– Ваня, ты опять не слышишь моего вопроса, «Открой сомкнуты негой взоры» и скажи нам, о ком это писал Пушкин?

– О своей возлюбленной и жене Наталье Николаевне Гончаровой, Маргарита Сергеевна, – не моргнув глазом, отвечает Ваня под восхищённые взгляды девочек класса.

Но почему-то во всех мечтах о любовных приключениях красавицы подозрительно были похожи на нахальную Катьку, его старую подругу детства.

После блестящего окончания средней школы (почти на одни пятёрки) Ваня с ходу поступил в Дальневосточный университет на биологический факультет. Но так как его родители работали конструкторами в проектном институте и зарабатывали не много, Ваня, чтобы быть независимым от семейного бюджета, пошёл работать на завод железобетонных конструкций учеником электросварщика. А в университете перевёлся на вечерний факультет. Ещё в школе учителя водили их всем классом на какой-то заводик по изготовлению каких-то там железяк, но тот заводик был грязный, пыльный, шумный и вызывал у детей только отвращение. А этот завод поразил Ивана уже при первом его посещении своей гигантской мощью.

Маленькие рабочие тоненькими ручейками стекались по утрам к проходной завода, проникая в его огромное чрево, и заставляли гигантские механизмы урчать и грохотать, здоровенные листы стали перемещались по воздуху с помощью мостовых кранов, огромные гильотины со страшным скрежетом рубили их на куски, придавив гидравлическими прижимами, кромкогибочные станки, похожие размерами на динозавров, с завываньем мощного мотора у них внутри, с треском, легко сгибали стальные куски под нужным углом, три стальных бревна вальцезакатных станков, как бумагу, с визгом и хрустом скручивали в барабаны и обечайки толстенные металлические заготовки.

У Ивана этот завод ассоциировался с бурной горной рекой, которая берёт своё начало с марей на сопках, заросших болотным багульником, и стекает многочисленными тонкими ручейками в ревущий поток. Как в своё время французского композитора Равеля поразил огромный металлургический завод своей мощно нарастающей динамичностью и навеял ему знаменитое «Болеро», так и Ивану хотелось изобрести что-нибудь грандиозное, глядя на это почти живое чудовище.

На вечернем факультете приходилось каждый день после работы ездить трамваем на лекции, а иногда по субботам находиться на занятиях в университете по четыре-пять часов. Бригадир электросварщиков Савельич, хороший знакомый отца, помог ему устроиться в заводское общежитие и быстро научил его невеликим премудростям сварочного дела.

В общежитии Ваня поселился в комнате на четырёх человек, помимо него там ещё жили технолог из техотдела Алексей, мастер заготовительного участка Кирилл и рабочий сборщик корпусных конструкций Фёдор. Это были молодые компанейские ребята с креативными взглядами на жизнь. В первый же вечер после знакомства жителей комнаты с новичком Федя торжественно объявил всем:

– Завтра пятница, и комендантша общежития будет делать обход по комнатам на предмет чистоплотности проживающих и сохранности мебели. Предлагаю в двенадцать часов ночи написать ей приветственное письмо с наилучшими пожеланиями на вот этой стене. Сейчас любой прыщавый юноша с баллончиком чёрной краски может легко заткнуть за пояс даже гениального художника всех времён Малевича, который высокохудожественно закрасил квадратный кусок холста чёрной краской высокоидейно назвав его «Чёрный квадрат», если распылит на стене любого городского дома «Рэп будет вечно» или ещё какую-нибудь херню. «Мы пойдем другим путём», как сказал всем известный классик Володя Ульянов, мы нетривиально нарисуем воззвание к комендантше клопами, давя их на этом холсте, – и ткнул пальцем на пустующую пока стену комнаты. – Так что, господа, прошу всех не спать до полуночи.

– А как будет выглядеть весь процесс написания, и где мы возьмём столько клопов? – удивлённо спросил Ваня.

