Влажная потемневшая челка налипла на его высокий лоб, серый поплывший взгляд словно пожирал меня, по его золотистой коже ползли змейками капли воды, привлекая к себе внимание. И до зуда хотелось дотронуться пальчиками до этих мокрых дорожек на его голом теле. Просто хотелось дотронуться…

– Давай, покидаю тебя, – каким-то совсем взрослым, хриплым голосом предложил Лёва отрывисто.

– Давай.

Подплыла совсем близко. Думала, он нырнет, чтобы подставить плечи, а он за талию обнял и прижал к себе. Застыла, смотря ему в глаза. Казалось, сердце сейчас из груди выпрыгнет прямо к нему.

Так испепеляюще тлело всё внутри, и такая холодная мокрая кожа ощущалась под моими руками – головокружительный контраст. И грудь прижималась к груди, а бедра к бедрам. Мы разглядывали друг друга, словно в первый раз.

Лёвкина правая ладонь медленно сползла с моей талии ниже и сжала ягодицу, трогая. Пальцы забрались под плавки, чуть сдвигая ткань. Его зрачки расширились, топя серую радужку. А у меня от шока, наверно, глаза на лоб полезли, потому что уже через мгновение руку Лёвка убрал, криво и как-то отчаянно усмехнувшись.

– Ну что замерла, Гулён, топи меня.

Всё перевел в шутку. И я рассмеялась. Счастливо, заливисто, откидывая голову. Внутри будто струна порвалась, ошпаривая внутренности. Затопила невероятная легкость – мне еще было слишком сложно выдерживать такое взрослое напряжение, я не знала, что с ним делать, не знала, как применить. А тут всё знакомое, обычная игра.

Мы стали дурачиться, как и все остальные, присоединились к ребятам, игравшим в квача. Лёвка так и продолжал иногда, хватая, зажимать меня, торопливо и жарко шаря руками по моему телу, но сразу отпускал, будто просто приучивал к себе, к этому ощущению физической близости.

И я расслабилась, ушло напряжение. Остались только привкусы счастья и лета на языке. Я сама уже вешалась на Лёву, запрыгивая сзади и пытаясь потопить. Украдкой гладила широкие твердые плечи, мимолетно прижималась губами к его мокрой холодной спине. Лишь из интереса.

Ничего особенного, обычные детские игры, да?

Домой мы с ребятами засобирались, когда уже совсем стемнело. Уставшие, счастливые, притихшие, все как один с посиневшими губами. Расселись в машине так же, как и ехали до этого, половина практически сразу завалилась спать. Я тоже задремала, уткнувшись носом в Левкину выпирающую ключицу, убаюканная его частым горячим дыханием, путающимся в моих волосах.

Брат Егора не стал нас развозить по домам, высадив на центральной остановке. Компания разделилась на три части, и каждый пошел в свою сторону. Мы брели впятером: Я, Лёва, Алиска и еще двое парней.

И как-то так вышло, что мы с Лёвой отстали. Молча шли близко-близко, дыша южной майской ночью и то и дело касаясь ладоней друг друга при ходьбе. В очередное такое касание Лёва перехватил мою руку и крепко сжал. Я чуть слышно выдохнула и в ответ переплела наши пальцы. Губы сами собой разъехались в рвущейся из самой глубины улыбке.

Внутри всё пело. Так хорошо.

Покосилась на Лёву из-под опущенных ресниц и увидела, что он тоже рассеянно улыбается, запрокинув голову и пялясь на крупные яркие звезды, щедро рассыпавшиеся над нами. Такие большие звезды бывают только в горах. Ведь в горах ты ближе к Богу.

– Ой, внученька моя любимая, Голубка наша чернобровая, – причитает деда Вахтанг, широко раскрывая передо мной объятия, в которые я с удовольствием падаю и блаженно прикрываю глаза.

Я не хотела сегодня приходить в его дом и упиралась до последнего, но это никак не связано с самим дедушкой. Просто повод для сбора семьи и еще как минимум половины деревни – приезд Лёвы на Домбай, а я так мечтала его избегать.

Я морально готова к нашим случайным встречам на улице и в продуктовой лавке, но сидеть с ним за одним столом ближайшие минимум три часа кажется мне изощренной средневековой пыткой.

