За Советским проспектом находился центр притяжения всей Немчиновки – пруд. В восьмидесятых годах сильно заросший камышами и кувшинками вперемешку с длинными, похожими на ёршики для мытья посуды, водорослями. Эти водные леса выглядели настолько запутанными и непролазными, что пугали не только детей, но взрослых. Казалось, подплыви поближе, и гибкие толстые стебли непременно оплетут руки и ноги пловца и утянут его вниз, на тёмное мутное дно. Если добавить к этому тот факт, что в пруду ежегодно тонул какой-нибудь несчастный пьяница, то можно представить, сколь жуткие картины рисовались детскому воображению: мрачные подводные заросли, крепко державшие в оковах утопленников всех полов и возрастов. Вообще утопленников в Немчиновке боялись очень сильно и часто рассказывали друг другу леденящие кровь истории о том, как жуткий раздувшийся труп всплыл в той или иной части пруда.

Подойдя к берегу, Денис огляделся. По сравнению с детскими воспоминаниями пруд показался огромным, поскольку его наконец очистили, и только кое-где оставили для живописности небольшие вкрапления камышей и кувшинок.

А плотина? С замиранием сердца Денис двинулся вперёд. Вот здесь висела тарзанка, с которой ему запрещалось прыгать, и он завистливо смотрел, как казавшиеся взрослыми парни с весёлыми матюгами плюхаются в воду. Плотина шумела чуть дальше. Раньше она была открытой, теперь её защищала безопасная железная решётка. В Денисовом детстве смельчаки ходили по краю, щекоча нервы себе и наблюдающим. Ничего ведь не стоило поскользнуться на мокром склизком камне и рухнуть вниз в потоки грязной пены. В детстве сооружение притягивало Дениса, маня возможностью мгновенной гибели.

Недалеко от плотины стоял памятник павшим в Великой Отечественной жителям Немчиновки. В восьмидесятых – скромный белый обелиск, увенчанный золотой звёздочкой. Сейчас на его месте торчала высокая стелла из чёрного полированного гранита. В нём отражался противоположный берег – как раз тот откос, куда однажды облепленный водорослями водолаз вынес из воды очередного утопшего бедолагу. Слой водорослей на костюме был настолько густой, что водолаз походил на огромного мохнатого медведя, но стоило ему сбросить с себя всю растительность, как он тотчас превратился в худого юркого червяка.

Не торопясь, оглядывая каждый забор, Денис шёл вперёд. Он миновал никогда не интересовавшую его 1ую Запрудную (там находилась администрация посёлка). Поравнялся со 2ой. На 2ую Запрудную они с ребятами иногда забредали, внимательно прочёсывали её из конца в конец и в очередной раз, глупо гордясь тем, что от них не зависело, подытоживали: «3тья Запрудная – самая лучшая!»

Денис добрался до угла, где вместо скромного жилища советской семьи высился ныне огромный особняк с колоннами. На другой стороне раньше располагался большой заросший лесом полузаброшенный участок. Там росли съедобные грибы, и детям хотелось попасть туда, потому что участок, должен был непременно хранить какие-то тайны. Теперь на нём тоже торчало нечто огромное и дорогое.

Денис вышел на середину центральной дороги. Одуванчики и подорожники изрядно объели асфальт, но улица всё равно казалась уходящей неведомо куда и скрывающей в конце загадку. На первый взгляд от старых домов действительно мало что осталось. Почти все участки отгораживались от улицы глухими заборами, а там, где имелись хоть какие-то прорехи, всё равно не просматривалось почти ничего от прежней Немчиновки. «Пройдусь по-быстрому и на станцию», – решил Денис. Бессмысленно терять время, если детство растоптано создателями помпезных сооружений, плюющими на твою ностальгию.

***

Вдали на асфальте примерно посередине улицы маячило зелёное пятнышко. По мере приближения Денис понял, что это девочка лет десяти, одетая в зелёный брючный костюм. Чем ближе Денис подходил, тем медленнее становились шаги. Он поравнялся с сидящей на корточках фигуркой и замер удивлённый. Сердце бухнуло, сами собой сжались и разжались пальцы, кровь стукнула в висках, он даже немного вспотел. Девочка рисовала мелом на асфальте собаку. Или это был волк? Она наклонила голову, и лучи солнца упали ей на волосы – густые тёмно-медные сияющие. Этот оттенок Денис не мог перепутать ни с каким другим, ведь другого такого не было на свете. Он застыл, не веря своим глазам: неужели?!.. да быть этого не может!!.. или всё-таки?!

