Если в начале пути я ещё скептически относился к предчувствиям и подозрениям моего друга, то когда неуклюжая коляска довезла нас от железнодорожной станции до гостиницы, я уже проникся гнетущим духом шотландской пьесы и не без тревоги готовился к тому, что нас ждет расследование «любому глазу мрачного деянья»[5].

Наутро я проснулся поздно. Спал я с открытым окном, а свежий деревенский воздух служит для меня лучшим снотворным, особенно после тяжелого лондонского тумана. Побрившись и одевшись, я постучался в соседний гостиничный номер, где расположился Холмс, но его в номере не оказалось. Я медленно спустился на первый этаж и на входе в длинное фойе гостиницы увидел, что внутри расставлены несколько столов, за которыми постояльцам на французский манер подают лёгкий завтрак из омлета и масляной булочки с джемом.

Знакомую фигуру Холмса я заметил сразу — мой друг сидел за одним из дальних столов и неторопливо завтракал. Напротив Холмса, спиной ко мне сидел невысокий коренастый мужчина, одетый в светло-серый твидовый костюм. Судя по отставленной тарелке, он только что закончил завтракать и теперь курил сигару, сбрасывая пепел в фарфоровое чайное блюдце. Я был на полпути к Холмсу, когда к его столику подошли ещё двое: скромно одетый невысокий лысый мужчина и черноволосая девочка лет шести. Увидев их, человек, сидевший напротив Холмса, поднялся из-за стола, и они втроём направились к выходу из фойе. Когда они проходили мимо меня, я рассмотрел их лица. К моему удивлению, коренастый мужчина в светло-сером костюме оказался самим Джеймсом Маршаллом! Я смотрел пару пьес с ним, но мне никогда не доводилось видеть великого актёра так близко. Его взгляд был настолько повелительным, что я по-армейски выпрямился, когда он прошёл рядом. Лысый спутник Маршалла, как и девочка рядом с ним, выглядели бы невзрачными и непримечательными, если бы не одна странная деталь: на девочке были надеты очки с тёмными линзами. Я слышал, что такие очки вошли в моду на Лазурном берегу, но никогда не видел их в Англии.

Присев за столик напротив Холмса, я не мог сдержать возбуждения:

— Вы знаете, он только что приехал из Франции! — воскликнул я.

— Я горжусь вами, Ватсон, — произнес Холмс с покровительственной улыбкой.

— Спасибо, — опешил я, — а почему?

— Вы наконец-то прочитали мою монографию о сортах табака. — Тут Холмс показал вилкой на блюдце, в которое Джеймс Маршалл сбрасывал пепел. — Это действительно пепел трихинопольских сигар, которых практически не бывает в Англии, но которые весьма популярны по другую сторону Ла-Манша.

Пару минут я смотрел на Холмса, не говоря ни слова. По всей видимости, мой друг понятия не имел, кто сидел с ним за одним столом. Я не преминул воспользоваться этим обстоятельством и с невинным выражением лица спросил Холмса:

— А что ещё вы можете сказать об этом человеке?

— Немногое. Он учился в Оксфорде. Он силён физически и, скорее всего, придаёт большое значение пунктуальности.

— Холмс, скажите честно, вы разыгрываете меня?

— О чём вы говорите, друг мой?

— Вы знаете, кто это был?

— Нет. Кто?

— Это был Джеймс Маршалл! И вы описали те его качества, о которых постоянно пишут в театральных листках. Он самый образованный из британских актёров. Он так силён, что однажды, играя Гамлета, пробил бутафорским мечом подмостки. А к пунктуальности он настолько требователен, что прекратил свое последнее турне по Франции, когда там несколько раз задержали спектакли.

— То есть различать табачный пепел вы так и не научились?.. — недовольно покачал головой Холмс.

— Нет, Холмс. И не думаю, что в мире кто-либо, кроме вас, на это способен. Но как вы всё узнали о Маршалле?

— На лацкане его пиджака был значок с гербом Оксфорда. Эти значки носят выпускники университета.

— А физическая сила?

— У него застарелые мозоли на основаниях больших пальцев. Подобные мозоли бывают лишь у тех, кто увлекается греблей. Как правило, это очень сильные люди.

— Хорошо. А пунктуальность?