Если бы я знала, что бабушка Марина позовет нас именно сегодня, я бы с самого утра лежала в постели, делая вид, что ужасно себя чувствую. Но, как назло, я целый день на ногах, а позвали в гости нас только пару часов назад, и потому моё внезапное преображение в умирающего лебедя не произвело на отца должного впечатления, отрезавшего, что не прийти на семейные посиделки – неуважение к старшим. Аргумент, который в нашем доме не переспоришь ничем.

– Здравствуй, дедуль, – откликаюсь вслух и целую деда в колючую морщинистую щеку.

– Здравствуй – здравствуй, проходи, нечего на пороге стоять, там уже за столом все, – он хлопает меня по спине и отпускает, подходя обнимать мою маму. А у меня в ушах так и звенит его последнее предложение.

Уже за столом…

Беззвучно тяжело выдыхаю, пока, присев на кушетку, избавляюсь от балеток. Чутко прислушиваюсь к доносящемуся из гостиной шуму, медля, прежде чем встать и пойти ко всем.

Дедовский дом привычно дышит веселыми громкими голосами, раскатистым смехом, аппетитными запахами еды и чистосердечным гостеприимством. Нос щекочет пряный аромат сушеной кинзы и иван-чая – особенный аромат, стоящий здесь всегда и знакомый еще с самого детства. Обычно он действует на меня умиротворяюще, но только не сегодня. Я как пружина взведена.

Пока мы шли сюда с родителями, отец между делом бросил, что Лёвка, оказывается, развелся и приехал один. Что остановился не у деда, как обычно, а в доме своих родителей, потому как ему так удобней будет контролировать работающую там ремонтную бригаду. На искренний шокированный возглас моей матери «как там ревелся, у них же ребенок!», отец лишь покосился на маму и буркнул «и такое бывает, не слышала, Нин?».

Мать уязвленно поджала губы. Больная тема для них обоих, учитывая моего единокровного брата, нагулянного отцом на стороне. Дальше мы молча шли, каждый задумавшись о своём.

Я вот думала, пока, чуть прихрамывая и опираясь на папин локоть, брела к дому деда, что всего этого предпочла бы о Лёве не знать.

Ни о его личной жизни, потому что теперь мне, совсем как моей матери, были болезненно интересны подробности, которые меня совершенно не касаются.

Ни то, что он живет от меня не в трех кварталах, как я думала, а всего через каких-то пять домов.

Пять домов, которые я миную каждый божий день, отправляясь в лесопарк на утреннюю обязательную тренировку, а потом ползя обратно.

Сегодня утром я тоже проходила мимо его дома со своими скандинавскими палками и даже видела свет на втором этаже, и, кажется, мужскую фигуру у распахнутой двери на балкон. Но решила, что это кто-то из уже приступивших к работе отделочников. Хотя сердце все равно в тот момент неровно и испуганно забилось, и я, сама себя не понимая, смущенно отвела глаза, ускорив, насколько возможно, шаг.

А теперь вот думаю, что чутье меня не подвело, и реакция такая была не зря…

– Дочка, давай встать помогу, – предлагает отец, неправильно истолковывая мое долгое сидение на кушетке в коридоре.

– Нет, пап, всё в порядке, я сама, – но всё-таки опираюсь на его крепкую руку и так, окруженная заботой отца, которая придает сил, захожу в зал.

То, что здесь будет половина деревни, я не ошиблась. Хоть и все уместились лишь за одним большим столом, и не стали пододвигать второй, как это принято на большие праздники, в гостиной всё равно яблоку негде упасть. Душно, весело, пьяно, сытно, шумно – ядреный знакомый коктейль, пропитывающий всё вокруг.

– О, Теймураз, Нина, Гуленька, садитесь, садитесь! – нестройно орут гости, большинство из которых мои близкие и дальние родственники.

Вокруг нас, только вошедших, начинается суета. Кто-то встает и подходит целоваться, кто-то кричит вопросы из-за стола. Нас подталкивают к свободным местам, суетливо ищут не хватающие стулья, переставляют тарелки, гремят приборами.

А я, рассеянно улыбаясь всем и никому и воровато озираюсь по сторонам, ища глазами Лёвку.