Покосившись вправо, Денис увидел то, что ещё минуту назад увидеть не ожидал: старый дом, выкрашенный горчичной краской. И пусть забор поменяли (вместо деревянных зелёных кольев стояла сплошная кирпичная стена с железными, тоже сплошными, воротами), зато старый верхний этаж возвышался над новой оградой, и табличка «Дом хорошего благоустройства» висела на своём месте, хотя буквы на ней почти совсем стёрлись. На правой стороне участка, если располагаться к дому лицом, раскинула ветви знакомая старая яблоня. Господи, Катька, возможно, здесь! Почти наверняка!

– Хорошо получается! – сказал Денис девочке. Та закачивала разукрашивать собачий хвост белым и коричневым мелками.

Девочка оглянулась. Два больших карих глаза, испещрённых золотыми точками, испытующе и очень по-взрослому посмотрели на Дениса.

– Спасибо, – сказала она довольно низким для такого хрупкого существа голосом. – Это не просто собака, а помесь лайки и волка. Она очень опасная, любит только своих.

Денис облизнул пересохшие вдруг губы.

– А зовут её Найда? – он попытался изобразить улыбку.

Девочка резко поднялась, и Денис испугался, что она сейчас убежит.

– Откуда вы знаете? – быстро спросила она.

– Популярное имя для таких собак.

Будь на её месте хулиганистый мальчишка, Денису было бы легче. Обсудили бы каких-нибудь ниндзя, зомби или танчики, но с нежными созданиями, похожими на хрупкую рябинку, он совсем терялся. Тут же проклюнулись отголоски проклятого раздражения, вызываемого Лизкой. Денис поёжился.

– Эта собака жила здесь раньше, но давно умерла, – девочка продолжала внимательно изучать Дениса каре-золотым взглядом.

Не думая о том, как подготовить почву, он ляпнул:

– Я тоже жил здесь когда-то, прямо в этом доме, только, как видишь… живой.

Девочка смотрела на него с недоверием.

– Мне тогда было примерно столько же лет сколько тебе.

– Мне сейчас двенадцать, – прошептала собеседница.

Внутри кармана Денис сжал руку в кулак.

– Вот скажи, твою маму ведь зовут Екатерина Юрьевна Клёнова, правильно?

– Да.

– А я – Денис Сергеевич. Можно просто Денис.

В этот момент ворота отворились, и появилась Катька – в летнем сарафане, немного располневшая, но очень статная, с длинными распущенными волосами. Теперь две головы – матери и дочери – горели на солнце медным огнём.

– Агаша, – нервно сказала Катька, быстрым шагом приближаясь к дороге, – что происходит?! Я же запретила разговаривать с незнакомыми людьми!

Денис смешался, почувствовал себя настолько смущённым, что в первое мгновение хотел извиниться и стремительно пойти прочь. Но через пару секунд всё-таки произнёс странным чужим голосом:

– Кать… Катерина, здравствуй…те! Я… знакомый. Может, меня теперь и не узнать, но… я – ваш бывший многолетний дачник.

Последнее он произнёс очень быстро.

– Дачник? – недовольно переспросила Катерина, вглядываясь в Дениса. – Дачников у нас давно не…

Какая-то тень пробежала по её лицу. Денис не понял, что она означала. Сначала показалось, что Катьке тоже хочется сбежать. Правда, через секунду она улыбнулась и, прижав руки к груди, с волнением воскликнула:

– О, Господи! Дениска?!!

– Я.

– Ой, ну надо же, – поразилась Катерина, – на самом деле ты не так уж изменился. Просто, когда не ожидаешь увидеть… как это тебя угораздило? Зайди в дом, посидим… или торопишься? Что ты вообще здесь делаешь?

Смущаясь, она сыпала вопросами невпопад.

– Я не тороплюсь, я… зайду с удовольствием.

С тревожным гулом в ушах Денис ступил за ворота.

– Дедушку с бабушкой помнишь? Помнишь, как тут всё было?