— Это декорации к пьесе, в которой принцесса играет главную роль.

— А ты, наверное, суфлер? — доверчиво предположила она. — И о чем эта пьеса?

— Я мастер ювелир, а все сюжеты мира о том, как трудно из сырых алмазов гранить бесценные бриллианты. Художники, поэты, музыканты, писатели, актеры… их таланты — моих трудов плоды и головная боль. Любой из них провалит свою роль, когда в пути не встретит музу. Нет творчества без пылкого союза, и эта непосильная обуза лежит на мне, — малыш снова вздохнул, на этот раз картинно, с видом божества, уставшего делать добро.

— Ах, ах, тебя пожалеть? — шутливо посочувствовала Диана.

— Я бы не отказался, — глазки малыша стали кроткими, как у овечки. — Хочешь быть моей музой?

— Не знаю, а что нужно делать?

— Для начала проснуться.

— Ты меня совсем запутал. Я сплю или нет? Где я? Кажется, недавно я была совсем в другом месте.

— Принцесса ищет себя там, где ее уже нет. Мы за кулисами между двумя сценами. На первой юная принцесса спит в башне. Вокруг влажная ночь, — он махнул ладошкой на занавешенное окно, — идет дождь, а утром будет свежо и солнечно.

— А что происходит на второй сцене?

— Там закончилась финальная сцена первого Акта, — малыш прищелкнул языком и перешел на театральный пафос: — Принцесса мирно дремала в лодке без паруса и весел; мудрое подводное течение заботливо несло ее по волнам, огибая опасные рифы и скалы. Наконец лодку прибило к берегу. Принцесса очутилась в саду возле зловещего храма, но тут ее похитили, заточили в башню и… — малыш торжественно махнул руками сверху вниз, — тут опустился занавес! Антракт. Музыканты покинули оркестровую яму, а зрители, сонные от скучного и бесцельного плутания юной девы по бескрайнему океану, встали с кресел и поплелись в буфет.

— Меня похитили?! — испугалась Диана. — Я в башне?!

— Все принцессы попадают в башни, — вяло отмахнулся малыш. — На всякий случай, чтобы не влюбиться в чудовище.

— Какое еще чудовище?

— Ну… — мальчик поднял глаза к потолку, — если его можно приручить, это еще полбеды, но есть такие, с которыми не справится ни одна красавица.

— В сказках чудовища превращаются в принцев, — возразила Диана, — это магия красоты и любви.

— Я так и знал, — малыш с размаху прилепил ладошку на свой круглый лоб, — юная принцесса думает, что влюбилась, но еще не знает в кого.

— Но я…

— Нет! — Мальчик торопливо выставил вперед обе ладошки: — Не говори ничего! — он приложил пальчик к губам: — Начинается интермедия¹⁸ второго Акта.

Часть круглой комнаты превратилась в стену мрачной пещеры, освещенной факелами. Из-под высокого свода спустились на крыльях два ангела, черный и белый. Их разговор, сначала неторопливый, постепенно превратился в горячий спор.

— Не понимаю, что они говорят, — тихонько пожаловалась Диана.

Малыш подлетел ближе, плюхнулся на подушку и зашептал:

— Это братья-близнецы, они спорят об их значении в жизни людей. Гипнос, ангел Сна, доказывает, что он полезен, приносит расслабление и отдых, а Танатос, ангел Смерти,¹⁹ утверждает, будто он важнее, потому что смерть избавляет от иллюзий земной жизни.

— Я умерла?! — испуганно спросила Диана.

— О, нет! Главные героини не умирают в начале второго акта!

В углах пещеры, погруженной в лиловато-красную мглу, зашевелились тени. Братья замолчали. Слева на свет факелов вышла женщина, окутанная черным покрывалом. Справа по земляному полу начал стелиться угольный дым; медленно поднявшись, он приобрел очертания коренастой фигуры и превратился в мужчину.

— Наверно, братья разбудили соседей по пещере, — опасливо предположила Диана.

— Это родители близнецов, — зашептал малыш. — Мать, ночная темнота Нюкта, говорит, что им нечего делить, ведь Сон и Смерть сыновья одной природы. Но их отец, вечный мрак Эреб, уверен: спор для братьев лучше дружбы, ибо вместе они насылают на людей бессознательный сон наяву, подобный прижизненной смерти. Для примера Эреб упоминает Сизифа, проклятого богами.²⁰

— Все это страшно интересно. Я люблю мифологию, но мне сейчас лень об этом думать.

