Пытаюсь дремать, выходит хреново, представляю в голове картинки, как я первый раз ее поцелую. Встает моментально, и я вою в подушку и на рассвете поднимаюсь делать кофе. Со сном отныне большие проблемы.

Воскресенье единственный выходной от тренировок на неделе, но я упахиваю себя сам, чтобы хотя бы сегодня нормально уснуть, иначе, если я и завтра буду косячить, Палыч меня и с ближайшей игры снимет, и на сборы не возьмет.

Перед сном устраиваю вечернюю пробежку и колочу грушу около часа, принимаю душ и падаю на кровать без сил. Уставший и вымотанный организм засыпает так быстро и крепко, что эта ночь становится первой за последнее время, когда я не вижу никаких снов.

А утром, порядком отдохнувший, лечу на тренировку, надеясь, что Кроха вернулась и напитает меня сегодня прикосновениями.

Кошусь направо, бабуля с цветами снова сидит, но покупать новый не решаюсь, потому что понятия не имею, как отреагировала Кроха на первый букет, догадалась ли, от кого, понравилось ли ей.

Захожу в спорткомплекс и вижу, как Оля почти бежит к выходу, залипнув в телефон. Она поскальзывается на этой идиотской плитке, и я едва успеваю подбежать и спасти ее от падения.

Ловлю ее, точно как в день знакомства, а мне только в радость прижать ее к себе, да еще и для такого дела. Пахнет она крышесносно, выглядит еще лучше. Залипаю на губы и забываю, что надо бы Кроху уже отпустить, пока она не бьет мне по груди ладонями, оживляя.

– Спасибо, – вроде благодарит, что упасть не дал, а вроде хмурится, опять недовольная. Из-за того, что отпускать не хотел? Так я и сейчас не хочу, приходится просто, чтобы за маньяка меня не посчитала и вообще не отдалилась, когда хоть немного стена между нами пошатываться начала.

– Где пропадали, Ольга Сергеевна? – спрашиваю, сунув руки в карманы, чтобы не схватить ее и на плече к себе домой не унести, забирая от всех. Бесят эти взгляды на нее, бесит, что взаимности от асфальта больше, чем от заразы этой. Я девчонок тупо не умею добиваться, не приходилось никогда. Сами липли как пиявки, а тут ни в какую.

– Дела были, Ковалев, – фыркает – бешу ее. – Вам-то какое дело?

– Соскучился, – пожимаю плечами, снова ее с толку правдой сбивая. Я же уже говорил, что врать не буду. – Хорошо с вами, а без вас грустно было, даже полюбоваться некем.

– У вас вполне симпатичные сокомандники, – хихикает.

– Мне больше девушки нравятся. Спортивные, зеленоглазые, колючие и вкусно пахнущие, – добиваю ее, пытаясь сделать вид, что меня не задели слова о том, что в команде у нас симпатичные есть. Кого это она уже заприметила?!

– От вас цветы, да? – прищуривается, как будто в убийстве меня подозревает. Видела букет, значит. Интересно, выбросила?

Киваю. А чего отрицать? Сказать, не мое, чтобы она ухажера в ком-то другом искала? Не-не, мне такого счастья не надо, я единственным быть хочу. Поэтому и о симпатии ей почти напрямую признаюсь, чтобы не ходить вокруг да около и не ждать, пока ее кто-то другой к рукам приберет.

– Это лишнее, – поджимает губы и в глаза мне не смотрит, сверлит взглядом окно. – Не нужно цветов, Антон, и ваших вот этих намеков, ясно?

– Почему?

Не понимаю. Если хочу, значит, буду. Что значит не надо? Мои чувства, что хочу с ними, то и делаю.

Оля странно смотрит, как будто бы насквозь меня видит. Слишком очевидно, что втрескался я, да? Ну ладно, смотри, я не скрываюсь. Могу хоть всю душу наизнанку вывернуть, хочешь?

– Просто не нужно, – снова опускает глаза, смягчается немного, тон меняется. Не получается у нее долго образ колючки и ведьмы держать. – Во-первых, я ваш тренер, а во-вторых… Боже, да вы же младше, Ковалев! Поэтому оставьте все попытки, ничем хорошим это не закончится.

Она убегает на улицу быстро, чуть не снося меня ураганом, а я стою и пытаюсь понять, что это сейчас было.

Опять отшила, это понятно. Но как? Из-за возраста, серьезно?