– Правильный вопрос, Вано, но не беспокойся, клопов будет много, и они сами тебя найдут, – весело пояснил Федя. – Как только ляжем спать и выключим свет, голодные клопы сразу же набросятся на нас. Через десять минут включаем свет и быстро собираем их на простыни, как бруснику в тундре. Спичечные коробки я уже всем приготовил, – закончил Федя и предусмотрительно раздал всем коробки.

За полчаса до начала эксперимента Федя наметил на стене комнаты, кто и какие буквы будет писать из приветственного послания.

– Писать будем быстро, все одновременно, а иначе «краски» разбегутся и текст послания будет не завершён, – инструктировал опытный Федя своих товарищей, намечая карандашом на стене контуры будущих букв.

В двенадцать часов ночи заговорщики разделись и легли спать, минут через десять Федя включил свет и, все одновременно вскочив с кроватей, стали быстро собирать клопов в своих постелях, заталкивая их в спичечные коробки. Затем каждый встал возле намеченных букв и приступил к их формированию, давя клопов о стену по одному, вынимая из коробочки. Но Федя наметил слишком большие двухсотмиллиметровые буквы, и клопов с первого раза не хватило, и пришлось эксперимент со сбором брусничных клопов на простынях повторить. Опять все легли, выключили свет, на этот раз уже минут на двадцать, Кирилл даже успел заснуть, потом включили и, разбудив Кирилла, успешно завершили начатое полотно. Полюбовавшись немного на плоды своего эксклюзивного эпистолярного труда, утомлённые, но счастливые легли спать.

На следующий день после работы состоялся, как всегда по пятницам, торжественный обход общежития общественной комиссией во главе с комендантом Эльвирой Вениаминовной. Это была высокая, сутулая, костистая старуха с длинными руками, горбатым носом и широко поставленными рыскающими глазами, в неизменном седом парике и болтающемся, как на вешалке, чёрном платье. На этот раз к ним неожиданно присоединился директор завода, наслышанный о жалобах его работников, проживающих в заводском общежитии.

Заранее прознав про этот неприятный визит, Эльвира Вениаминовна временно отселила нежелательных лиц, не имеющих к заводу никакого отношения, поговорила с оставшимися зависимыми от неё жильцами, чтобы они молчали перед директором о неудобствах проживания, и разбрызгала в коридорах дезодорант, купленный на «собственные деньги» из средств, сэкономленных на простынях и средствах гигиены для проживающих.

Обход начали со второго этажа, с четырёхместных номеров, где проживали лица мужского пола. Едкий запах затхлого дезодоранта в коридоре этажа тошнотворно ударял в нос, пытаясь безуспешно перебить стойкий запах мочи, доносящийся из общего туалета в конце коридора, где в унитазах постоянно не работал смыв, и члены комиссии, старались побыстрее пройти этот неприятный участок пути, невзначай пропуская неблагополучные комнаты с неадекватными жильцами. Комната, куда заселился Ваня, была «благополучной», и Эльвира Вениаминовна с лёгким сердцем завела комиссию в неё.

Члены комиссии, войдя в номер, остолбенели, молча уставившись на стену, где было написано двадцатисантиметровыми плакатными красными буквами во всю длину стены раздавленными клопами: «У НАС КЛОПОВ НЕТ». Через минуту затянувшегося молчания, необходимого, по всей видимости, для прочтения послания руководству общежития, директор завода деликатно кашлянул и, ткнув пальцем в стену, строго спросил у проживающих в комнате, стоящих в ряд, скромно опустив головы и скрестив руки у чресл.

– Это что такое?

– Новый вид художественного творчества в настенной экспрессионистской живописи, Борис Захарыч (так звали директора), – с достоинством маститого художника стал объяснять директору Федя хрипловатым голосом профессионала, подобострастно глядя ему в глаза. – Конечно, можно было украсить лозунг виньетками из тараканов, тем более их гораздо больше, но, во-первых, их гораздо труднее ловить, а во-вторых, когда их раздавливаешь, они выделяют из себя зеленовато-белую суспензию, вид которой нам невыносим, а также при этом угрожающе похрустывая пугают малокровных художников своим мерзким хрустом. Но и так очень миленько получилось, как вы считаете, господин директор? – закончил выступление Федя и вопросительно уставился на него.