— Мифы — это таблетки для ума, полезные или вредные, над ними не думают, их просто глотают, — сообщил малыш и искренне посочувствовал: — Просыпаться ранним весенним утром так тяжело. Юной Диане надо полежать и понежиться.

Он взлетел и активно замахал крылышками, создавая легкий пульсирующий ветерок. Декорации и актеры, участвовавшие в интермедии, медленно растворились в воздухе. Малыш вздохнул и грустно сказал:

— Юность тот возраст, когда пробуждение по собственной воле почти невозможно. Цветок распускается только после того, как росток пробьется из почвы к солнцу и узнает о своем предназначении.

— Ах, эти сложности. Предназначение! Почему я должна делать что-то неизвестно для кого и зачем? — возмутилась Диана. — Разве нельзя жить просто ради удовольствия?

— Можно, — согласился малыш, — но тогда не получится проснуться.

— Раз так, то лучше я буду спать.

— Ну, если тебе так хочется…

Малыш опустился пониже, простер ладошки над головой Дианы и патетично произнес:

— Кто ищет рая на Земле, тот попадет совсем в другое место! Сознание, погружая в темноту, услышит дева жаркие призывы, зовущие соблазнами на дно, и там проспит весну и лето. Очнувшись, осень поздняя узрит седую зиму, где от бессонницы и угрызений скорбных ломает руки согбенная старость, и горько пожалеет о годах, легко растраченных на мишуру и сладость.

— Какая еще старость? Мы так не договаривались! Мне всего семнадцать, ладно, почти восемнадцать лет, и я слышать не хочу ни про какую зиму! Не желаю стареть! Я хочу быть всегда молодой, как Мариэн.

— Мари удивительная женщина, — восхищенно сказал мальчик, — она отмечена печатью Гептады.

— Что еще за печать? — оживилась девушка.

— Ну-у, — глазки малыша плутовато сощурились, — если ты решила спать дальше, то незачем и рассказывать об этом.

— Не вредничай, вообще-то я уже передумала и хочу проснуться, — прощебетала Диана.

— У-у-у, между желанием и действием помещаются целые миры сомнений и праздности.

— А почему я должна соглашаться, не зная, во что это выльется?

— Не должна, — примирительно согласился малыш, — но за пробуждением последует чудесная награда.

— Как узнать, что она не снится? — недоверчиво спросила она. — Ущипнуть себя?

— Понять, что уже не спишь, можно только одним способом.

— Каким же?

— Проснуться.

— Очень смешно!

— Потому что до смешного просто! — вдруг воскликнул малыш. — Сон наяву или бессознательная жизнь узнаваемы в повторении одних и тех же действий, не приводящих к развитию. Шок от осознания прошлого бездумья и есть пробуждение! Если бы боги дозволили Сизифу пробудить разум, он бы залез на гору и подтянул к себе камень, а после ужаснулся бы тому, как глупо тратил силы прежде.

— Знаю — отталкивать то, что давит, бесконечно тяжело, — беспечно сообщила Диана, — лучше притягивать то, что возвышает.

— Да, да, надо только занять вершину своего сознания, — воодушевленно подхватил малыш, — но для этого нужно проснуться!

— Хватит, я уже поняла. Ты говорил о какой-то там награде.

— Юная принцесса увидит свою неземную красоту! — торжественно объявил малыш.

— Ты неисправимый сказочник, — Диана раскинула руки и посмотрела в потолок. — Знаешь, а мне с тобой хорошо и уютно в этом странном сне. Мягкий свет, тепло, эти чудесные запахи… Я сплю и не сплю одновременно.

— Все богини так спят. Свободно, сладко, без одежд, доверившись объятиям Морфея. Их руки полусогнуты, лежат над головой; волнистых прядей россыпь на подушках… — глазки малыша заблестели. — Богини во сне так безмятежны, и покрывало вовсе им не нужно.

— Значит, это ты стащил с меня одеяло? — нахмурилась Диана.

— Я?! — испуганно спросил малыш.

— И подглядывал за мной, пока я спала?

— Я подглядывал?! — он округлил глазки, краснея щечками.