Походу, разница в возрасте в нашей недопаре не смущает меня одного. Да твою же мать, а! Не было печали.

Этой ночью я сплю, потому что потискать Олю все-таки удалось. Я как ненормальный теперь на ее прикосновениях только и существую. Перепадает что-то – крепко сплю. Не вижу ее целый день – мучаюсь с бессонницей и с ума потом целый день схожу невыспавшийся.

Не успеваю толком проснуться, как в дверь кто-то звонит. Ну кого еще принесло? Иду открывать прямо в трусах, пусть скажут спасибо, что не без них, нехер в такую рань приходить.

Открываю дверь, и… Даша. Да что ж ты…

– Даш, ты опять?

– Можно войти? – Стоит жмется, губы кусает, как будто и не Даша даже. Всегда развязная, ничего не стесняется, а тут тушуется, как котенок, в угол отморозками забитый.

– Ну входи. – Пропускаю внутрь и иду натягиваю шорты. От Даши надо подальше держаться, она знает рычаги давления на меня, опять на колени встанет, а я голову потеряю, буду потом себя винить, что Оле изменил, несмотря на то, что мы даже еще не вместе. – Зачем ты пришла, Даш? – Иду на кухню, жрать хочется так, как будто сто лет не ел. В холодильнике мышь повесилась, придется доставку заказывать. В такие моменты я очень хочу вернуться к маме, чтобы питаться нормально, потому что я тот еще кулинар.

– Картошка есть? – спрашивает Даша, входя следом за мной. Киваю. Картошка есть, лук, кажется, тоже. – Давай пожарю, будешь?

Картошку-то? От этого у меня мозги еще сильнее, чем от минета, отключаются. Даша знает два рычага давления на меня, хорошо, что про сырники и о том, что я обожаю, когда мне, как коту, за ухом чешут, только мама знает. А то бы Даша меня в плен взяла со всеми этими знаниями, и я бы не сопротивлялся вообще.

Первые минут десять она колдует на кухне молча, а я так же молча сижу за столом, наблюдая за ней. И… вот все. То, что еще несколько недель назад при виде нее в груди теплело и даже искрило немного, сейчас даже не нагревается и самым тусклым светом не загорается. Сдохла бабочка в животе, так и не начав летать.

А вот глаза закрываю, Олю представляю, и все, ураган внутри какой-то, по спине мурашки бегают, даже улыбка на губах тянется, которую Даша как себе адресованную расшифровывает.

– Антош… – говорит, поворачиваясь ко мне лицом. Картошка шкварчит на плите, а у меня слюни уже реками. Еще одна ведьма. – Я извиниться хотела. Неправильно поступила, не спорю, но ведь и ты не самый внимательный мужик ко мне был! Приезжала раз в неделю, тебе хватало, больше встреч ты не искал.

Киваю, знаю, Даша права. И сейчас я понимаю почему. Потому что не екало, потому что… ну потому что Даша не Оля. Теперь мне хочется с утра до ночи в спорткомплексе торчать, если будет возможность там с Крохой пересечься.

– Даш, ну разрулили же? – Я надеялся, что да.

– У меня ноль шансов? – сбивает с толку вдруг тихим голосом. Да какие шансы, мать твою, тебе это на хер никогда не нужно было!

– Дашка, послушай, пожалуйста. – Встаю и подхожу к рыжей, хорошая она все-таки, просто не сложилось, бывает, не смертельно. Обнимаю. – Если бы нам суждено быть вместе, мы бы были, столько раз могли сойтись, правда? Но не судьба, видимо. Как у вас там, у девчонок, говорят? Разные дорожки у нас с тобой.

– Почему ты вдруг передумал? – Поднимает голову и смотрит так жалобно, что сердце сжимается. Сука, ну что ж с вами так сложно-то!

– Да влюбился я, Даш, – признаюсь. Она отходит мешать картошку. – Как идиот, прикинь? А ей похер на меня. Бегаю за ней как щенок, других и видеть не хочу, аж бесит, веришь?

– Верю, – хмыкает, – что бесит. Что влюбился – неожиданно. Но я рада за тебя, честно.

Улыбается искренне, правда рада. Не верила, что Антошка влюбиться может, а тут новости такие.

– Прости, ладно? Ты классная.

– Я знаю. – Выключает плиту и еще раз идет обниматься. Как-то иначе… по-дружески, что ли. Комфортно. Обнимаю, носом в макушку зарываюсь, и уже не противные волосы эти, мягкие даже, апельсином пахнут.