– А что вы пообещали или, вернее, какое обещание вы едва не исполнили?

– Мне пришла в голову мысль, государь, что этот великий благодетель человечества должен был бы сам вкусить от своего благодеяния. Завтра в утреннем номере «Деяний Апостолов», который печатают нынче ночью, состоится крещение Справедливости ради следует отметить, что дочь господина Гильотена, официально признанную сегодня отцом перед Национальным собранием, зовут мадмуазель Гильотиной.

Король не смог сдержать улыбку.

– А так как ни свадьбы, ни крестин не бывает без песен, – вмешался Шарль Ламетт, – господин Сюло сочинил в честь своей крестницы две песни.

– Неужели целых две?! – удивился король.

– Государь! – отвечал Сюло. – Надобно же удовлетворить все вкусы!

– А на какую музыку вы положили свои песни? Я не вижу ничего более подходящего, чем «De profundis»16 .

– Ну что вы, государь! Вы забываете, с какой радостью все будут готовы подставить свою шею дочери господина Гильотена.., да ведь к ней будет очередь! Нет, государь, одна из моих песенок поется на чрезвычайно модный в наши дни мотив менуэта «Exaudet»; другую можно петь на любой мотив, как попурри.

– А можно вкусить вашей поэзии, господин Сюло? – спросил король.

Сюло поклонился.

– Я не являюсь членом Национального собрания, – молвил он, – чтобы пытаться ограничивать власть короля; нет, я – верный слуга вашего величества, и мое мнение таково: король может все, чего ему хочется.

– В таком случае я вас слушаю – Государь, я повинуюсь, – отвечал Сюло.

И он вполголоса запел на мотив менуэта «Exaudet», как мы уже говорили, вот какую песню:

Почтенный доктор Гильотен,

Различных комитетов член,

К тому ж мыслитель политический,

Был осенен идеей странной,

Что виселица негуманна,

И вешать – непатриотично

Сограждан в этом уверяя,

Он заявил: «Есть казнь иная

Без виселицы, без веревки,

И незачем рубить сплеча,

И ни к чему палач неловкий –

Совсем не надо палача!

Он, Гильотен, герой газет,

Но в том, что пишут, правды нет:

Мол, Гиппократа славный внук,

Чтоб осужденного от мук

Нечеловеческих избавить,

Придумал новый аппарат,

Такой, что всякий будет рад

Себя мгновенно обезглавить

Нам всем пример – суровый Рим,

Мы преклоняемся пред ним,

Врагов казнившим без боязни:

И Шапелье, и сам Барнав

Сказав «Этот медик прав!»

А уж они-то смыслят в казни.

Он сон забыл, презрел он лень,

И вот в один прекрасный день

Была сотворена машина

Она погубит многих нас,

За что получит в добрый час

Простое имя – «гильотина»!

Молодые люди засмеялись еще громче. Королю было совсем не весело, но Сюло был одним из самых преданных ему людей, и потому он не хотел, чтобы окружавшие заметили его печаль: сам не понимая, отчего, король почувствовал, как у него сжалось сердце.

– Дорогой господин Сюло! – проговорил король. – Вы нам говорили о двух песнях; крестного отца мы послушали, давайте перейдем к крестной матери.

– Государь! – отвечал Сюло. – Крестная мать сейчас будет иметь честь вам представиться. Итак, вот она – на мотив песни «Париж верен королю».

Наш Гильотен достопочтенный

Любовью движим неизменной

Ко всем согражданам своим;

Обдуманной и сокровенной,

Идеей ценной одержим!

Пора ее поведать им.

Вообразив, что перед ним

Герою благодарный Рим,

Словесный презирая дым,

Наш доктор в своей речи краткой

Как истый друг правопорядка

Равенству пролагая путь,

Идеи раскрывает суть

И в зале криками «Браво»

Глупцы приветствуют его.

Месье! Быть мудрыми должны вы,

Прошу вас выслушать меня

Мы будем к людям справедливы,

Всех одинаково казня.

Сограждан я могу утешить

Жестокостей не будет впредь,

Ведь так бесчеловечно вешать

И так мучительно висеть!

Скажите, много ли в том проку

И справедлив ли будет тот,

Кто, гневом обуян, жестоко

Собрата своего убьет?

Скажите, много ли в том проку?

Но я в беде вас не покину,

Я, изучив немало книг,

Такую изобрел машину,

Что головы лишает вмиг.

Не рад ли будет осужденный

Окончить свой последний путь

Без боли, не издав ни стона

И глазом не успев моргнуть?

Избави всех от маеты,

Падут на шеи с высоты

Удары лезвия тяжелого,

И полетят в корзины головы.

Еще удар, еще один…

Слуга ты, или господин,

Всех уравняет гильотина.

Не день, не месяц и не два

За головою голова

Легко покатится в корзины,

Вот справедливость гильотины!

Вот справедливость гильотины!

– Вот вы смеетесь, господа, – заметил король, – а ведь машина господина Гильотена предназначалась для избавления несчастных осужденных от ужасных мучений! Чего ожидает общество, требуя смерти осужденному? Простого уничтожения человека. Если это уничтожение сопровождается мучениями, как при колесовании, четвертовании, то это уже не акт возмездия, а сведение счетов.

– Государь! А кто сказал вашему величеству, – возразил Сюло, – что все мучения кончаются после того, как отрезана голова? Кто сказал, что жизнь не продолжается в обоих этих обрубках и что умирающий не страдает вдвойне, осознавая свое раздвоение?

– Об этом следовало бы поразмыслить людям знающим, – молвил король. – Должно быть, опыт проводился сегодня утром в Бисетре; никто из вас не присутствовал на этих испытаниях?

– Нет, государь! Нет, нет, нет! – почти в один голос насмешливо воскликнули десятка полтора человек.

– Там был я, государь. – раздался серьезный голос. Король обернулся и узнал доктора Жильбера, который вошел во время спора и, незаметно подойдя, молчал до тех пор, пока король не задал свой вопрос.