– Какой же совет вы хотите дать теперь, господин Жильбер?

– Никогда еще вы не были так близки к тому, чтобы ему последовать, как в настоящий момент, ваше величество.

– Ну-ну, посмотрим!

– Я вам советую бежать.

– Бежать?!

– Вам отлично известно, ваше величество, что в этом нет ничего невозможного; никогда еще у вас не было для этого более благоприятных условий.

– Продолжайте, прошу вас.

– Во дворце – около трех тысяч человек.

– Почти пять тысяч, сударь, – самодовольно усмехнувшись, поправила его королева, – и еще столько же готовы примкнуть к нам по первому знаку.

– Вам нет нужды подавать знак, который может быть перехвачен вашими врагами: пяти тысяч человек будет вполне довольно.

– И что же, по вашему мнению, господин Жильбер, нам следует делать с этими пятью тысячами?

– Окружить ими себя, короля и ваших августейших детей; выйти из Тюильри в такое время, когда этого менее всего ждут; в двух милях отсюда сесть на коней, добраться до Гайона, до Нормандии, а там вас уже будут ждать.

– Иными словами, отдать себя в руки господина де Лафайета.

– Да, ваше величество, в руки человека, доказавшего вам свою преданность.

– Нет, сударь, нет! С нашими пятью тысячами человек, а также с другими пятью тысячами, готовыми прийти нам на помощь по первому нашему знаку, я предпочитаю предпринять нечто иное.

– Что вы собираетесь делать?

– Подавить мятеж раз и навсегда.

– Ах, ваше величество, ваше величество! Значит, он был прав, когда говорил, что вы обречены.

– Кто?

– Человек, имя которого я не осмеливаюсь повторить, ваше величество; тот самый человек, который уже трижды имел честь с вами говорить.

– Молчите! – побледнев, вскрикнула королева. – Кто-то пытается заставить солгать этого дурного пророка!

– Ваше величество, боюсь, что вы заблуждаетесь.

– Так, по-вашему, они посмеют нас атаковать?

– Общественное мнение склоняется именно к этому.

– И они полагают, что им удастся сюда ворваться силой, как двадцатого июня?

– Тюильри – не крепость.

– Нет; однако если вы соблаговолите пройти за мной, господин Жильбер, я вам покажу, что некоторое время нам удастся продержаться.

– Мой долг – следовать за вами, ваше величество, – с поклоном отвечал Жильбер.

– Ну, так идемте! – приказала королева. Она подвела Жильбера к центральному окну, тому самому, что выходит на площадь Карусели, откуда открывался вид не на обширный двор, который простирается сегодня вдоль всего фасада дворца, а на три небольших внутренних дворика, отгороженных стенами, которые существовали в те времена; дворы носили следующие названия: перед павильоном Флоры – двор Принцев, центральный – двор Тюильри, а тот, что граничит в наши дни с улицей Риволи, – Швейцарский дворик.

– Взгляните! – молвила она.

Жильбер увидел, что стены усеяны узкими бойницами и могли бы служить первой линией укреплений гарнизону, который через эти бойницы расстреливал бы народ.

Когда эта линия укреплений будет захвачена, гарнизон переместится не только в Тюильрийский дворец, все двери которого выходят во двор, но и в расположенные под углом флигели; таким образом, если бы патриоты ворвались во двор, они были бы обстреляны с трех сторон.

– Что вы на это скажете, сударь? – спросила королева. – Стали бы вы теперь советовать господину Барбару и пятистам его марсельцам ввязываться в это дело?

– Если бы я мог надеяться, что мой совет будет услышан этими фанатиками, я предпринял бы такую же попытку, какую предпринимаю, разговаривая с вами, ваше величество. Я пришел просить вас не ждать нападения; их я попросил бы не нападать.

– А они, по всей вероятности, не стали бы вас слушать и поступили бы по-своему?

– Как и вы поступите по-своему, ваше величество. Увы! В этом – несчастье всех людей: они постоянно просят дать им совет, чтобы потом не следовать ему.

– Господин Жильбер! – улыбнулась в ответ королева. – Вы забываете, что я не просила у вас совета, который вы изволили мне дать…

– Вы правы, ваше величество, – делая шаг назад, кивнул Жильбер.

– Из чего следует, – продолжала королева, протягивая доктору руку, – что мы вдвойне вам за него признательны.

Едва заметная улыбка сомнения промелькнула на губах Жильбера.

В эту минуту тяжелые, груженные брусьями тележки стали открыто заезжать во дворы Тюйльрийского дворца, где их встречали люди, в которых, несмотря на одежду буржуа, угадывались военные.

Они стали распиливать эти брусья на доски длиной в шесть футов и в три дюйма толщиной.

– Вы знаете, кто эти люди? – спросила королева.

– Солдаты инженерных войск, как мне кажется, – отвечал Жильбер.

– Да, сударь; они собираются, как видите, забаррикадировать окна, оставив лишь бойницы для ведения огня.

Жильбер печально посмотрел на королеву.

– Что с вами, сударь? – удивилась Мария-Антуанетта.

– Мне от всей души жаль, ваше величество, что вы напрягаете вашу память, запоминая подобные слова, а также утруждаете себя их произнесением.

– Что же делать, сударь! – отвечала королева. – Бывают такие обстоятельства, когда женщины вынуждены стать мужчинами: это когда мужчины…

Королева умолкла.

– Впрочем, на сей раз, – продолжала королева, заканчивая не фразу, а свою мысль, – на сей раз король решился.

– Ваше величество! – воскликнул Жильбер. – С той минуты, как вы решились на эту ужасную крайность, веря, что в атом ваше спасение, я, по крайней мере, надеюсь, что вы позаботились о подступах ко дворцу: так, например. Луврская галерея…

– О, вы и в самом деле подаете мне прекрасную мысль… Идемте, сударь; я хочу убедиться в том, что мой приказ исполняется.

Королева провела Жильбера через апартаменты и подвела к двери павильона Флоры, которая выходит в картинную галерею.

Распахнув дверь, Жильбер увидел, как солдаты закладывают вход стеной в двадцать футов в ширину.

– Вот видите! – молвила королева. Обращаясь к офицеру, руководившему работами, она продолжала:

– Как продвигается дело, господин д'Эрвили?

– Пусть только бунтовщики дадут нам еще сутки, ваше величество, и мы будем готовы.