед тобой, в немецком парне сижу, который сейчас тарелку с макаронами у тебя берёт.

– Блин, никак не могу заставить эту корову смотреть туда, куда я хочу, – возмутилась Наташка.

– Я тоже не могу своим управлять, – вздохнул Лёнька, – делает что хочет, а я только наблюдаю.

– Ага, как в кино, – усмехнулась Кораблёва.

– Только смотрим мы это кино глазами артистов, – усмехнулся мальчишка.

– Слушай, Лёнь, а ты больше никого не слышал из наших? – спросила девочка. – Наверняка они тоже должны быть где-то здесь, раз даже меня закинуло в ваши сны.

– Нет, я ни с кем не общался, кроме тебя. А ты думаешь мы в чьем-то сне? – удивился Лёнька.

– Ну, не знаю, сон это или нет, но явно это как-то всё связано: скелет, подвал, сны ваши страшные, теперь вот всё это, – сказала Наташка.

– Почему мы в этом лагере оказались? Причём тут пленные немцы? Странно всё это, – вздохнул мальчишка. – Я историей никогда особо не интересовался, особенно послевоенной.