– Отчего же вас не было на «Те Deum»? Почему вы не принесли, как все, клятву на алтаре? – насмешливо спросила королева.

– Потому что я готов солгать, ваше величество, – отвечал Людовик XVI, – однако на клятвопреступление я не способен.

Королева облегченно вздохнула.

До сих пор она, как и все, верила в чистосердечие короля.

Выступление короля в Национальном собрании состоялось 4 февраля 1790 года.

Двенадцать дней спустя, то есть в ночь с 17 на 18 февраля в отсутствие начальника Шатле, попросившего и в тот же день получившего отпуск, чтобы поехать в Суассон к умиравшей матери, какой-то человек постучал в ворота тюрьмы и передал приказ, подписанный г-ном начальником полиции; согласно этому приказу посетитель направлялся для приватной беседы с маркизом де Фавра.

Мы не берем на себя смелость утверждать, был ли этот приказ настоящий или подложный; во всяком случае, помощник начальника тюрьмы, которого разбудили, чтобы вручить приказ, счел его законным, потому что распорядился незамедлительно, несмотря на позднее время, провести подателя приказа в каземат к маркизу де Фавра.

После чего, доверившись добросовестной службе своих тюремщиков во внутренней тюрьме, а также внешних часовых, он вернулся к себе в постель, чтобы продолжить злополучно прерванный сон.

Посетитель под тем предлогом, что, доставая приказ из своего бумажника, уронил важную бумагу, взял лампу и стал искать на полу до тех пор, пока не увидел, как господин помощник начальника Шатле ушел в свою комнату. Тогда он заявил, что бумагу он мог оставить и у себя на ночном столике; впрочем, если она все-таки найдется, он просит вернуть ее ему, когда он будет уходить.

Затем он протянул лампу ожидавшему его тюремщику и попросил проводить его к маркизу де Фавра.

Тюремщик отпер дверь, пропустил незнакомца, зашел вслед за ним и запер дверь.

Он с любопытством поглядывал на незнакомца, словно ожидая от него какое-нибудь важное сообщение.

Они спустились на двенадцать ступеней и пошли по подземному коридору.

Их ждала другая дверь. Тюремщик отпер и запер ее точно так же, как и первую.

Незнакомец и его проводник оказались на площадке другой лестницы, ведшей вниз. Незнакомец остановился, заглянул в темный коридор и, убедившись, что он так же пуст, как и темен, обратился к своему спутнику с вопросом:

– Вы – тюремщик Луи?

– Да, – отвечал тот.

– Брат из американской ложи?

– Да.

– Вы были направлены сюда братством неделю тому назад для выполнения неизвестной миссии?

– Да!

– Вы готовы исполнить свой долг?

– Готов.

– Вы должны получить приказания от одного человека?..

– Да, от мессии.

– Как вы должны узнать этого человека?

– По трем буквам, вышитым на манишке.

– Я – тот самый человек.., а вот эти три буквы! С этими словами посетитель распахнул кружевное жабо и показал три уже знакомые нам буквы: мы не раз имели случай убедиться в их влиянии: L». P:. D:.

– Я к вашим услугам, Учитель! – с поклоном молвил тюремщик.

– Хорошо. Отоприте каземат маркиза де Фавра и держитесь поблизости.

Тюремщик молча поклонился, пошел вперед, освещая дорогу, и остановился перед низкой дверью.

– Он здесь, – прошептал он.

Незнакомец кивнул: ключ дважды со скрежетом повернулся в замке, и дверь распахнулась.

По отношению к пленнику были предприняты самые строгие меры предосторожности, вплоть до того, что его поместили в каземат, расположенный на глубине двадцати футов под землей; однако вместе с тем было заметно, что тюремщики позаботились о том, чтобы ему было удобно. У него была чистая постель и свежие простыни, рядом с постелью – столик с книгами, а также чернильница, перья и бумага, предназначенные, вероятно, для того, чтобы он мог подготовить речь на суде.

Над всем возвышалась погашенная лампа.

В углу на другом столе были разложены предметы туалета, которые были вынуты из элегантного несессера с гербом маркиза. Из того же несессера было и зеркальце, приставленное к стене.

Маркиз де Фавра спал глубоким сном. Отворилась дверь, незнакомец подошел к постели, тюремщик поставил вторую лампу рядом с первой и вышел, повинуясь молчаливому приказанию посетителя. Однако маркиз так и не проснулся.

Незнакомец с минуту смотрел на спящего с выражением глубокой печали; потом, будто вспомнив о том, что время дорого, он с огромным сожалением оттого, что вынужден прервать сладкий сон маркиза, положил ему руку на плечо.

Пленник вздрогнул и резко обернулся, широко раскрыв глаза, как это обыкновенно случается с теми, кто засыпает с ожиданием того, что их разбудят, чтобы сообщить дурную весть.

– Успокойтесь, господин де Фавра, – молвил незнакомец, – я – ваш Друг.

Маркиз некоторое время смотрел на ночного посетителя с сомнением, будто не веря тому, что друг мог прийти к нему в такое место.

Потом, припомнив, он воскликнул:

– Ага! Барон Дзаноне!

– Он самый, дорогой маркиз!

Фавра с улыбкой огляделся и указал барону пальцем на свободную скамеечку со словами:

– Не угодно ли присесть?

– Дорогой маркиз! – отвечал барон. – Я пришел предложить вам дело, не допускающее долгих обсуждений. Кроме того, мы не можем терять времени.

– Что вы хотите мне предложить, дорогой барон?.. Надеюсь, не деньги?

– Почему же нет?

– Потому что я не мог бы дать вам надежных гарантий…

– Для меня это не довод, маркиз. Напротив, я готов предложить вам миллион!

– Мне? – с улыбкой переспросил Фавра.

– Вам. Однако я готов это сделать на таких условиях, которые вы вряд ли бы приняли, а потому не буду вам этого и предлагать.

– Ну, раз вы меня предупредили, что торопитесь, дорогой барон, переходите к делу.

– Вы знаете, что завтра вас будут судить?

– Да. Что-то подобное я слышал, – отвечал Фавра.

– Вам известно, что вы предстанете перед тем же судом, который оправдал Ожара и Безенваля?..

– Да.

– Знаете ли вы, что и тот и другой были оправданы только благодаря всемогущему вмешательству двора?..

– Да, – в третий раз повторил Фавра ровным голосом.

– Вы, разумеется, надеетесь, что двор сделает для вас то же, что и для ваших предшественников?..