– Вы знаете, зачем я сюда приехал? – спросил он.

– Повидаться с кузеном.

– О нет. Я не особо люблю кузена. Он нудный старый холостяк, методичный как часы и злой как собака.

– Как неприятно!

– Да, очень неприятный тип. Я приехал не ради него, уверяю вас. Когда я услышал, что вы будете здесь у Лонгстаффов, я сразу решил приехать. Рады ли вы меня видеть?

– Не знаю, – ответила Мари. Она не могла подыскать тех блистательных слов, которые воображение легко подсказывало ей в минуты одиночества.

– Помните, что вы сказали мне на приеме у моей матери?

– Я вам что-то сказала? Не помню ничего особенного.

– Неужели? В таком случае я вам совершенно не важен. – Он помолчал, будто ждал, что она упадет ему в рот, как вишня. – Мне думалось, вы обещали мне свою любовь.

– Я так сказала?

– А разве нет?

– Не помню. Если я что-то такое и говорила, то не всерьез.

– Должен ли я вам поверить?

– Возможно, вы и сами говорили не всерьез.

– Клянусь Богом, я говорил от всего сердца. И сюда я приехал, чтобы это повторить.

– Что повторить?

– Выйдете ли вы за меня замуж?

– Я не знаю, правда ли вы меня так сильно любите.

Ей страстно хотелось услышать от него, что он ее любит. Ничто не мешало Феликсу произнести требуемые слова, но он, не особо об этом думая, находил подобную чепуху нестерпимо скучной. Ему хотелось, чтобы она приняла его предложение и, если возможно, сама пошла бы к отцу за согласием. Что-то в больших глазах и массивных челюстях мистера Мельмотта почти пугало сэра Феликса.

– Вы правда меня так сильно любите? – прошептала она.

– Конечно. Я плохо умею говорить красивые слова, но вы знаете, что я вас люблю.

– Правда любите?

– Клянусь Богом! Я полюбил вас с первого взгляда. Честное слово.

Это было довольно жалкое признание в любви, но его хватило.

– Тогда и я буду вас любить, – сказала Мари. – Всем сердцем.

– Ну вот, милое дело.

– Я теперь ваша милая? Мне ведь теперь можно называть вас Феликс? Да?

– Да пожалуйста.

– Ах, Феликс, я надеюсь, вы будете меня любить. А я буду так вас обожать! Знаете, ко мне многие сватались.

– Догадываюсь.

– Но я никогда никого из них не любила – нисколечки!

– А меня любите?

– О да!

Говоря, Мари смотрела в его прекрасное лицо, и в глазах у нее стояли слезы. Он подумал, что она очень невзрачна. Если выбирать только по наружности, даже София Лонгстафф была бы лучше. Другого могла бы тронуть искренность, с которой Мари разом смеялась и плакала, но только не сэра Феликса. Они гуляли среди кустов довольно далеко от дома, и никто их не видел, так что он по обязанности обнял Мари за талию и поцеловал.

– Ах, Феликс, – проговорила она, подставляя ему лицо, – меня еще никто не целовал.

Он не поверил, да его это и не занимало.

– Скажи, что будешь добр ко мне, Феликс. Я обещаю быть доброй к тебе.

– Конечно буду.

– Мужчины не всегда добры к женам. Папенька часто очень крут с маменькой.

– Полагаю, у него тяжелый характер?

– Да, хотя меня он нечасто бранит. Не знаю, что он скажет, когда мы ему откроемся.

– Но он же намерен выдать тебя замуж?

– Он хотел выдать меня за лорда Ниддердейла и лорда Грасслока, но я их обоих ненавижу. Думаю, сейчас он опять хочет выдать меня за лорда Ниддердейла. Он сам так не говорит, но сказала маменька. Однако я никогда не соглашусь. Никогда!

– Надеюсь, Мари.

– Не бойся ни чуточки. Я не выйду за него даже под угрозой смерти. Я ненавижу его… и так люблю тебя! – Она всей тяжестью повисла на руке сэра Феликса и снова заглянула в его прекрасное лицо. – Ты поговоришь с папенькой?

– Лучший ли это способ?

– Да, наверное. А какой еще есть?

– Может быть, мадам Мельмотт…

– О нет. Ее не уговорить. Она боится его как огня. Гораздо сильнее, чем я. Мне казалось, это всегда делает джентльмен.

– Конечно, я пойду к нему, – сказал сэр Феликс. – Я его не боюсь. С какой стати мне его бояться? Как ты знаешь, мы с ним добрые друзья.

– Я очень рада.

– Он только недавно назначил меня директором одной из своих компаний.

– Правда? Может быть, он захочет видеть тебя своим зятем.

