Дома на пороге Данила столкнулся с сестрой, которая собиралась в школу во вторую смену.

– Вас снова гоняют то с утра, то с вечера? – поинтересовался Шпана.

Сестра промолчала.

В ванной комнате Шпана спрятал кастет. В зале взглянул на часы, подошёл к окну: через двадцать минут Ольга должна идти домой. Через сорок минут он увидел, что Оля вновь идёт в сопровождении Филата. Данила сел на подоконник, замер с каменным лицом, часто посматривая на время, наблюдал за подъездом, ожидая, когда выйдет друг. Ревность изводила Шпану. Он всматривался в подъезд холодным взглядом, позабыв, как мигать, из-за чего потекли слёзы. Данила зажмурил глаза, вытер мокрые ресницы; часто моргая, он размышлял о том, что парочка – уроды грёбаные! – сейчас страстно целуется, а его не позвали! Казалось, Филат не выходит нескончаемую вечность. Скорее всего, Ольга пригласила к себе домой.

Наконец-то ревнивец увидел знакомый силуэт. Сергей быстрой походкой скрылся за углом дома. Данила подсчитал сколько друг пропадал в подъезде: двадцать пять минут! Что может произойти за двадцать пять минут? О чём можно говорить двадцать пять минут?! Шпана недоумевал, как так получилось, что должен провожать Ольгу он, а вместо него теперь провожает лучший друг, в натуре! Данила врезал кулаком по столу-книжке. Кто виноват? Злая судьба? Или, если хочешь жрать варенье, не лови хлебалом мух? Нет. Виновата Ольга. Ей всё равно было, кто за ней начнёт ухлёстывать. А ещё Калина, овечка, говорила, что Данила не просто нравится Ольге – она его боготворит аж с того класса, как только пришёл. Оно и видно. Она может его и любит, но также, скорее всего, любит в придачу полгорода пацанов, которые беспредельно влюблены в эту дуру!

Шпана смачно сплюнул на ковёр.

– Да по фигу, отчима комната! – Данила повторил плевок и уставился гневными глазами на Ольгины окна. Вот Сявке сейчас везёт, пока Филат провожает девку. А то обычно Сявка шёл с ними домой и по дороге Сергей так вдоволь издевался над хиляком, что всегда заканчивалось водопадом слёз.

Дома Сявка воспитывался отчимом в строгости и жил строго по распорядку дня. Возвращаясь домой с Филатом из школы, дорога могла длится и три, и четыре часа, и до ночи, а то и до утра. После чего Сявка получал от отчима нагоняй, если не повезло и тот был не на работе. Но поведать отчиму и матери, где так долго шляется, Сявка не мог. Как бы сильно дома не лупили ремнём, больше всего на свете «тщедушный лютик» боялся Филата.

В седьмом классе к концу учебного года, где-то в мае Сергей не давал Сявке идти домой до самой ночи, отпустил, когда на улицах горели фонари и светили звёзды. Испугавшись, что ещё изобьёт и отчим, Сявка убежал на кладбище к отцу на могилу и там заночевал. Ближе к утру мать Сявки и отчим нашли его спящим свёрнутым калачиком на цветнике под памятником.

– Как я сразу не догадалась, что он сюда пришёл? – плакала его мать.

Сявка схитрил, придя на кладбище, чтобы его не били. Когда он учился во втором классе, его отец по неизвестной причине повесился в подвале. Каждый день Сявка бегал к отцу на могилу и, плача, засыпал на холме. В первый раз его искали с милицией по всему городу, пока не догадались заглянуть на кладбище. С ним долго разговаривали, объясняли, чтобы мальчик так больше не поступал. Никто его не ругал, только жалели. Но Сявка ещё долгое время продолжал убегать на кладбище и там засыпать. Его мать уже знала, где искать, и быстро возвращала сына домой, не зная, как отвадить ребёнка от могилы отца. Так Сявка поступил и в этот раз. Хитрость сработала. Его мать решила, что у сына вернулась острая тоска по отцу. Наверное, они слишком строго его воспитывают. Она запретила мужу ругать и поднимать руку на сына, пока тот не успокоится.

***

Ключ повернулся в замочной скважине. Ольга задержалась у порога, откинула ногой камешек, из комнаты вышел восьмилетний брат Мишка. Оля часто им любовалась: большие синие глаза с длинными ресницами смотрели на мир весело и с добром. Он был с ней ласковым, как котёнок. Ольга поцеловала брата в щёку.