— Во время завтрака он пару раз смотрел на часы. Не часто встретишь человека, который вместо часов держит в кармане жилета копию пятой модели морского хронометра Гаррисона.

Холмс невозмутимо вернулся к завтраку, а я в очередной раз задумался о феноменальной наблюдательности моего друга. Мои размышления прервал вопрос мистера Эттвуда, добродушного и гостеприимного хозяина гостиницы, который обходил столики своего импровизированного пансиона.

— Не желаете ли наш petit dejeuner[6]?

— Будьте так добры.

Мистер Эттвуд махнул рукой, и к нашему столику подошел повар с подносом.

— Сам Джеймс Маршалл, а?! — произнес хозяин гостиницы, неторопливо кивая головой. — Каждый раз здесь останавливается!

К киванию головой добавилась довольная улыбка.

— А кто его спутники? — поинтересовался я.

— Лысый-то? Это его импресарио. Со своей дочкой. У бедняжки глаза больные, вот она и носит очки, через которые не видно, небось, почти ничего. Они тоже каждый раз у нас останавливаются.

Пока повар расставлял передо мной тарелки с завтраком, я спросил хозяина гостиницы:

— Скажите, мистер Эттвуд, как нам пройти к усадьбе «Три башни»?

— Стало быть, к его светлости с визитом собираетесь… Что ж, когда выйдете из гостиницы, пройдите буковую аллею, а после неё сверните на запад. До усадьбы идти мили три, не больше. Можете, конечно, на двуколке поехать — я вам свою дам. Но в такую погоду лучше пешком пройтись. Ну, я так думаю.

— Благодарю вас.

После завтрака мы последовали совету мистера Эттвуда и ничуть не пожалели об этом. Весенний утренний воздух и неторопливая прогулка между двумя рядами величественных буков, на которых едва появилась первая листва, умиротворяюще действовали на меня, и даже на лице Холмса появилось некоторое подобие благосклонной улыбки. На выходе из аллеи мы свернули налево и через три четверти часа подошли к зданию усадьбы. Это был особняк елизаветинских времён. Два флигеля располагались у него по краям, а центральный вход немного выступал вперед. Особняк был построен так, чтобы выглядеть похожим на букву «Е» — сказывалась мода трёхсотлетней давности среди британских аристократов показывать подобным образом верность королеве Елизавете. В торцах обоих флигелей возвышались примыкающие к ним башни, а ярдах в ста перед усадьбой стояла ещё одна старинная башня с огромным циферблатом на самом верху. Деревянные леса окружали башню почти до часов.

Мы подошли к главному входу в центре усадьбы и постучались. Дверь открыл молодой человек лет двадцати пяти, приятной внешности, среднего роста, с тёмными глазами и гладко зачёсанными черными волосами, одетый в строгий чёрный костюм.

— Добро пожаловать, джентльмены! — радушно произнес он и пригласил нас войти.

Когда мы зашли, он представился и осведомился:

— Я Экклтон, дворецкий. Как вас представить его светлости?

Холмс протянул визитку. Дворецкий взял из высокого пенала, стоявшего возле двери, небольшую серебряную тарелочку, положил на неё визитку Холмса, поклонился и ушёл. Через несколько минут он вернулся.

— Его светлость просит вас подождать в гостиной, джентльмены. Прошу следовать за мной.

Мы поднялись по двухпролётной парадной лестнице и прошли в гостиную. Молодой дворецкий оставил нас, и мы осмотрелись. Гостиная была больше похожа на центральный зал провинциального музея. Вдоль одной из стен гостиной висели картины, на другой стене возле нескольких старинных щитов и доспехов было развешано разнообразное старинное оружие. А в самом центре стены с картинами висел огромный, в полный рост, портрет. На нём была изображена красивая молодая женщина. Длинное зеленое платье выгодно оттеняло её распущенные огненно-рыжие волосы. Но сильнее всего привлекали внимание её глаза. Один глаз красавицы был ярко-голубым, а другой — ярко-зеленым. Я никогда не видел ничего подобного и засмотрелся на портрет. Холмс тоже уделил портрету некоторое время, а после стал внимательно рассматривать картины размером поменьше и оружие. Вскоре нас окликнул приятный женский голос: