— Он хочет судиться с Вами, — отрезал верный тётин помощник, регулярно следивший за чистотой её тёплого бассейна вместе с надёжным другом и двоими молоденькими помощницами.
Тётя подала искрящийся бокал адвокату и, чокаясь, ответила:
— Помощь Фемиды мне не потребуется; справлюсь с проблемой сама.
*
После душевного чаепития тётя вызвала такси и уже через восемь минут беседовала с наследником.
— Слышала, что ты, Ванечка, задумал судиться со мной, так ли это?
— Да, тётенька, да. Ты, моя дорогая, объявила мне, что аннулируешь завещание, поэтому придется упредительно подать на тебя заявление, потому как все трое адвокатов, у кого я консультировался, подтвердили, что такие дела решает суд. У меня, дорогая тётя, на руках свидетельство о твоей смерти, — не скрывая улыбки, болтал наследник. — Теперь тебе нужно заново родиться, получить свидетельство о рождении, креститься и т. д.
От жутких слов у героической разведчицы, наделённой целительным гипнозом, затряслись губы и выкатилась одинокая горючая слеза. «Жемчужина страданья», — прочла про себя тётя из Лермонтова.
— Если ты, дорогая тётя, передумаешь аннулировать завещание, — строго продолжал речь бывший адвокат Некролов И.М., которого клиенты в своё время не однажды обливали помоями, — то тогда другое дело.
— Я подумаю недельку-другую, Ванечка, и объявлю тебе решение. Посмотрю, как и что, и, видимо, оставлю затею с аннулированием, — мягко произнесла тётя. С этими словами она вызвала такси и уехала.
Дома тётя успела выпить всего лишь рюмку коньяку, как без стука к ней вошел наследник.
— Хочу осмотреть свое жилище с тем, чтобы уже завтра сделать кое-какую перестановку, — бесцеремонно заявил племянник голосом хозяина.
— Осматривай, осматривай, — спокойно ответила тётя, наполняя рюмку снова.
На следующий день Мануйлович не смог войти к тёте даже во двор. Садовник, Александр Иванович Македонов, прихрамывая, вышел из беседки с огромным московским сторожевым «Кобельком» к запертым кованым воротам и сообщил хорошо знакомому посетителю: «Она уехала на хутор… Кажется, на Криницу или же на Девятое января, а, может, даже в Диканьки…»
— Она поехала выкапывать сокровища, надо спешить, — сказал себе наследник и поспешил.
*
Житель поселка Мирный в ответ на вопрос подозрительного автомобилиста о хуторах Криница, Девятое января и Диканьки попросил у него сигаретку, но получил невнятный отказ. Мирянин искоса взглянул на незнакомца и хотел было рыкнуть: «Звони в полицию, им всё известно», однако передумал рычать. Он спешил на хутор Криница к куме с пятикилограммовым сазаном, и незнакомец с «Таврией» оказался ему кстати.
— Я как раз спешу в Криницу, — пояснил мирянин и, усаживаясь в машину, увидел открытую пачку сигарет.
— Я не курильщик, это на всякий случай, — убирая сигареты, важно объяснял Мануйлович. — Кого-то угостить по случаю знакомства или же раскурить с нужным человеком, как говорится, трубку дружбы… А вообще-то курение вредит здоровью, — подчеркнул он.
«Ну и дрянь же ты, дядя, — подумал мирянин и решил как-то проучить жадного незнакомца. — С кумой непременно придумаем как», — сказал себе мирянин, глядя в окно. У кумы язык и ум острее бритвы.
*
Кума встретила кума с распростертыми руками. Плечистый крепыш обнял, легко подхватил женщину, покружил, взял её на руки и понес прямиком, не оглядываясь.
— А как же я? — крикнул вслед Мануйлович. Кум поставил куму на ноги и стал ей что-то объяснять, указывая в сторону «Таврии». Женщина подошла к Мануйловичу и пожурила его:
— Вы видно, дядя — инопланетянин, — улыбаясь учила она пожилого пришельца. — Диканьки у Гоголя в сказке… Вы что в школе не учились, книг не читали? — строчила словами симпатичная пышная женщина. — У нас в районе есть Старые Диканьки и Новые Диканьки. Вам какие нужны? — загадочно улыбаясь, спросила красавица пришельца.
— Мне бы средние, если есть…
— Средние есть в Волгоградской области, а у нас в крае только Новые и Старые. И названы наши Диканьки по примеру названий станиц: Старотитаровская — Новотитаровская, Старонижестеблиевская — Новонижестеблиевская, Гражданская— Новогражданская и т. д. Проехать в наши Диканьки и Девятое января — проще простого. Выезжайте, дядя, на трассу Дон и держите курс на Махачкалу… По пути Вам встретится известный город Тихорецк…
— На Тихорецкую состав отправится, вагончик тронется, вокзал останется, — пела с острым умом и языком красавица и окончив петь, доходчиво объяснила дяде дальнейший путь следования. — От цветущего Тихорецка через 19 километров и 428 метров Вам встретится поселение Юго-Северная… У патрульного ДПС спросите, как лучше проехать из Юго-Северного в Западно-Восточную станицу, а уж от неё до Диканек и Девятого января — рукой подать.
Патрульные ДПС, услышав от пожилого водителя про несуществующие Западно-Восточную станицу и хутор Диканьки, переглянулись, тщательно проверили документы и предложили Мануйловичу дуть в трубку. Мануйлович не успел задать им вопрос повторно; патрульные уже разбирались с лихачом.
Проезжая по Юго-Северной искатель, не выходя из машины, спросил стоящую на обочине женщину:
— Бабушка, скажи, как мне добраться из Юго-Северной в станицу Западно-Восточную, хутор Девятое января и Диканьки.
— Яка я тэбэ бабушка. Мэнэ 67… Пэрэд тобой гарна дивчина, а ты — дурень — бабушка… Для внуков и внучек я — бабушка, — продолжала женщина, выговаривая более понятные слова. — И ты, мужик, нэ маешь права обижать ни вдових молодух, ни дивчин. Ты свой розум видно с хреном съел, — журила мужика жительница станицы Новолеушковской, ожидавшая такси. — Поворачивай, парень, оглобли и езжай в сторону Ростова. По пути сворачивай в мою родную станицу Новолеушковскую, которую болваны прозвали Лягушковкой, а круглые дураки — Квакенбургом; там тебе расскажут и про Девятое января, и про Западно-Восточную станицу, и про Диканьки.
В Новолеушковской Мануйлович остановился у магазинчика «Пиво — Воды» и спросил у весело балакающих мужчин, как ему проехать из «Квакенбурга» в Девятое января и Диканьки. Услышав оскорбительное слово, к искателю подошел парень спортивного телосложения…
— Из Квакенбурга, говоришь… Я бы намылил тебе шею, дядя, и вот этими руками побрил бы тебя налысо за оскорбление нашей славной станицы, но не охота марать о тебя руки. Езжай прямо, потом налево, потом опять прямо и после каждого прямо, поворачивай налево…
*
Мануйлович долго колесил мимо полей, лесопосадок, камышей и, наконец, въезжая в очередной небольшой хуторок, в конце улицы заметил такси.
— Здесь! — вполголоса воскликнул следопыт и свернул в лужу за кусты терновника. Следопыт терпеливо ждал и с радостью увидел, как тётя вышла из-за кучи соломы, села в такси и уехала. Выехать из смеси кубанского чернозёма с утиным навозом следопыт не смог. Он шагнул в утиную заводь и, стоя почти по колено в жиже, произнёс: «Однако», вылез из грязи и пошел к куче соломы. Со двора его заметили двое молодых людей и подойдя к нему ближе, поздоровались и удивились, где он так мог вымазаться. В ответ Мануйлович спросил, не видели ли они его знакомую, одетую в модную сиреневую блузку и малиновую юбку.
— Ваша знакомая и наша хорошая знакомая, — почти хором ответили молодые люди.
— Она только что была у нас, одолжила нам денег и уехала, — подтвердила будущая молодая мама, прикрывая кофтой живот.
— Прогулялась по дикому саду, проведала куст смородины, посаженный ею весной, пожелала нам счастья и лёгких родов, — добавил будущий отец молодой семьи.
— Она в саду, видимо, обкапывала посаженный ею куст, — вслух предположил Мануйлович.
— У нас из инвентаря есть только потрёпанный веник; ни лопаты, ни совка, ни граблей, — жаловалась в ответ беременная хозяйка ветхого домишки и еще боле ветхого сараюшки. — Она копала землю своей фирменной лопатой и в тот же вечер увезла её с собой.
Мануйлович глубоко вздохнул и повеселел. Он внимательно посмотрел на заросший бурьяном двор, у которого не было ни забора, ни ворот, ни калитки, окинул преступным взглядом покосившийся глинобитный домишко и ушел, не попрощавшись.