– Жених появился? – Мишка вглядывался хитрющими глазами. – Я видел в окно. И в подъезде вы долго стояли. Целовались-обнимались?

Ольга улыбнулась, потеребила волосы брата, вспомнила, что Сергей не желал её отпускать, пока не поведает кого боится.

– Я с ним поговорю. Он забудет, как тебя зовут, – обещал Филат. – А если что, с пацанами в бараний рог его согнём.

Оля молчала, боялась, если расскажет, то будет только хуже. Не дай бог, если рассорит компанию. Она сейчас-то уже тряслась, что из-за неё Шпана не будет другом Филата. Она не знала, как поступить: хоть в другой город уезжай к тётке, которая её очень любила и жалела, и часто предлагала переехать к ней жить, глядя на пьющую родную сестру.

«Девочку надо особо воспитывать, – тётка говорила Ольгиной матери, – а не сквозь марево алкоголя».

Мишка приподнял лицо и, восхищаясь сестрой, хитрющими глазами ждал ответа.

– Нет, не целовались. Деловые разговоры. – Оля театрально изобразила гордый вид: задрала подбородок, искоса взглянула на братика.

Мишка внимательно смотрел на сестру и вначале поверил, но увидев на лице Оли еле сдерживаемую улыбку, также изобразил серьёзность, поднял подбородок, покосился глазами на сестру. Они дружно весело рассмеялись.

В комнате Ольга подошла к окну, отодвинула тюль, направила взгляд на окна Данилы и обомлела. Шпана стоял возле своего открытого окна и смотрел на неё чуть ли не в упор – так близко расположены их окна. Прежде она не смотрела на окна Данилы из своей квартиры и теперь была этому удивлена, задавая вопрос: «Почему?»

Шпана, завидев Ольгу, хотел отойти от окна, но поняв, что замечен, остался на месте. Они стояли и смотрели друг на друга целую вечность, и эту вечность они молча признавались в любви.

Заморосил дождь. Стёкла покрывались прозрачными бугорками, искажающими реальность. Улица потемнела и можно было подумать, что нагрянул поздний вечер. Поднялся ветер и переломил купол зонта у женщины, спешившей домой по блестящему от луж тротуару.

Ольга замахала рукой, приглашая Данилу прийти к ней домой. Он покачал головой, потянулся к верхнему шпингалету, прикрыл раму и медленно отошёл в глубь комнаты.

Минут через тридцать в квартире Шпаны разлился трелью дверной звонок. На пороге стоял брат Оли и протягивал запечатанный конверт:

– Ты же Данила? Оля просила передать.

– Зайди, подожди.

Шпана не заглянул в конверт, сходил к себе в комнату и достал шариковую ручку, вложенную в общую тетрадь на письменном столе, небрежно начертал на конверте: «Тебя любит ещё полгорода. Вот и отвечай всем, как Филату, взаимностью».

Данила отправил мальчишку обратно к сестре, сел с унылым лицом на диван. Его распирало любопытство: что же она написала? Но как ни хотелось прочесть, всё равно не сделал бы этого. Всё это Шпана проделал назло Ольге, распаляя свою возрастающую ревность. И теперь пялился глазами на стену и думал: «Поступил назло Оле или сделал хуже только себе?»

Дождь перестал накрапывать, по подоконнику за окном били лёгкие порывы ветра, медленно ползли тяжёлые тучи. Серость накрыла улицы.

К Оле зашла соседка из четвёртого подъезда – Инна Цаплина: и тощие длинные ноги как у цапли, и лицом походила на цаплю, и кличка у неё Цапля. Училась в параллельном классе, вечно с болезненным видом, высокая, сутулая, бледная, много курила, часто выпивала и уже сотворила аборт.

Ольга выжимала половую тряпку в прихожей. Настроение после написанного Данилой было удручённым. Цапля успела залезть в холодильник и загремела банками.

– Оленька, – позвала Цапля из кухни, – а что в холодильнике-то пусто?

– Такие приходят и опустошают, – пошутила Оля улыбаясь. – На плите всё стоит. И первое, и второе. Кушать хочешь? Давай борща налью.

– Нет, спасибо. – Цапля подошла к Оле и запустила пятерню в её волосы. – У-у, копнища какая. Не то что у меня, – вздохнула Инна, придавая лицу комическую маску, – жидкая солома.