В прошлый раз нечисть не явилась, а сейчас, когда в монастыре остановился Шатун и подавно не было страшно. Но настоятельница все равно приказала всем на всякий случай спрятаться. В этот раз Азерия попала во вполне комфортабельный подвал. Соседки лисички-сестрички допоздна судачили о медведе. О его могучих лапах, грозных клыках и красноречиво краснели, молча фантазируя, что там еще может таиться под панцирем и латной юбкой. Надолго послушниц не хватило. Вскоре они все заснули, и Азерия выскользнула наружу и направилась к воротам. Ей не хотелось пропустить ни одного момента из поединка медведя и нечисти, если он, конечно, произойдет. Она постаралась спрятаться так, чтобы кошечка, обходившая с ночным дозором стену, ее не заметила, и задремала. Разбудило ее рычание, от которого тряслась сама земля и удары в ворота. Спросонья Азерия коротко испуганно тявкнула и вскочила на лапы.

   Кошечка на стене разрядила свой арбалет, стрела звякнула о металл. Чудовище ответило. Что-то высекло искры из парапета. Кошка еле успела уклониться. Она с мявом свалилась со стены, извернулась в воздухе, приземлившись на четыре лапы, и бросилась прочь.

   Минута тянулась за минутой. Медведь все не появлялся, нечисть разбушевалась не на шутку. Она рубила со страшной силой ворота и Азерии казалось, что через прорехи в досках видны звезды. И тогда лисичка-сестричка решила встать на пути зла.

   Она замерла прямо напротив сотрясавшихся створок и начала громко читать псалом. Голос ее дрожал и срывался. После ударов сквозь доски проглядывала сталь. Азерия зажмурилась и уже дочитывала последние слова. Лапы плохо держали ее.

– … аминь, – закончила она и наступила тишина. Неужели получилось, подумала она и радостно распахнула глаза.

   Чудовище стояло прямо перед ней, вперившись сияющими голубым глазами. Оно не уступало Шатуну ни ростом, ни статью. Но фигура восставшего, облаченная в ржавые металлические доспехи, была уродливой, скособоченной. Спина – сгорбленной, сквозь плащ торчали какие-то наросты, и иглы. Оно сделало неуклюжий шаг вперед, другой.

   В руке восставший держал выщербленный длинный меч, кончик которого волочился по земле вслед за пошатывающимся порождением мрака. Но Азерия была уверена, несмотря на кажущуюся медлительность ночного ужаса, пролезшего через прореху в воротах, не пройдет и секунды, как хладная сталь в лапе пронзит сердце лисички.

– Ну, почему ты мучаешь нас? Зачем ты пришел? – закричала она, скрючившись, ожидая боли, смерти и темноты, что последует за ней. Ее обдало смрадным дыханием твари.

– За спасением, – донеслись до нее слова, больше похожие на хрип умирающего.

   Лисичка удивленно распахнула глаза и распрямилась.

– Спасением? – удивлено переспросила она.

   Тут сзади на ее плечо легла тяжелая когтистая лапа.

– Отойди рыжая, не твое это дело, – прорычал за ее спиной знакомый голос медведя. – Эх, зол видно на меня за что-то зверь всевышний. Опять чужую жизнь чуть не проспал. Беги, давай, я сказал!

   Шатун слегка шлепнул лапой лисичку чуть пониже хвоста, и она просто отлетела в сторону. А дальше началась мужская потеха. Звенела, сталь. Рычали противники, сошедшиеся в схватке не на жизнь, а на смерть. В стороны летели искры. Лисичка, забившаяся под телегу, с трудом могла различить молниеносные выпады. В кружеве выпадов длинного меча и размашистых ударов топора, то расходившихся, то вновь сближавшихся противников она не могла понять, кто побеждает. Но одно она знала точно. Вся эта драка была ошибкой. Не был ночной гость злом…

   Она выгадала момент, когда противники разорвали дистанцию, и встала между ними.

– Прекратите! – закричала она. И, к ее радости, кончик меча ночного зверя коснулся земли, и Шатун опустил свой топор. – Он не затем пришел, – сказала она медведю.

   Тот оскалил зубы и прорычал:

– Я знаю! – а затем внезапно бросил свое оружие прямо в голову противника. Азерия лишь чудом разминулась с лезвием топора, промелькнувшего мимо нее. Со звоном тяжелый бердыш врезался в голову ночного гостя, сбил шлем и ночной ужас упал как подкошенный.