– Кто знает? Тут не угадаешь.

– Надеюсь, что захочет. Я бы хотела, чтобы ты стал его зятем. Надеюсь, я ничего неправильного не говорю. Ах, Феликс, скажи, что любишь меня.

Она снова подняла к нему лицо.

– Конечно, я тебя люблю, – ответил он, про себя думая, что сейчас ее целовать не обязательно. – Здесь неудачное место для разговора с твоим отцом. Я дождусь его возвращения в Лондон.

– Сейчас он в хорошем настроении, – сказала Мари.

– Но я не сумею застать его одного. Не дело говорить об этом здесь.

– Правда?

– В деревне, в чужом доме – конечно нет. Расскажем ли мы мадам Мельмотт?

– Да, я скажу маменьке, но она не станет с ним говорить. Маменька не очень меня любит. Я все расскажу тебе в другой раз. Конечно, теперь я должна рассказывать тебе все.

Довольно скоро он ее оставил и сбежал к остальным дамам. Мистер Мельмотт по-прежнему сидел в беседке, лорд Альфред по-прежнему был с ним, курил и потягивал бренди с сельтерской. Проходя мимо великого человека, сэр Феликс сказал себе, что куда лучше отложить разговор до возвращения в Лондон. Вид мистера Мельмотта не внушал мысль, что он в хорошем настроении. Сэр Феликс перемолвился несколькими словами с леди Помоной и мадам Мельмотт. Да, он надеется быть здесь завтра с матушкой и сестрой. Кузен не придет. Насколько ему известно, кузен Роджер вообще никуда не ходит, как все люди. Нет, мистера Лонгстаффа он не видел, но надеется засвидетельствовать ему почтение завтра. Затем он откланялся, сел на лошадь и ускакал.

– Итак, мы знаем, кто будет счастливцем, – сказала Джорджиана матери в тот вечер.

– В каком смысле счастливцем?

– Он получит наследницу и деньги. Какой же Долли болван!

– Я не думаю, что Долли бы она подошла, – заметила леди Помона. – В конце концов, отчего ему не жениться на леди?

Воскресным утром сельский почтальон вручил мисс Руби Рагглз, внучке старого Дэниела Рагглза с Овечьего Акра, что в Шипстоунском приходе под Бенгеем, следующее письмо: «Друг будет неподалеку от Шипстоунского березняка между четырьмя и пятью часами в воскресенье». Больше в письме не было ни слова, но мисс Руби Рагглз сразу поняла, кем оно написало.

Фермер Дэниел Рагглз слыл в округе богачом, однако соседи недолюбливали его за скупость и неуживчивый нрав. Жена его умерла, с единственным сыном, тоже вдовцом, он насмерть рассорился, дочери вышли замуж и разъехались. Теперь с ним жила только внучка Руби двадцати трех лет от роду, и внучка эта доставляла старику немало хлопот. Она была обручена с зажиточным молодым человеком, торговавшим в Бенгее мукой и отрубями; старый Рагглз обещал тому за внучкой пятьсот фунтов. Руби вбила в свою глупенькую молодую головку, что не любит отрубей и муки. А теперь она получила вышеприведенное опасное письмо. Хотя отправитель не подписался, она знала, что оно от сэра Феликса Карбери – самого красивого джентльмена, какого ей случалось видеть. Бедняжка Руби Рагглз! Живя на Овечьем Акре, у реки Уэйвни, она знала о большом мире за своей околицей разом чересчур много и чересчур мало. Руби Рагглз уверила себя, что многого в жизни лишится, если так рано выйдет за Джона Крамба, бенгейского торговца мукою и отрубями. Обмирая от радости и страха, она ровно в четыре спряталась в березняке, откуда могла смотреть, не боясь, что ее увидят. Бедная Руби Рагглз, предоставленная самой себе в ту пору, когда девице нужнее всего твердая любящая рука.

Земля, на которой жил мистер Рагглз, относилась к владениям епископа Элмхемского, но часть его выгона заходила в поместье Карбери, так что он считался арендатором Роджера. Шипстоунский березняк, где сэр Феликс назначил Руби свидание, как раз принадлежал Роджеру. В прошлый приезд сэра Феликса, когда отношения между кузенами были куда лучше, Феликс вместе со сквайром заглядывал к старику и впервые увидел Руби, а также услышал от Роджера, что она выходит замуж за Джона Крамба. С тех пор они про девушку не разговаривали. Мистер Карбери узнал, к своему огорчению, что свадьбу отложили, а может, и вовсе разорвали помолвку, однако его растущая неприязнь к кузену исключала любые разговоры на эту тему. Впрочем, сэр Феликс, вероятно, знал от самой Руби Рагглз больше, нежели хозяин поместья.