– Нет… – вздохнула лисичка.

– Да не переживай ты, – медведь потер отбитую лапу. Затем наклонился к поверженному противнику, подхватил его под лапу и, крякнув, взвалил на плечо. – Понял уже. Но слова – это ваша лисья сила. А мы, медведи, дурь выбивать привыкли лапой когтистой. Как могу, так проклятья и снимаю. Путь в молельню покажи, а то, боюсь, в темноте заплутаю.

   Лисичка кивнула и повела его. Внутри их ждала аббатиса. Она нехорошо прищурилась, глядя на Азерию.

– С тобой, сестрица, о своеволии мы поговорим позже. Оставь нас, дверь закрой за собой. И подслушивать не вздумай, негодница!

   Настоятельница продолжала распинаться. Лисичка-сестричка кивала, но слушала ее вполуха. Сейчас, когда они оказались в освещенном свечами помещении, она жадно всматривалась в противника медведя. Им оказался изможденный, но все еще могучий ёж-рыцарь. Шерстка на мордочке вытерлась там, где касалась шлема. Скулы его впали, под глазами залегли синяки. Уродство фигуры объяснялось тем, что добрая половина игл на спине была обломана.

– … Азерия, вон! – рявкнула на нее настоятельница.

   Лисичка-сестричка очнулась, бросила последний любопытный взгляд на грязный разодранный плащ ежа, вышивка на нем изображала лист клена и румяное яблоко, и поспешила в своею келью.

   ***

   Весь вечер лисичка провела в своей запертой келье. Лишь к вечеру за Азерией пришла злорадно улыбавшаяся наставница Репоза. На многочисленные вопросы сестрички она отвечать не стала, приказала замолчать и повела в покои настоятельницы. Там ее ждала сама аббатиса, Шатун и ёж. Шляхтича отмыли, накормили, переодели на время в монашескую рясу. Он оказался молодым, и довольно симпатичным, несмотря на все еще изможденный вид.

   Настоятельница пустилась с упреками на Азерию чуть ли не с порога. В вину ей ставилось и то, что она ослушалась приказа аббатисы, спрятаться на ночь, и что она пыталась общаться с порождением мрака, что было строжайше запрещено для непосвященных. И что лисичка-сестричка влезла в драку, мешая медведю. Чуть не погибла сама и планам Шатуна могла помешать – утомить противника в долгом поединке.

   Азерия молча смотрела в пол, но раскаяния и смирения в ее взгляде не было ни грана.

– Я знаю, как тебя наказать! Назначить тебе самую суровую епитимию. Отправишься в катакомбы под собором на месяц. Хлеб, вода и молитвенник! Будешь там сидеть до самого пострига! – зло протявкала настоятельница.

   Лисичка прижала уши. Медведь с ежом в это время сидели за столом пили чай, закусывая пирогами. Они смотрели за всем этим, улыбались, тем больше, чем сильнее распалялась аббатиса.

– Знаешь, рыжая, я придумал для этой послушницы гораздо более суровое наказание, – прервал гневающуюся лису-настоятельницу Шатун.

   И вот тут душа лисички ушла в пятки. Месяц в катакомбах это неприятно, но она бы придумала, как скоротать время, кроме как молитвой и покаянием, а вот что мог придумать медведь, было и подумать страшно. Шатун же держал драматическую паузу, пока лисичку не начала дрожать от страха.

– Я ее у тебя заберу. Со мной пойдет странствовать, уму-разуму учиться, – сказал он и подмигнул Азерии. Та так и замерла с открытой пастью.

– Да как же это! – возмутилась настоятельница, – а постриг?!

   Тут хрипло расхохотался еж.

– Ах, пани настоятельница, даже я, зверь, не искушенный в лисьих науках, вижу – эта сестричка совсем не для монастыря родилась. Этой чертовке место сцене театра при дворе венценосной Пантеры Лео, или на поле боя служительницей милосердия, но никак не затворницей в этой глуши.

   Настоятельница наморщила лоб, облизнула языком высохший нос, а потом махнула лапой.

– Поступай, как хочешь, мишутка. Может и твоя правда…

– Садись, лисичка, – медведь хлопнул по скамье рядом с собой, – расскажи-ка мне, что за молитву ты перед воротами творила.